Хью Пентикост - Крылья безумия
Можно гадать всю ночь напролет и не прийти ни к какому ответу. По тому, что Чарли предостерегал Питера, было совершенно ясно, что сам он осознавал опасность. Если бы он увидел то лицо, которое искал, вряд ли он выдал бы себя и стал действовать столь опрометчиво. Осталось бы проделать элементарную сыскную работу, работу того рода, которой хорошему репортеру приходится заниматься каждый день своей жизни. Было начало шестого, когда Питер расстался с Чарли в баре при «Армс». Нападение на Чарли в мотеле произошло около девяти часов. Где он был между пятью и девятью? Где обедал? С кем разговаривал? Существовал ничтожный шанс, что станут известны какие-то обстоятельства, которые позволят прийти к очевидным умозаключениям.
«Он, должно быть, сам нанес несколько ощутимых ударов, прежде чем они сбили его с ног», — сказал Грэдуэлл.
Сломанным стулом. Где-то в Уинфилде есть человек с метками, и в какой-то момент между пятью и девятью часами пути Чарли Биллоуза и этого человека пересеклись.
Возможно, такие факты не являются неопровержимой уликой для обвинителя, но это помогло бы выявить человека, который, если Питер был прав, виновен в совершении двух убийств и организации третьего.
Питер въехал на автомобильную стоянку у «Уинфилд-Армс».
Он вытащил ключ зажигания и сунул его в карман. Он не сразу вылез из машины. Многого ли он добьется, идя по следу Чарли Биллоуза? Он — человек, взятый на заметку в Уинфилде, взятый на заметку генералом, взятый на заметку Уолласом и Грэдуэллом и молодым полицейским Макадамом. Наверняка слух об этом распространился. Никто ему не проболтается в случайном разговоре. Теперь от Питера Стайлса будут шарахаться, как от чумного. Он посмотрел назад, вдоль Главной улицы, отчетливо просматривавшейся в бледном свете сине-белых уличных фонарей.
Двери города были закрыты.
Он вылез из машины. Его застоявшиеся мышцы ныли. Когда он уставал больше обычного, он начинал остро чувствовать свою искусственную ногу. Он медленно прошел в гостиницу и — через вестибюль — к регистрационной конторке. В баре было темно.
— Раненько вы закрываетесь, — сказал Питер портье.
— Мы закрываемся, когда нет посетителей, — объяснил портье. — Если хотите, вам в номер можно принести выпивку…
— Я бы не отказался от двойного виски со льдом.
— Сделаем, — сказал портье.
Питер поднялся по лестнице на второй этаж. Он подумывал о том, чтобы утром позвонить в «Ньюс вью» и попросить Фрэнка Девери, своего босса, откомандировать к нему какого-нибудь смышленого молодого человека из штатных сотрудников. Чужаку мало что светит в Уинфилде, но, возможно, ему повезет больше, чем Питеру Стайлсу.
Он отпер свою дверь, вошел и включил свет. Он почувствовал, как сердце заколотило по ребрам.
На его кровати растянулась Эйприл Поттер. Она крепко спала.
Глава 2
Нелепое воспоминание промелькнуло в голове у Питера. Давным-давно, будучи учеником средней школы, он отправился в Нью-Йорк на выходные. Он получил разумный отеческий совет. «Это в порядке вещей — пригласить девушку к себе в номер чего-нибудь выпить, — сказал его отец, — если ты оставил открытой дверь. Как только ты ее закроешь, у тебя могут случиться неприятности самого разного рода!»
Светлые волосы Эйприл разметались по подушке. Ее очень короткая, по последней моде, юбочка, приоткрывала восхитительные ноги. Ее хорошенькое личико во сне расслабилось, на устах застыла легкая загадочная улыбка.
Питер подумал о портье, который вот-вот должен был постучать в его дверь с выпивкой.
Он подошел и присел на край кровати. Он положил руку ей на плечо и легонько встряхнул ее. Ее глаза резко открылись.
— Просто молчи и слушай, — сказал он. — Сейчас портье принесет мне выпить. Если он узнает, что ты здесь, будет черт знает что. Если ты этого хочешь, то поднимай шум, когда он постучит в дверь.
Она не слушала то, что он говорил. Она приподнялась, и ее руки обвили его шею.
— Тони! — прошептала она.
— Милое дитя, у тебя в голове все смешалось, — сказал Питер.
Ее дыхание, теплое и сладкое, как у ребенка, обдавало его щеку.
— Мне все равно, как ты себя называешь, Тони, и почему.
Она прижалась своей щекой к его щеке.
Существовала одна вещь, которая неизменно приводила Питера в ужас, а именно — психическое нездоровье. Невозможность установить контакт с находящимся перед вами человеком — это тягостное испытание.
— Как тебе удалось сюда пройти? — спросил он.
Она отстранила свое лицо и улыбнулась ему.
— Старым способом, — вяло ответила она.
Ему удалось расцепить ее руки. Он удерживал ее ладони впереди нее. Они были теплыми, и он чувствовал быстрое биение ее пульса.
— Что это за старый способ? — спросил он.
— По шпалерам розария за окном, — объяснила она. — Как я всегда приходила, милый.
— Я хочу, чтобы ты выслушала меня, Эйприл, со всем тем пониманием, на какое способна, — заговорил Питер (ее улыбка была такой лучезарной!). — Вчера ты пережила потрясение, тяжелое потрясение. Ты видела, как случилась ужасная вещь. Это расстроило тебя, и ты ошибаешься относительно меня.
— Я знаю, Тони. Я болела, — сказала она. — Когда ты уехал, для меня это был конец света. Наверное, я делала очень странные вещи, стараясь убедить себя, что это не так. Мама говорит, что я, случалось, подходила к людям в розарии Дома Круглого стола, принимая их за тебя или кого-то еще, о ком я мечтала. Но, Тони, теперь, когда ты вернулся… о, мой милый!
Раздался тот стук в дверь, которого страшился Питер.
Это заставило его принять решение. Здравый смысл подсказывал ему, что он должен завести портье в комнату, точно обрисовать ему ситуацию и попросить его позвонить миссис Уидмарк. Однако его порывом было сделать все же так, чтобы портье ничего не узнал об этом. Завтра историю о том, что Эйприл Поттер пробралась в спальню незнакомого мужчины, станут обгладывать за завтраком, как лакомую косточку, за каждым столом в Уинфилде. Этой несчастной девушке и так приходилось несладко.
— Это портье принес для меня выпивку, — сказал Питер. — Если ты хочешь, чтобы он узнал о том, что ты здесь, Эйприл, дело твое.
Он отпустил ее руки и пошел к двери. Она уселась на краю кровати, улыбаясь ему. Он повернулся и чуть приоткрыл дверь. Приоткрыл под таким углом, чтобы портье не видел кровать. Питер дал ему солидные чаевые, взял у него выпивку и закрыл дверь.
Он прислушивался к удаляющимся шагам. На лице портье не промелькнуло ни тени подозрения.
Питер двинулся обратно к кровати, держа поднос с выпивкой. Эйприл опять лежала, ее голова покоилась на подушке, кисти рук были сцеплены на затылке. Питер подумал, что никто еще никогда не смотрел на него с такой любовью и нежностью.
— А ты не будешь заниматься со мной любовью, Тони, так, как ты всегда делал? — спросила она хриплым голосом. — А потом мы можем поговорить — после этого?
Стоя на некотором расстоянии от нее, Питер отхлебнул виски. Оно имело ржаной привкус.
— Скажи мне, — сказал он, и не узнал звука собственного голоса, — скажи мне, почему ты делала вид, что я давным-давно погибший офицер британской армии, когда разговаривала со мной в Доме Круглого стола сегодня вечером?
— Из-за него, конечно, — сказала она.
— Из-за него?
— Из-за генерала. Потому что он мог нас услышать.
— Как он мог нас услышать?
— Ах, Тони, ты ведь знаешь, какое там оборудование. Громкоговорители в каждом дереве, кусте и цветочном горшке, так, чтобы тебе было слышно представление, где бы ты ни стоял. А также маленькие микрофоны повсюду — так что нам слышно тебя, что бы ты ни говорил. Если бы он думал, что я в полном порядке, что там ты… Тони, пожалуйста, ну пожалуйста, можно мы поговорим после? Это было так мучительно долго!
Питер допил то, что у него оставалось, и поставил стакан на туалетный столик. Ему нужно было каким-то образом довести это до ее сознания.
— Послушай меня так внимательно, как только можешь, Эйприл, — сказал он. — Нам нужно объясниться начистоту. Когда генерал обнаружит нас, он не узнает во мне Тони, ведь так?
— Ему пришлось проявить осторожность, — сказала она, сосредоточенно наморщив лицо. — Ему пришлось играть по твоим правилам. Если ты хотел притвориться кем-то другим — ну что же, ему пришлось подождать, чтобы посмотреть, что будет дальше.
— Эйприл, я не Тони!
Очевидно, она не слышала того, что не хотела слышать.
— Когда ты убежал от меня той ночью, Тони, я подумала — уж не собираешься ли ты его убить. Ты был так зол, так ужасно зол. Но когда ты вместо этого сбежал, я поняла почему. Правда поняла. Тебе нужно было заново привыкнуть ко мне. Я знала, что ты вернешься, когда решишь, что с этим покончено. Это было так, как будто меня… ну, переехал грузовик или я поранилась еще в какой-нибудь аварии. Но я оправилась, и через некоторое время это… не будет иметь никакого значения. Вот только, я… я не думала, что у тебя уйдет на это так много времени. Я была только твоя, Тони. Всегда только твоя. Не важно, что он сделал со мной той ночью; как бы это ни было ужасно, для нас с тобой это не имеет никакого значения.
