Колин Уотсон - Здесь был Хопджой
— Эх, плохо дело! Просто чертовски не повезло тебе, приятель!
Ответив на это торжествующее соболезнование пожатием плеч, Росс взглянул на кончик кия. Там посверкивали несколько крошечных пузырьков слюны.
Моряк, передвигаясь вокруг стола бесшумными прыжками на своей единственной ноге, орудовал кием, словно это была его третья рука, выданная ему в виде компенсации за утраченную нижнюю конечность. С каждым ударом быстро, как в калейдоскопе, менялись шары на сукне, неизменно при этом убывая.
Росс наблюдал за этой огромной скачущей бочкой, почти физически ощущая удовлетворение, исходящее от немой аудитории, безвестный представитель которой, со знанием дела поплевав на палец, прокрался рукой из темноты, чтобы положить конец его собственному успеху.
Слова «нечестная игра», Росс знал это доподлинно, имели значение только для трусов и неудачников. Партия, конечно, была проиграна, но победа или поражение в таком незначительном состязании мало его заботили. Он приклеился взглядом к точке непосредственно за ухом увлеченного игрой соперника (той самой, по странному совпадению, точке, в которой вонзенные твердой рукой пешня для льда или шило стопроцентно вызывали мгновенную потерю сознания и быструю смерть).
Выглядывая из-под засаленного канта фуражки, там торчал уголок сложенного листочка бумаги.
Росс не стал терять время, прикидывая, можно ли будет незаметно его вытащить, даже в момент паники, которую он как-нибудь подстроит. Он должен был без всяких хитростей дерзко выхватить» его и убежать. Ему понадобится везение: большинство из двух десятков молчаливых болельщиков почти наверняка были союзниками одноногого. То, что он не мог видеть их лиц, не давало ему никаких оснований рассчитывать на их миролюбие или нерешительность.
На столе остались только голубой, розовый и черный. Моряк взгромоздил свое туловище на бортик стола и отвел назад руку с кием. Росс передвинулся и встал сзади, поближе к нему. Белый шар метнулся к голубому, прямехонько отправил его в угловую лузу и послушно откатился назад, остановившись дюймах в трех от борта. Моряк удовлетворенно хмыкнул, выпрямился и скакнул от стола.
Прежде чем он успел нагнуться, чтобы прицелиться в розовый, к его шее молнией устремилась рука Росса, который уже стоял вполоборота, приготовившись к побегу.
С ревом одноногий уронил кий и схватился сзади за голову, словно его укусила оса. Росс был уже на три шага ближе к дверям, унося с собой его костыль.
Путь к спасению, казалось, был открыт. Росс ринулся к выходу. В этот момент его ноги, как ножницы на иголку, наткнулись на что-то непонятное, жесткое и тонкое. Он беспомощно закружился, теряя направление, и грохнулся на пол; в бедре надувным шариком разрасталась боль.
В темноте какой-то человек осмотрел свой кий и убедился, что тот не сломан. Потом он быстро нагнулся и поднял костыль.
Росс перекатился под ближайший стол, чтобы перевести дыхание. Он взглянул на двери. На фоне стекла вырисовывалось с полдюжины голов. Однако где-то должен был находиться еще и пожарный выход. Он засунул добытый клочок бумаги в портсигар и выполз в проход.
Моряк, к которому вместе с костылем вернулась вся его невероятная подвижность, ботал взад-вперед рядом с тем местом, где Росса повергли наземь. Вскоре он начал систематически переходить от стола к столу, пытаясь нащупать свою добычу, шуруя костылем под столами. Росс, низко пригнувшись, отодвигался подальше от шума этого поступательного поиска. Он задавался вопросом, сколько времени пройдет, пока распорядитель, которому в данный момент уже, несомненно, была отведена его часть добычи, не включит все лампы.
Или эта неизменная полутьма была заранее оговоренной предосторожностью против опознания?
Очевидно, нет. Раздался щелчок, за которым последовал еще один и еще. Вскоре лампы горели над каждым столом.
Росс распластался на полу. Теперь он находился почти в середине зала в одном из черных прямоугольников, образовавшихся непосредственно под столами, где тень была достаточно густа, чтобы спрятать его.
Он торопливо огляделся. Ноги охотников в проходе были ему прекрасно видны. Они передвигались не спеша. То тут, то там пара ног сгибалась и в просвете возникал контур перевернутой головы. До его слуха доносились бормотание и негромкий разговор.
Над столом прокатился зычный голос:
— Вылезай, приятель. Поднимайся и кончай эту глупую игру в тараканьи бега. Ничего тебе не будет.
Росс, извиваясь, прополз в спасительную тень следующего стола. Еще раньше он заметил красную крашеную дверь в середине ближайшей к нему стены. Если он сумеет преодолеть еще три прохода, он доберется до нее.
— Я хочу поговорить с тобой. Кончай ты портить нам воздух под каждым столом, черт тебя подери. — Алчущий жертвы костыль с треском врезался в ножку стола. Росс осуществил очередную вылазку, прошуршав через проход на руках и коленках. Он выиграл у преследователей еще пять ярдов.
На несколько секунд в зале воцарилась полная тишина. Потом Росс услышал странный звук, — будто что-то катилось по полу. Звук быстро приближался, потом стал так же быстро затухать и окончился отдаленным ударом.
Опять тишина. Затем звук повторился. В этот раз он казался громче, ближе. Росс попытался определить, что это было, но безуспешно. Еще раз быстрый, угрожающий грохот прокатился по залу и завершился громким ударом.
В тот момент, когда загрохотало в четвертый раз, Росс понял, что происходит. Его противник пытался выбить его из укрытия — или, что более вероятно, сразу вышибить из него дух, — с помощью одного из тяжелых, твердых, как кремень, снукерных шаров, которые он поочередно посылал по полу злобным замахом снизу.
Четвертый снаряд, Росс знал это точно, летел прямиком к цели. Он знал и то, что доли секунды, оставшиеся до сокрушительного попадания, не позволят ему сделать и малейшего движения, чтобы защититься. Отделенной от него какими-то мгновениями боли не избежать, не вымолить пощады. «Тогда прими ее», — скомандовал мозг, — «расслабься и впитай в себя эту и сохраняй ее, как заряд для ответного удара».
На пути несущегося шара Росс расслабился и стал мягким, как неостывший труп. Невероятно эффективный процесс умственного отключения, почерпнутый из курса номер 5, теперь подтверждался на практике. Его разум обратился в спокойную, темную пустоту, готовую к оплодотворяющему проникновению боли.
Она не пришла. В трех футах от головы Росса шар каким-то чудом подскочил и просвистел мимо его уха.
В удивлении Росс пошарил вытянутой рукой, пытаясь обнаружить, что же спасло его. Пальцы нащупали угловатый осколок. Это было все, что осталось от кусочка мела.
Боулинг все так же методично продолжался. Но особая опасность, которую он представлял, теперь миновала: матрос занялся другими рядами столов. Посмотрев под столами назад, Росс увидел, что все участники попытки выкурить его оттуда на свет божий двигались тесной группой позади боулера. В общем, они казались куда менее готовыми к решительным действиям, чем можно было ожидать после вмешательства человека с кием. Росс пришел к выводу, что наилучшим выходом для него будет отступление в открытую, правда, при этом оставался риск, что красная дверь окажется запертой.
Он торопливо переполз два последних прохода и поднялся на ноги, одновременно дергая вверх дверную защелку. Он нажал плечом. Дверь не поддалась. Раздался хриплый гневный окрик: его увидели. Навалившись на дверь всем телом, он слышал быстро приближающееся постукивание вражеского костыля. Росс уперся ногой в замок и изо всех сил пнул. На этот раз древние штыри вылетели из заржавленных гнезд. Дверь распахнулась, и Росс выскочил наружу, навстречу ослепительному свету дня.
Он оказался в переулке, где его тут же захлестнул спасительный водопровод уличного шума, доносившегося с одного конца. Через несколько секунд Росс вступил на Корн-Эксчейндж.
Его никто не преследовал.
В кухне «Нептуна», наполненной теплым, душистым паром, официант протянул руку сквозь туман и снял с полки бутылку бонcкого 1953 года. Он несколько раз весело перебросил ее с ладони на ладонь, обвалял в ящике с пылью и положил на подставку. Перед самой дверью, через которую официанты попадали в зал ресторана, он зафиксировал на своем ничем не примечательном лице черты непогрешимого превосходства и откинул плечи назад. Затем он проскользнул к столику Гордона Периама и его компании, неся плетеную корзинку так, словно она содержала последний дошедший до наших дней кусочек Подлинного Креста Господня.
Периам поднял глаза.
— Ага. — Он протянул руку и потрогал бутылку. — Оно холодное?
Официант поморщился.
— Вы же заказывали бонское, сэр. Красное вино.
Он пододвинул корзину к себе, словно не веря, с болезненным выражением уставился на следы пальцев на пыльной поверхности.
