Мотылек в бамбуковой листве - Ян Михайлович Ворожцов
– Говорите-говорите, – нетерпеливо пробормотал.
– У вас следователь Крещеный на первой линии!
Варфоломей откашлялся, кивнул и снял трубку:
– Ну, Даня, докладывай, что там с благоверной Черницына?
Крещеный жестяным, лязгающим голосом ответствовал:
– Жить будет, хотя порезала себя основательно.
– Вот безголовая – жизнью бросаться! А ты как? Журавлев мне сказал, что у тебя какой-то приступ случился в квартире.
– Головокружение легкое, – проворчал Данила, – зрелище-то не из приятных, между прочим, а я и поотвык за годы.
– Плох мир, в котором к таким вещам привыкать надо!
Данила кашлянул, почмокал губами, обдумывая слова:
– Слушай, Варфоломей…
– Ты не просиживай ягодицы, нам работать надо – жду тебя.
– Погоди! – заголосил Данила, – трубку-то не вешай, я хочу тебя попросить с женой Черницына потолковать.
– У нее информация по делу есть? А что нам, Черницын-то, по ее собственным словам – уже с полгода как на том свете.
– Нет, Варфоломей, ты ее образумь, понимаешь? Как ты меня в свое время образумил, я-ж знаю, что ты умеешь человека…
Варфоломей вздохнул:
– Не дурак я, сообразил сразу, о чем ты – только не могу я помочь, не знаком с супругой Черницына, как я образумлю ее?
– У тебя дар есть к людям в душу влезать.
– В очко, – напомнил Варфоломей, – не в душу, а в очко, да без мыла желательно, с головой да поглубже, а в душу – это сверху, это не ко мне.
Данила зло, недовольно проскрежетал:
– Ну что теперь обмусоливать зазря, чем словопрения пустые разводить как воду – ты лучше слова свои к делу употреби!
– Да что слова! – крикнул Варфоломей, а затем спокойно добавил, – в самом-то деле… человек сам… понимаешь, Даня, сам человек, человек сам! И ты сам, Данила, и я сам, и каждый сам. Вот тебе, например, посчастливилось, ей-богу, а другим на это дело раскошеливаться надо, но ты – от роду Крещеный! И не по фамилии, не формально, не на словах, а как есть ты сам, и человек сам должен, без других – на них не полагаются, это факт.
Данила строго спросил:
– Ты с Тамарой говорить будешь… или паясничать?
– Утром, до полудня, может, к ней заскочим, я покумекаю, что ей скажу, а сейчас жду тебя в отделении – время-то идет!
Варфоломей положил трубку и, опустившись в кресло, закинул ногу на ногу и принялся внимательно изучать отправление, в котором содержалась коммуникационная информация о входящих и исходящих звонках с домашнего телефона Рябчикова, Бориса Геннадиевича, хозяина квартиры на улице Головольницкой, которую с октября снимает Акстафой, и с телефона Ефремова – информацию переслали работники ночной смены базовой станции телефонной связи.
Варфоломей поднялся, подошел к вешалке и вытащил из кармана куртки диктофон, вернулся в кресло и, перемотав запись, включил, взял чистый белый лист бумаги и авторучку, принялся записывать цифры, сплошные цифры, а в уме тихонько посмеивался абсурдности, комичности, нелепости ситуации – и на губах его оседала радующаяся, беззаботная ухмылочка, пока вспоминал он, как несколько часов назад дозвонился до станции…
И, напоровшись на непонятливых, на боязливых служащих, будто бы вовсе не понимающих, не догадывающихся, для какой цели кому-то информация о чужих телефонных звонках, он унизился до смехотворного шантажа, до оправданий, объясняя, истолковывая внятно, дословно этим упирающимся и отнекивающимся, гнущим свою линию твердолобым работникам, которые с недоверием отнеслись к запросу лейтенанта – говорящего им прямо, без обиняков, что убит человек, ветеран войны отечественной по фамилии Ефремов, почитай, их отец, их прародитель! и что звонящий им Ламасов – есть лейтенант милиции, который это убийство расследует; что дело срочное и ведется по горячим следам, и что некогда ему просить официальных, на блюдечке с голубой каемочкой, разрешений и направлять прошения; что он сам себе хозяин и руки у него развязаны как у следователя – и что им ломаться, кочевряжиться бессмысленно, потому как он не проктолог и в толстую кишку им пальцем не лезет! – и что весомая часть ответственности в случае следственного фиаско ляжет на плечи сотрудников и управляющих станции; и что требования, выдвигаемые им следователем, согласно законодательству, обязательны к исполнению организациями и должностными лицами их, а если полномочия Ламасова кажутся недостаточно внушительными, то он переадресует свои требования через прокурора…
И вот, пожалуйста, спустя три с половиной часа с момента пустякового запроса управляющий отдал распоряжения!
Через пятнадцать минут, закончив с тщательным изучением коммуникационной информации и свидетельствами Акстафоя, и сопоставлением оных, Варфоломей торжествующе, хитро, язвительно-насмешливо ухмыльнулся, сложил пальцы рук, выгнул их и похрустел суставами. Поднялся с кресла – на что немедленно отреагировала морщинисто-розовая безволосая кошка, приоткрывшая сощуренные глаза и навострившая уши, но в остальном не шевельнувшаяся! – и, ритмично сопя и помурлыкивая, любопытно пронаблюдала, как Варфоломей, ее хозяин, направился, напевая и пританцовывая, к старенькому, квадратному, слегка пыльному кинескопическому телевизору диагональю девяносто сантиметров, который для экономии места в кабинете вмонтировали в самодельный и достаточно широкий для циркуляции воздушных масс стеллаж – под телевизором стоял видеомагнитофон, и Варфоломей вдвинул нажимом большого пальца видеокассету, предоставленную Романовым, уборщиком мусоропроводов с Головольницкой.
Варфоломей включил телевизор – эту тупую, пластмассовую коробку, начиненную микросхемами и электронно-лучевыми мерцающими трубками, мертвая и нелепая вещь, полезная только потому, что употребима для следствия! – нажав мягкую кнопку.
Внутренности загудели, экран намагнитился, притягивая пыль с воздуха и поднимая дыбом волоски на брюках Варфоломея, и сумасшедшими струнами натянулись вибрирующие, динамические, шумящие помехи на светло-сером фоне.
Следующие несколько минут он провел за тем, что – в который раз! – пересматривал предоставленную Романовым запись с фрагментами, с отрывочными кадрами с прошедших дней; потому что Романов, порядочно смыслящий, в отличие от ретрограда, мракобеса Ламасова, в технике, перезаписывал одну и ту же пленку, как сам объяснил лейтенанту, с помощью специальной техники, в которой имеется наклонно-строчная система и две вращающееся видеоголовки… черт ногу сломит! Но камера охватывала пятнадцатиметровый участок переулка, на который приходился маршрут отступления с места убийства Ефремова неизвестного светловолосого мужчины ростом примерно метр восемьдесят – имеющийся видео-портрет был передан оперативному составу и участковым уполномоченным через дежурную часть министерства внутренних дел по району.
Варфоломей приложил чистый лист бумаги к экрану и острым, хорошо наточенным карандашом перерисовал силуэт, а рисунок примагнитил на доску, исчерченную схемами улицы Головольницкой и испестренную фотографиями с места убийства Ефремова, которые удерживались с помощью круглых, как пуговицы, разноцветных магнитов из дешевого канцелярского набора. Подробнейшая схема была нарисована быстросохнущим перманентным суперострым маркером – им же к каждой фотографии витиеватым почерком предложен комментарий, сопровождающийся вопросительным знаком, перечислены имена лиц, фигурирующих в деле, Ламасовские догадки и ориентирующая информация, которую он
