Колин Декстер - Безмолвный мир Николаса Квина
— Видимо, ошиблись с числом, сэр. Или с днём недели. Видимо, посмотрели в прошлогодний…
Но Морс уже не слушал. Он вновь взял письмо и несколько минут рассматривал, впившись в него взглядом. Затем он медленно кивнул самому себе, и спокойная улыбка расплылась по его лицу.
— Льюис, мальчик мой, ты молодчина!
— Я молодчина?
— Я не утверждаю, что мы сильно приблизились к установлению личности убийцы Николаса Квина, имей это в виду. Но вот что я тебе скажу: я начинаю догадываться, почему он был убит! Если это не жестокое совпадение, то…
— Может быть, лучше объясните, сэр?
— Взгляни на письмо ещё раз, Льюис, и спроси себя, почему такое, казалось бы, заурядное послание было отмечено грифом «строго конфиденциально»? Ну, что скажешь?
Льюис покачал головой.
— Согласен, сэр, в нём нет ничего сверхважного, но…
— Но оно на самом деле важно, Льюис. В том-то вся я штука! Мы начинаем читать слева и затем движемся направо, согласен? Но мне рассказывали, что кое-кто из косоглазых начинает читать справа и затем движется вниз!
Льюис ещё раз изучил письмо. Глаза его постепенно расширились.
— А вы умный старый хрыч, сэр.
— Бывает иногда, — потупился Морс.
В семь тридцать пять вечера смотритель почтительно постучался и просунул голову в дверь.
— Не хочу вам мешать, сэр, но…
— Ну и не мешайте, — огрызнулся Морс, и дверь тихо закрылась.
Офицеры полиции смотрели через стол друг на друга и счастливо улыбались.
КОГДА?
9
Морс никогда не испытывал ни малейшего интереса к техническим деталям патологии как науки, поэтому в среду утром он читал медицинское заключение с избирательностью завзятого любителя порнографии, листавшего журнал в поисках клубнички. «Минимальная доза, оказавшаяся смертельной, составляет 0,5 драхмы[11] фармацевтического препарата или 0,6 грамма безводной синильной кислоты… после смерти в результате соединения с серой в организме произошло быстрое химическое превращение…» А, вот оно: «…внешние признаки в этом случае позволяют заключить, что смерть наступила почти мгновенно… из-за отсутствия царапин и ссадин нет оснований предполагать, что тело после смерти перемещали…» Любопытно. Морс продолжал скользить по строкам: «…предположительно за 72 — 120 часов до момента обнаружения тела. Более точную оценку в этом случае сделать затруднительно…» И во всех остальных случаях тоже, проворчал Морс. Он не переставал удивляться, почему при явном прогрессе в медицине заключения относительно времени наступления смерти всегда оказываются столь обескураживающе размытыми. Ибо оставался реальный вопрос: когда умер Николас Квин? Если верить Аристотелю (а почему бы ему не верить?), истина лежит где-то посередине. Скажем, не семьдесят, не сто двадцать, а девяносто четыре часа. Это означало, что смерть наступила в пятницу, примерно в середине рабочего дня. Возможно ли это? Морс отложил заключение и ещё раз сопоставил то немногое, что он знал о местонахождении Квина в прошлую пятницу. Да. Вероятно, ему следовало поинтересоваться у сослуживцев Квина, где они были в пятницу, а не когда видели Квина в последний раз. Но времени ещё предостаточно. Всё равно он должен вскоре поговорить с каждым из них. По крайней мере, ясно одно: человек, оставивший свои отпечатки на бутылке шерри, кем бы он ни был, должен знать кое-что о ядах. И знать немало. Но кто?.. Морс направился к полкам, взял объёмистый, исчерпывающий справочник Глейстера и Рентула по судебной медицине и токсикологии и раскрыл его на статье «Синильная кислота» (страница 566). Пробегая глазами подзаголовки, он внутренне улыбался. Составитель медицинского заключения, которое он только что читал, его опередил: некоторые фразы были заимствованы почти дословно. Впрочем, почему бы и нет? За прошедшие годы цианид не претерпел никаких изменений… Он вспомнил Гитлера в берлинском бункере вместе со своей кликой. Там ведь тоже был цианид? Цианид. Может, самоубийство? Ага! Очевидное, как правило, приходило на ум Морсу в последнюю очередь, и он вдруг понял, что самый очевидный ответ на его вопрос таков: Квин покончил с собой. Но это, если призадуматься, вовсе не было ответом. Ибо если он совершил самоубийство, то почему тогда?..
Льюис был озадачен, когда через полчаса Морс привёз его к себе на квартиру в северном Оксфорде. Последний раз Льюис был здесь два года тому назад. Он приятно удивился, обнаружив квартиру сравнительно прибранной и чистой. Морс куда-то ненадолго исчез, но прежде просунул голову в дверь и велел Льюису чего-нибудь выпить.
— За меня не беспокойтесь, сэр. Вам налить?
— Да. Налей мне шерри. И себе заодно.
— Я бы предпочёл…
— Делай, как тебе говорят!
Ничего необычного в столь стервозном поведении шефа не было, и Льюис подчинился капризу начальника. В баре было полно спиртного. Льюис взял две рюмки и наполнил их шерри, потом опять сел в кресло и стал гадать, что приготовил для него Морс.
Он нежась потягивал свой шерри, когда тот вдруг подошёл, взял свою рюмку, поднёс её к губам и тут же поставил на столик.
— Льюис, до тебя доходит, что, будь шерри отравлен, ты был бы уже покойник?
— Как и вы, сэр.
— О нет, я к своему не притрагивался.
Льюис медленно поставил наполовину пустую рюмку и начал постигать смысл этой небольшой шарады.
— И на бутылке, и на рюмке остались бы мои отпечатки пальцев…
— А если бы я заранее протёр эти предметы, то мне осталось бы лишь вылить свой шерри в раковину, вымыть рюмку — и дело в шляпе.
— Значит, кто-то приходил домой к Квину, чтобы отравить его шерри?
— Необязательно. Кто-то мог преподнести бутылку Квину в качестве подарка.
— Но нельзя же подарить открытую бутылку! А запечатать шерри как следует — морока. Да и не выйдет ничего.
— Может, в этом не было необходимости, — медленно проговорил Морс, но до Льюиса никак не доходило.
Морс замер, вглядываясь в туманное прошлое, где далёкое воспоминание задержалось на пороге сознания, но отказывалось от приглашения войти. Что-то связанное с одной симпатичной молодой девушкой, но она сливалась с другими симпатичными молодыми девушками. Когда-то их у него было так много… Подумай о чём-нибудь другом. Он залпом допил свой шерри и налил себе ещё.
— Будто лимонад пьёшь, правда Льюис?
— Какие планы на сегодня, сэр?
— В общем… Думаю, нам надо вести игру более деликатно. Может, мы ходим рядом с разгадкой. Ты должен понимать это, однако не стоит пороть горячку. Я хочу знать, что делали сослуживцы Квина в пятницу днём, но пусть они знают заранее, что я собираюсь их об этом спросить.
— Не лучше ли, если…
— Нет. Всё равно они будут юлить.
Льюис всё больше приходил в растерянность.
— Вы думаете, кто-то из этих четверых убил Квина?
— А ты что думаешь?
— Я не знаю, сэр. Но если поставить их в известность заранее…
— Что тогда?
— Ну, они что-нибудь приготовят. Выдумают что-нибудь…
— Именно это мне и надо.
— Но если кто-то из них действительно убил Квина?
— У него будет готово алиби, ты хочешь сказать?
— Да.
Морс несколько секунд помолчал, а потом вдруг резко изменил курс:
— Вот ты, Льюис, видел меня в прошлую пятницу?
Льюис открыл рот и тут же его закрыл.
— Ну, давай вспоминай же! Мы работаем в одном здании, верно?
Льюис напрягал память, но не мог справиться с задачей. Пятница. Это казалось так давно. Что он делал в пятницу? Видел ли Морса?
— Понимаешь, куда я клоню? Нелегко вспомнить, верно? Мы должны предоставить им шанс.
— Но, как я уже сказал, убийца Квина сочинит что-нибудь насчёт прошлой пятницы.
— Правильно.
Льюис отступился. Многое в шефе его озадачивало, но слова, которые тот произнёс, провожая его до дверей, буквально поставили его в тупик:
— А почему ты так уверен, что Квин был убит именно в пятницу?
Маргарет Ральстон была не замужем — стройная, но довольно страшненькая девушка с поникшими ресницами, проработавшая в синдикате больше трёх лет. Сначала она была личной секретаршей мистера Бланда, потом автоматически перешла в распоряжение мистера Квина. В прошлую ночь она никак не могла заснуть, и только когда наступил серый поздний рассвет, ей удалось совладать со своими страхами. Но Морса (который думал, что разбирается в подобных вещах) очень удивило, что она разрыдалась всего после нескольких минут вполне мирной беседы. Квина она в пятницу видела, это точно. Он продиктовал ей целую пачку писем приблизительно в десять сорок пять утра. С этими письмами она занималась почти всю первую половину дня, потом отнесла их в кабинет Квина и положила в коробку для поступившей корреспонденции. В пятницу днём она его не видела, но тем не менее у неё было ощущение, что он где-то рядом, поскольку она может вспомнить (однако не без старательного подстёгивания), что зелёная куртка Квина висела на спинке одного из кресел, и — да-да! — там лежала записка для неё, с её инициалами «М. Р.», и ещё одна короткая записка («Мистер Бартлет любит, когда ему оставляют записки, сэр»), но она не помнит… что-то вроде… нет. Что-то наподобие «ушёл туда-то» — кажется, так. А как насчёт «буду тогда-то»? Нет, она не могла вспомнить точнее — это было очевидно.
