Морис Леблан - Последние похождения Арсена Люпэна. Часть I: Двойная жизнь Арсена Люпэна
— Они не продаются.
— Болван! Кто говорит о купле-продаже? Свою совесть оставь себе. Это слишком драгоценное украшение, чтобы я его у тебя отнял.
— Чего же вы требуете?
— Твоей жизни!
И, указывая на истерзанную шею молодого человека, повторил:
— Твоей жизни! Той жизни, которой ты не сумел распорядиться. Которую ты изломал, погубил, изничтожил, и которую я задался целью возродить.
Он взял в руки голову Жерара и продолжал с чуть насмешливым воодушевлением:
— Ты свободен! Никаких уз! Не должен более нести груз собственного имени. Ты вычеркиваешь тот инвентарный номер, которым общество отметило тебя, как тавром, каленым железом, отпечатанном на плече невольника. Свободен! В этом мире рабов, где каждый носит свой ярлык, ты можешь либо приходить и уходить неопознанным и невидимым, как владелец волшебной шапки, либо выбирать себе по вкусу ярлык — какой тебе больше понравится. Способен ли ты понять, какое редкое сокровище будешь представлять собой для натуры художника, для себя самого, если пожелаешь? Целая жизнь — девственная, совсем новая! Твоя жизнь станет воском, из которого ты сможешь лепить, что захочешь, по воле твоего воображения или по советам рассудка!
Юноша устало махнул рукой.
— Э! Что мне делать с таким сокровищем? Что сделал я с ним до сих пор? Ничего!
— Вручи его мне.
— А вы — что можете с ним сделать вы?
— Все. Если ты не такой художник, им стану я. Восторженный, неистощимый, неукротимый. Если нет в тебе священного огня, он пылает во мне! Где ты терпел неудачи — там успех ждет меня! Вручи ее мне, твою жизнь!
— Обещания, слова! — воскликнул молодой человек, на лице которого появились первые признаки оживления. — Пустые мечтания! Уж мне-то хорошо известно, чего я стою!.. Я знаю, какой я трус, как легко поддаюсь разочарованию, как бесплодны всегда любые мои усилия, как я ничтожен. Для новой жизни мне надобна воля, которой у меня нет.
— У меня есть моя…
— У меня нет друзей…
— Теперь будут!
— Никаких возможностей…
— Ты получишь их от меня. Да какие! Должен будешь только черпать из них. Черпать, как из волшебного сундука.
— Но кто вы такой, в конце концов?! — воскликнул юноша в полной растерянности.
— Для всех остальных — князь Сернин… Для тебя — какая разница? Я больше чем князь, больше, чем король, больше, чем император.
— Кто же вы?.. Кто же вы такой?.. — бормотал Бопре.
— Хозяин… Тот, кто желает и может… Кто действует… Моей воле нет пределов, моей власти — границ… Я богаче, чем самый богатый из людей, ибо его богатство принадлежит мне. Я могущественнее самых могучих, ибо их сила — в моем распоряжении…
Он снова взял в руки его голову и, проникая в душу взглядом, сказал:
— Стань богатым… Стань сильным… Ибо я предлагаю тебе само счастье… И сладость жизни… И покой для души поэта. И также славу… Согласен?
— Да… Да… — прошептал Жерар, покоренный, ослепленный. — Что я должен делать?
— Ничего.
— Но все-таки…
— Ничего, говорю тебе. Все здание моих планов покоится на тебе, но ты не участник игры. Тебе не отводится активной роли. На это время ты лишь статист… Даже меньше! Пешка, переставлять которую буду я.
— Но чем же мне заняться?
— Ничем… Пиши стихи. Живи, как захочется. У тебя будут деньги. Ты будешь радоваться жизни. Повторяю, в моей затее для тебя нет деятельной роли.
— И кем я буду?
Сернин вытянул руку в сторону соседней комнаты:
— Ты займешь место того. Ты и есть теперь тот, другой.
Жерар вздрогнул от возмущения.
— О нет! Ведь тот — мертвец!.. И затем… Затем… это преступление… Нет, я хочу, чтобы эта новая жизнь была создана для меня, задумана для меня… Никому не известное имя!..
— Нет, только тем!.. — властно, с неумолимой энергией воскликнул Сернин. — И никем другим! Именно им, ибо его судьба прекрасна, ибо имя его овеяно славой и он завещает тебе десятивековое наследие благородства и родовой гордости.
— Это преступление, — без сил простонал Жерар.
— Ты станешь им! — молвил Сернин с безмерной силой. — Только им! Иначе будешь вновь Жераром Бопре, а над Бопре мне принадлежит право жизни и смерти. Выбирай.
Он вынул револьвер и наставил его на юношу.
— Выбирай! — повторил он с неумолимым выражением на лице.
Жерар, охваченный страхом, с рыданиями повалился на кровать.
— Я хочу жить!
— И твое желание твердо? Безвозвратно?
— Да, тысячу раз да! После того, ужасного, что я сделал, смерть кажется мне слишком страшной… Все… Все на свете, лишь бы не смерть… Все!.. Страдание… Болезнь… Голод… Любые пытки, любые унижения!.. Даже преступление, если придется… Только не смерть!
Он дрожал как в лихорадке.
Князь удвоил свой напор, говоря с жаром, сжимая его в тисках своих уговоров, как добычу.
— Я не потребую от тебя ничего невозможного, ничего плохого… Буду в ответе за все, что бы ни случилось… Ни единого преступления… Самое большое — немного боли, несколько капель твоей крови придется пролить… Но чего это стоит перед ужасом смерти?!
— Страданий я не боюсь.
— Тогда пусть это случится сразу! — крикнул Сернин. — Сейчас же! Десять секунд страдания, и все! Десять секунд, и жизнь того, другого — твоя!
Он схватил его обеими руками, усадил на стул, пригвоздил его левую руку растопыренной ладонью к столу. Мгновенно выхватив из кармана нож, приставил лезвие к мизинцу, к середине второго сустава, и приказал:
— Ударь вот здесь! Сделай это сам! Стукни кулаком, и кончено!
Он завладел его правой рукой и пытался ударить ею по ножу, как молотком.
Жерар забился в конвульсиях от нового ужаса. Он начал понимать.
— Ни за что! — лепетал он. — Ни за что!
— Бей! Один удар, и все в порядке; ты станешь во всем подобным этому человеку, никто тебя не сможет узнать.
— Его имя…
— Сначала бей!
— Ни за что! О, какая мука!.. Умоляю… Потом…
— Сейчас… Я требую… Надо…
— Нет… Нет!.. Не хочу!..
— Нанеси же удар, дурак. Это — достаток, слава, любовь!
Жерар поднял кулак во внезапном порыве.
— Любовь!.. О да!.. — воскликнул он. — Ради нее…
— Ты полюбишь и будешь любим, — произнес Сернин. — Невеста тебя ждет. Это я ее для тебя выбрал. Самую чистую, прекраснее всех красавиц. Но ее еще нужно завоевать. Бей же!
Рука напряглась для рокового движения, но инстинкт взял свое. Нечеловеческая сила заставила молодого человека извернуться. Он вырвался вдруг из рук Сернина и, как безумный, ринулся ко второй комнате. Вопль ужаса вырвался, однако, из его глотки при виде того, что в ней оставалось. И он вернулся, упав перед Серниным на колени, у самого стола.
— Бей! — велел тот, распластав снова его пятерню и приложив лезвие ножа.
Все произошло механически. Движением автомата, с блуждающими глазами и мертвенно-бледным лицом, молодой человек поднял кулак и ударил.
— Ах! — вскрикнул он и застонал от боли.
Кусочек плоти отлетел прочь. Потекла кровь. Он лишился чувств в третий раз.
Сернин поглядел несколько мгновений и произнес:
— Бедный малыш! Не тужи, я возмещу это тебе, причем — стократно. Плачу я всегда по-королевски.
Он спустился вниз и застал там доктора.
— Кончено, — сказал ему князь. — Твоя очередь… И сделай ему на правой щеке надрез, такой же, какой был у Пьера Ледюка. Оба шрама должны соответствовать тем, которыми был отмечен покойник. Я вернусь за ним через час.
— Куда вы теперь?
— Надо проветриться. Сердце больше не выдерживает.
Оказавшись снаружи, он глубоко вздохнул и снова закурил.
— Удачный был день, — прошептал он. — Несколько перегруженный, правда, немного утомительный, зато успешный, действительно успешный. Я стал другом Долорес Кессельбах. Другом Женевьевы. Изготовил себе нового Пьера Ледюка, весьма презентабельного и всецело преданного. Наконец, нашел для Женевьевы мужа, какие на улице не валяются. Остается лишь пожинать плоды моих усилий. Господин Ленорман, теперь ваш черед. Я, со своей стороны, готов.
И добавил, думая о несчастном, которого искалечил и ослепил обещаниями:
— Но… Одно только «но»… Я совсем не знаю, кем был Пьер Ледюк, чье место я так благородно передал в наследство этому милому юноше. Досадно, досадно… Ибо ничто не доказывает пока, что Пьер Ледюк не был отпрыском колбасника!
Глава 4
Господин Ленорман за работой
I
31 мая все газеты напоминали, что в открытом письме, направленном господину Ленорману, Арсен Люпэн назначил на эту дату побег швейцара Жерома. Одна из них довольно красочно подвела итог положения на этот день.
«Ужасающая бойня в отеле Палас произошла еще 17 апреля. Что удалось раскрыть с тех пор? Ничего.
Существовали три вещественные улики: футляр курительного прибора, буквы «Л» и «М», сверток с одеждой, забытый в конторе гостиницы. Как ими воспользовались? Никак.
Под подозрение, по-видимому, попал один из путешественников, которые жили на первом этаже; его исчезновение позволяет предположить известную причастность к происшедшему. Нашли ли его снова? Установили ли его личность? Нет.
