Колин Декстер - Безмолвный мир Николаса Квина

Морс допрашивал её в кабинете Квина. Когда она ушла, он закурил сигарету и принялся обдумывать всё заново. Это было весьма любопытно. Почему эта записка не сохранилась? Квин, должно быть, вернулся, скомкал её… Но корзина для бумаг была пуста. Уборщица! И всё-таки Квин был ещё жив в пятницу около одиннадцати утра. Это уже кое-что.

Льюису было дано задание разузнать у смотрителя, что происходит с мусором, который скапливается в синдикате. И на сей раз ему сопутствовала удача. Два больших чёрных пластиковых мешка с ненужными бумагами стояли в специально отведённом, огороженном месте во дворе, готовые к отправке на свалку, и порыться в бумагах было по крайней мере гораздо более приятным занятием, нежели копаться в мусорных бачках. К тому же сравнительно быстрым. Большинство ненужных бумаг было разорвано пополам, но не скомкано: в основном то были устаревшие формы и несколько первоначальных набросков каких-то мудрёных посланий. Никакой записки от Квина своей личной секретарше не обнаружилось, и Льюис испытал разочарование, поскольку это было главной целью его поисков. Однако ему попалось несколько идентичных записок Бартлета, которые, как почувствовал Льюис, могли представлять какой-то интерес; и он принёс их в кабинет Квина, где застал Морса с прижатой к уху телефонной трубкой, испускавшей отрывистые гудки сигнала «занято». Он получше разгладил одну из записок, и Морс, положив трубку, прочитал её:

Понедельник, 17 ноября

К сведению всех сотрудников

Пожарная тревога назначается на полдень, пятницу, 21 ноября. В это время все сотрудники должны прекратить работу, выключить свет и электроприборы, закрыть окна и двери и выйти через главный вход на автостоянку перед домом. Никто не должен оставаться в здании ни по какой причине. Работа в обычном режиме не будет возобновлена, пока все не выйдут на площадку. Поскольку погода, скорее всего, будет сырой и холодной, советую взять пальто и проч., хотя есть надежда, что учения продлятся не более десяти минут. Я прошу и вправе рассчитывать на ваше сотрудничество в этом вопросе.

Подпись: Т. Г. Бартлет (секретарь)

— Каков буквоед, не правда ли, Льюис?

— Кажется, довольно опытен в своём деле, сэр.

— Он не из тех, кто оставляет что-нибудь воле случая.

— Ну и что это, по-вашему, означает?

— Просто я задал себе вопрос, почему он не упомянул в разговоре со мной об этих учениях, вот и всё, — Он улыбнулся себе под нос, и Льюис понял, что это далеко не всё.

— Может, он потому и не сказал, что вы не спрашивали.

— Может быть. Ладно, иди и узнай у него, сохранился ли список присутствовавших на учениях. Как знать, вдруг нам удастся передвинуть смерть Квина с одиннадцати пятнадцати на двенадцать пятнадцать?

Над кабинетом Бартлета горела красная лампочка. Пока Льюис в нерешительности маялся перед дверью, мимо прошёл Дональд Мартин.

— Красный свет означает, что у него кто-то есть, верно?

Мартин кивнул.

— Он бывает очень недоволен, если кто-то из сотрудников его прерывает, но — я хочу сказать… — Видно было, что Мартин чем-то сильно обеспокоен, и Льюис воспользовался случаем (как его научил Морс), чтобы распространить весть о том, что коллегам Квина вскоре предстоит дать ответ на вопрос, где они были и что делали в прошлую пятницу.

— Но зачем? Не думает же он…

— Нет, он-то как раз много думает, сэр.

Льюис постучался к Бартлету и зашёл в кабинет. С несколько недовольным лицом обернулась Моника Хайт, но сам секретарь, милостиво улыбаясь, даже не пожурил за нарушение золотого правила. Отвечая на вопрос Льюиса, он сообщил, что лучше справиться у главного клерка на втором этаже — тот отвечает за операцию в целом и почти наверняка хранит регистрационный лист тех, кто присутствовал на пожарных учениях.

После того как Льюис вышел из комнаты, Моника повернулась и тягостно посмотрела на Бартлета.

— Зачем всё это, Господи?

— Не надо винить полицию за то, что они пытаются выяснить, когда мистера Квина видели живым последний раз. Должен сознаться, я не упомянул об учениях…

— Но он был ещё жив в пятницу днём — в этом никаких сомнений, не так ли? Его машина стояла тут без двадцати пять. Так утверждает Ноукс.

— Да, мне эго известно.

— Вам не кажется, что мы должны немедленно сообщить об этом полиции?

— У меня есть странное подозрение, моя милая, что инспектор Морс способен выяснить гораздо больше, чем хотелось бы некоторым из нас.

Что бы ни означала эта таинственная фраза, Моника сделала вид, что не обратила на неё внимания.

— Вы не думаете, что это может оказаться очень важным, сэр?

— Несомненно. Особенно если они считают, что мистера Квина убили в прошлую пятницу.

— А вы так не считаете?

— Я? — Бартлет посмотрел на неё с любезной улыбкой, — То, что считаю я, не имеет большого значения.

— Вы не ответили на мой вопрос.

Бартлет замялся и встал из-за стола.

— Если на то пошло, то нет, не считаю.

— В таком случае когда?

Но Бартлет поднёс палец к губам и покачал головой.

— Вы задаёте столько же вопросов, сколько они.

Моника поднялась со стула и направилась к двери.

— И тем не менее, я по-прежнему считаю, что вам надо поставить их в известность о том, что мистер Ноукс…

— Послушайте, — сказал он дружелюбным тоном, — если вам от этого станет легче, я поставлю их в известность сию же минуту. Вы довольны?

Когда Моника Хайт вышла из комнаты, к ней подошёл Мартин и что-то настойчиво зашептал на ухо. Вместе они вошли в кабинет Моники.

Главный клерк хорошо помнил эту учебную тревогу. Всё происходило по плану, и секретарь самолично проверил окончательный список, прежде чем разрешил сотрудникам продолжить работу. Из двадцати шести человек постоянного штата не отметились только трое. Но все они объяснили своё отсутствие: мистер Оглби был в издательстве «Оксфорд юниверсити пресс», одна из машинисток болела гриппом, а один из младших клерков был в отпуске. Против имени Квина стояла жирная галочка, выведенная чёрной капиллярной ручкой. И это было так. Льюис спустился на первый этаж и возвратился к Морсу.

— Льюис, ты заметил, что все в этой конторе пишут чёрными капиллярными ручками?

— Бартлет приучил их к организованности, сэр, даже к тому, какой ручкой писать.

Морс, казалось, пропустил это замечание как несущественное и вновь взялся за телефонную трубку.

— А ведь эта проклятая школа должна иметь больше одной линии, как по-твоему?

Но на сей раз раздались продолжительные гудки, и на звонок ответили почти немедленно. Морс услышал бодрый женский голос с северным акцентом, сообщивший, что говорит школьный секретарь, и поинтересовавшийся, чем можно помочь. Морс объяснил, кто он такой и какая информация ему необходима.

— В пятницу, говорите? Да, помню. Из Оксфорда, верно… Примерно двадцать минут первого. Помню, я взглянула на расписание, а у мистера Ричардсона урок до без пятнадцати час… Нет, нет. Он велел его не беспокоить. Просто попросил меня передать ему… Сказал, что пригласит этим летом мистера Ричардсона поработать на экзаменах… Нет, к сожалению. Я не помню сейчас, как его зовут, но мистер Ричардсон, конечно, знает… Да, да, я уверена, это был он. Квин, правильно. Надеюсь, ничего… Господи помилуй… Могу я сказать об этом мистеру Ричардсону?.. Хорошо… Хорошо, сэр. До свидания.

Морс положил трубку и посмотрел через всю комнату на Льюиса.

— Что скажешь?

— Скажу, что мы делаем успехи, сэр. Сразу после одиннадцати он заканчивает диктовать письма, в двенадцать он на учениях, а двадцать минут первого звонит в эту школу. — Морс кивнул, и воодушевлённый Льюис продолжил: — Чего мне действительно хотелось бы знать — так это когда он оставил записку мисс Ральстон: до или после обеда? А ещё лучше, наверное, попытаться узнать, куда он ходил перекусить.

Морс опять кивнул, но смотрел при этом как бы в никуда.

— Я начинаю сомневаться, что мы на правильном пути. И знаешь почему, Льюис? Я нисколько не удивился бы, если бы… — Зазвенел внутренний телефон, и Морс с интересом выслушал информацию. — Спасибо, что сказали, доктор Бартлет. Вы можете попросить, чтобы он немедленно зашёл ко мне?

Когда вкрадчивый Ноукс начал свой короткий рассказ, Морс задавался вопросом, какого дьявола он сразу доверительно не побеседовал со смотрителем? Ведь прекрасно знал, что на официальных бланках всех без исключения учреждений первым должно бы стоять имя смотрителя. Куда бы ни призвал Морса служебный долг (включая полицейское управление), он убеждался, что именно смотритель, с его странно отталкивающим сочетанием услужливости и угодливости, был тем человеком, чьё расположение ценилось превыше всего, чьё содействие по части ключей, чашки чая, кабинетов и прочих сиюминутностей было абсолютно незаменимо. Приняв это за аксиому, следовало отметить, что Ноукс являлся приятнейшим образчиком своей разновидности.