Джон Карр - Клетка для простака
– Знаю, что мертв, и очень сожалею об этом; но что еще я могу сказать? Что бы вы ни думали, я не держу на него зла. Но я по-прежнему считаю, что при всем его очаровании, о котором вы толкуете, он был насквозь порочным, хладнокровным негодяем.
– Полагаю, вы скажете это полиции?
– Да, а почему бы и нет?
– Без сомнения, вы в этом вопросе лучший судья. Но им будет любопытно узнать, чем вы занимались в то время, когда его убили?
– Да будет вам известно, что в то время я менял колесо своей машины, которая стояла посреди улицы. Но это не столь важно.
– Ах, неужели? – поинтересовалась Китти, поднимая брови. – И это после кучи небылиц, которых Бренда наговорила детективу: она отрицала, что ходила на корт, заявила, что следы не ее, что это и слепцу видно.
У Хью возникло такое чувство, будто его ударили по шее ребром ладони, отчего кровь прилила к голове, а в глазах потемнело. Он подождал, пока зрение прояснилось, и спокойно спросил:
– Она… сказала… что?…
– Сказала, что вовсе не была на корте, – повторила Китти. – Сказала, что, должно быть, кто-то ходил в ее туфлях. В ее туфлях! Четвертого размера! Правда, я ничего этого не слышала, меня не было в комнате, но Мария уловила суть разговора.
– Извините, – сказал Хью. – Я должен немедленно идти гуда.
– На вашем месте я так бы и поступила. – У Китти снова изменилось настроение. – Подождите. Не будем ссориться. Поверьте, я вовсе не желаю Бренде неприятностей. Никто не любит Бренду больше, чем я. Всех нас вывел из себя шок. Но если она наговорила глупостей, заставьте ее изменить показания… пока не поздно.
– Откуда вам известно, что она наговорила глупостей? – холодно осведомился Хью. – Вы же знаете, что она ничего не скажет, кроме правды. Вы когда-нибудь слышали от нее что-нибудь другое?
Хью отошел от корта и быстро, через три ступеньки, взбежал на террасу.
И вновь удача повернулась лицом к настоящему убийце. С другой стороны, говорил себе Хью, я сам во всем виноват. Не кто иной, как он сам, вложил эту мысль в голову Бренде, он сам подсказал ей линию защиты. Впрочем, не важно. Прежде всего необходимо выяснить, что Бренда действительно сказала. Поднявшись на террасу, он услышал справа от себя, откуда-то снизу: «Осторожно!» Он резко остановился и как раз вовремя отступил в тень дерева.
По подъездной дороге спускались суперинтендент Дэвид Хедли и доктор Николас Янг. Последний, скрючившись, сидел в инвалидном кресле, которое лихо катил, энергично работая левой рукой, катил с такой скоростью, что оно забуксовало и съехало на обочину. Стоя в тени дерева, темнеющего на фоне багряно-янтарного неба, Хью видел, как Хедли поспешно шагнул вперед и выровнял кресло. Затем он потерял обоих из виду. Однако слышал несвязное бормотание и тяжелое дыхание калеки и холодный голос Хедли.
– Если вы намерены сломать себе шею, доктор Янг, то это ваше личное дело. Но в следующий раз поберегите мои колени. Крутаните его назад.
– Недосмотрел, – сердито проворчал Ник, все еще тяжело, со свистом дыша. – Совсем забыл, что для полицейского ноги – самая ценная часть тела. Потерять их было бы трагедией. Нет, нет, прошу прощения – стоп. Я задыхаюсь.
– Не стоит.
– Я хочу, чтобы вы проявили благоразумие, – сказал Ник таким тоном, будто его собственное благоразумие не подлежало сомнению. – Окажите мне любезность и ответьте. Не смотрите на меня, как канцлер казначейства с готовым бюджетом. Скажите, если не согласны со мной.
Снова наступила пауза; казалось, суперинтендент рассматривает своего собеседника.
– Мой дорогой сэр, – проговорил Хедли, – я не знаю, что вы желаете от меня услышать. Я пока даже не знаю, что здесь произошло. Это мы вроде бы и собирались выяснить. Если вы способны вытащить колесо из грязи, то давайте-ка займемся делом и станем на страже до прибытия инспектора Гейтса. Надеюсь, вы не полагаете, что я немедленно вызову Черную Марию и арестую того, кого вы считаете убийцей, лишь по той причине, что вы являетесь другом одного из высших полицейских чинов.
– Я этого не прошу.
– Тогда чего же вы хотите?
Ник ответил с холодной сдержанностью:
– Я хочу, чтобы игра велась честно. Так вот. Начнем с того, что Бренда не имеет к этому никакого отношения. Вы понимаете?
Нерешительное молчание.
– Понимаете?
– Не уверен. Еще рано говорить. Но если вы хотите знать мое мнение…
– Я непременно хочу знать ваше мнение.
– Нет, я не думаю, что она имеет к этому отношение, – ответил Хедли. – Мне показалось, что она все рассказала здраво и начистоту. К тому же, по-моему, она не из тех, кто станет лгать.
Хью, стоявший над ними, оперся рукой о ближайшее дерево, зажмурил глаза и сделал глубокий вдох.
– Улики, – продолжал Хедли, – возможно, подтвердят сказанное ею. Ее рассказ достаточно убедителен, за исключением… – последовала очень краткая, едва заметная пауза, – за исключением одного маленького пункта, который она, возможно, сумеет разъяснить позже.
– Какого пункта? – поспешно спросил Ник.
– Позже разъясним.
– Я хочу кое-что предложить вам, суперинтендент, – настаивал Ник почти ласково, – кто-кто, а Бренда никогда бы не убила мальчика. Хорошо, это принимаем. Но хочу вам сообщить, что Бренда ошиблась в одном. Она говорит, что убийца, должно быть, надел ее обувь и прошел в ней через корт. Так вот, я хочу сказать, что она ошиблась относительно размера туфель… или в чем-то еще. Настоящий убийца не надевал ее туфли.
– Почему нет?
– Разумеется, потому, что убийца – это молодой Роуленд, – сказал Ник. – Я говорю об этом, поскольку здесь все ясно как день.
– Похоже, вы абсолютно в этом уверены, сэр.
– Естественно, – сказал Ник. – Я намерен добиться, чтобы его повесили. Я посвящу этому каждую минуту оставшейся мне жизни, каждый пенс моего банковского счета и каждую клетку моего недюжинного мозга. Я твердо решил, что заставлю этого джентльмена пожалеть о том, что он появился на свет. Я буду знать о каждом его шаге. Он не скажет ни слова, которое я не запишу и не изучу. И если он выдаст себя хоть одним звуком… хоть одним, суперинтендент, – а, заметьте, так и будет, – не успеете вы и глазом моргнуть, как я передам его в ваши руки. Держу пари на что угодно. Когда дело дойдет до суда, держу пари, что я найду двадцать пунктов, которые он упустил из виду и которые докажут его вину. И я пожертвую полиции по двадцать фунтов на каждый из этих двадцати пунктов.
Здесь Хью едва не допустил вторую ошибку. Его поразила ненависть, звучавшая в голосе Ника, хоть он и был к чему-то подобному готов. Она потрясла его. В течение нескольких месяцев он смутно догадывался, что Ник очень похож на Фрэнка; Ник был воспитателем Фрэнка, его руководителем, его советчиком. Хью казалось, что он слышит самого Фрэнка, вернее, Фрэнка постаревшего, мудрого и изворотливого, словно змей.
Хью стоял в траве всего в ярде над их головами. Его порыв был чисто инстинктивным. Он собирался прыгнуть вниз и раз и навсегда разобраться с этой старой свиньей. Но он вовремя совладал с собой и остался стоять, держась рукой за дерево. Если бы он спрыгнул, то для Бренды все было бы кончено. Его версия убийства должна совпадать с версией Бренды. Но в том-то и дело, что он не имел ни малейшего представления, о чем она говорила Хедли.
«Спокойно!»
Он снова услышал голос Ника:
– Вы меня поняли, суперинтендент?
– Да. Думаю, понял.
– Ах, оставьте свой официальный тон. К черту. Не люблю я этого. – Ник теперь говорил скорее весело, чем раздраженно. – Я вас прошу лишь об одном: руководствоваться уликами и ничем иным. Вы же слышали, что сказала миссис Бэнкрофт. Он угрожал Фрэнку, так ведь?
– Очевидно, да, – согласился Хедли. – Как и Артур Чендлер.
– Э… э… о чем вы говорите? Что еще за Артур Чендлер?
– Приятель Мэдж Стерджес, – ответил Хедли. – Я вам говорил о нем. Когда ваш телефон не ответил, я заехал сюда по пути из местного отделения полиции, чтобы предупредить вас: Чендлера видели в здешних краях и от него можно ждать неприятностей.
Наступило молчание, нарушаемое нетерпеливым постукиванием по колесу инвалидного кресла.
Суперинтендент добавил несколько более резко:
– Но похоже, это вас не беспокоит.
– Я вас не понимаю.
– Вы спросили меня, – сказал Хедли, – что я думаю об этом случае. Пока я о нем ничего не думаю. Если мы не прекратим бессмысленную болтовню и не займемся делом, то никогда ничего не узнаем. Но одно я действительно заметил. Похоже, что Чендлер вас нисколько не беспокоит. Похоже, вы даже не даете себе труда изобразить потрясение, приличествующее прискорбному событию – а именно смерти Фрэнка Дорранса, – по поводу которой мы все, разумеется, выражаем вам соболезнования. Зато вас весьма беспокоит, что Роуленд пришел в ваш дом и влюбился в мисс Уайт. – Он повертел в пальцах нож. – А мисс Уайт влюбилась в Роуленда. – Он снова поиграл ножом. – Об этом я могу судить по ее словам, хоть это вовсе меня не касается. Интересно, почему вы так стремитесь убрать Роуленда с дороги?
