Рекс Стаут - Черная гора

— Потише, — сказал он.

Уцепившись за расщелину одной рукой, я достал пакеты из карманов и засунул их в трещину так глубоко, как доставала рука, потом с помощью фонарика запихал их еще глубже. Всунуть фонарь на место одной рукой было невозможно, и я положил его в карман куртки и, посмотрев вниз, сказал:

— Мне никогда не спуститься. Найдите мне лестницу.

— Прижмись тесней к скале, — приказал Вулф, — и передвигайся на пальцах.

Конечно, спускаться было намного труднее, чем подниматься — это всегда так, — но я выдюжил. Когда я снова, оказался на одном уровне с Вулфом, он пробурчал:

— Приемлемо.

Не удостоив его ответом, я сел на скалу и направил луч фонарика на ноги. Они не везде были порезаны до кости, всего несколько синяков и царапин, и кровь не лилась ручьем. На пальцах сохранились остатки кожи. Надев носки и ботинки, я вдруг почувствовал, что мое лицо покрыто потом, и достал платок.

— Пошли, — сказал Вулф.

— Послушайте, — заявил я, — вы хотели спрятать башли до рассвета, и я это сделал. Но если существует возможность, что мне придется доставать их одному, лучше дождаться, когда рассветет. Я узнаю петушиный хвост, это точно, но как я найду его, если мы оба раза подходили к нему в темноте?

— Найдешь, — заявил он. — Здесь всего две мили до Риски, а идти все время по тропе. Я бы сказал, что ты заслуживаешь оценки «весьма удовлетворительно». Пошли.

Он затопал вперед. Я встал и пошел следом. Было еще совсем темно. Через полмили я почувствовал, что мы больше не поднимаемся, а идем все время вниз. Еще через полмили мы шли по ровному месту. Где-то недалеко залаяла собака. Вокруг нас теперь было открытое пространство, я это скорее чувствовал, чем видел, и под ногами — не скалы и гравий, а плотная земля.

Немного дальше Вулф остановился и сказал:

— Мы вошли в долину Морачи, — он зажег фонарик и посветил вперед. — Видишь, тропа разветвляется? Если пойти налево, она выходит на дорогу, ведущую в Риску. Позже мы ею воспользуемся. А сейчас надо найти подходящее место, чтобы поспать. — Он выключил фонарик и зашагал вперед. На развилке повернул направо.

Пока все шло по плану. В Риске, которая была просто деревней, не оказалось даже гостиницы, поэтому мы стали искать стог сена. Еще несколько минут назад нам пришлось бы зажечь фонарик, чтобы его найти, но теперь, когда тропинка перешла в дорогу, вдруг стало достаточно светло, чтобы разглядеть дорожные колеи, и где-то через сто шагов Вулф свернул налево в поле. Стог был странной формы, по времени искать другой у нас не было. Я зашел со стороны, противоположной дороге, встал на колени и начал вытаскивать сено охапками. Вскоре образовалась ниша, достаточно глубокая для Вулфа. Я спросил:

— Не желаете ли поесть, прежде чем отправитесь в свои покои?

— Нет. — Он был мрачен. — Я слишком долго шел.

— Кусок шоколада сделает из вас нового человека.

— Нет. Помоги мне.

Я выпрямился и помог ему снять рюкзак. Вулф снял куртку, нацепил свитер, снова надел куртку и опустился сначала на одно колено, потом на другое и лег плашмя. Залезть в нишу было не так-то просто, потому что стог находился в восьми дюймах от уровня земли. Но в конце концов ему это удалось.

— Я сниму с вас ботики, — предложил я.

— Ни в коем случае. Я никогда не смогу их снова надеть.

— О'кей. Если захотите есть, вызовите горничную. Я начал готовить другую нишу и сделал ее подлиннее, чтобы поместились рюкзаки. Устроившись в ней и высунув голову наружу, я сообщил Вулфу:

— Над албанскими Альпами где-то в десяти милях за долиной на востоке видно розовое зарево. Очень красиво.

Вулф не ответил. Я закрыл глаза. Пели птицы.

7

Впервые взглянув на Черногорию при дневном свете спустя восемь часов, когда я выкатился из ниши, я увидел много интересного. Где-то в десяти милях от места, где я находился, прямо по курсу виднелся острый пик, возвышающийся над другими. Очевидно, это и была гора Лофхен — Черная гора, находившаяся на северо-западе; по солнцу так и выходило. На востоке простиралась широкая зеленая долина, за ней горы, уже на территории Албании. К югу примерно в двадцати ярдах виднелся дом, расположенный среди деревьев. А на юго-западе недвижимый и монолитный, как утес, возлежал Ниро Вулф.

— Доброе утро, — приветствовал я его.

— Который час? — спросил он. Голос его звучал хрипло.

Я взглянул на часы:

— Без двадцати два. Хочется есть и пить.

— Не сомневаюсь. — Он закрыл глаза и снова открыл их. — Арчи.

— Да, сэр.

— Конечно, у меня болят ноги и спина; у меня все болит, но я предполагал, что так и будет, и могу это вынести. Что меня волнует, так это ступни. Нагрузка на них в сто раз больше, чем на твои; они были изнежены за многие годы; боюсь, что я переоценил их возможности. Они, наверное, стерлись, но я пренебрег опасностью, не снял ботинки. Теперь они как мертвые. Мои ноги кончаются у колена. Сомневаюсь, смогу ли я стоять, не то что идти. Ты что-нибудь знаешь о гангрене?

— Нет, сэр.

— Она развивается на конечностях при нарушении артериального и венозного кровообращения; правда, я думаю, что нарушение должно быть длительным.

— Конечно. Восемь часов явно недостаточно. Очень есть хочется.

Он закрыл глаза.

— Я проснулся от тупой боли, но теперь она просто невыносима. Я хотел пошевелить пальцами, но не уверен, что они у меня есть. Мысль о том, чтобы выкарабкаться отсюда и попробовать встать, полностью неприемлема. Я не вижу другой возможности, кроме как попросить тебя вытащить мои ноги наружу и снять с них ботинки и носки; и это ужасно, потому что я никогда не смогу их снова надеть.

— Да. Вы это уже говорили. — Я подошел ближе, — В любом случае надо смотреть правде в глаза. Если вы не можете идти, нечего и пробовать. Попытаетесь завтра или послезавтра, чтобы предупредить гангрену. Однако вон там виден дом, я пойду и позову на помощь. Как сказать по сербо-хорватски: «продайте мне, пожалуйста, двадцать свиных отбивных, ведро картошки, четыре каравая хлеба, галлон молока, дюжину апельсинов, пять фунтов…»

Вне всякого сомнения, именно слова «свинина» и «хлеб» заставили его предпринять отчаянную попытку сдвинуться с места. Он проделал это с большой осторожностью. Сначала извлек наружу голову и плечи, а когда локти коснулись земли, заработал спиной и так продвигался, пока полностью не оказался снаружи. Лежа на спине, он медленно и осторожно согнул сначала правую ногу, затем левую. Ничего страшного не произошло, и тогда он начал поднимать их по очереди, делая сначала десять махов в минуту, а затем все быстрее и быстрее. Я отодвинулся, чтобы не мешать ему, но решил остаться поблизости, чтобы помочь ему, если он попробует встать. Но мне не пришлось ему помогать, потому что он встал сам, опираясь на стог. Очутившись на ногах, он прислонился к нему и торжественно произнес:

— Небеса помогли мне.

— Наконец-то. Боже мой. Аминь. Скажите, это Черная гора?

— Да. Вот не думал, что увижу ее снова. — Он повернулся к ней спиной и посмотрел в сторону дома, окруженного деревьями.

— Какого черта мы так долго возились. Думаю, что старого Видина уже нет в живых, но ведь этот стог кому-то принадлежит. Пойдем посмотрим. Давай рюкзаки.

Я достал их из своей ниши, и мы пошли прямо по колее. Походку Вулфа нельзя было назвать изящной, но тем не менее он не хромал. Колея вывела нас к серому каменному дому, низкому и длинному, с соломенной крышей и двумя маленькими окнами. Направо находилось еще одно каменное строение, поменьше, совсем без окон. Все это выглядело довольно мрачно. Не видно было никаких признаков жизни — ни человека, ни животного. К дому вела дорожка, вымощенная каменными плитами. Вулф подошел и постучал в дверь. Сначала ответа не было, по после второй попытки дверь приоткрылась, и мы услышали женский голос. Вулф что-то спросил, и дверь снова закрылась.

— Она говорит, что муж в сарае, — сказал Вулф.

Мы пошли через двор к другому строению, но на полпути дверь открылась, и появился мужчина. Он закрыл дверь, прислонился к ней спиной и спросил, что нам нужно. Вулф ответил, что мы хотим есть и пить и за это заплатим. Мужчина заявил, что еды у него нет, а для питья — только вода. Вулф сказал, хорошо, начнем с воды и пошел к колодцу, расположенному возле дома. На колодце был ворот с веревкой, на каждом конце которой висело по ведру. Я достал свежей воды, наполнил кружку, стоявшую на камне, и подал ее Вулфу. Мы выпили по три полных кружки, и он передал мне свой разговор с хозяином.

— Это хуже, чем нелепость, — заявил он, — это абсурд. Посмотри на него. Он похож на старого Видина и, наверное, приходится ему родственником. Он определенно черногорец. Шести футов ростом, челюсть как скала, орлиный клюв вместо носа, он создан, чтобы выдержать любую бурю. Десять столетий турецкого ига его не могли сломить. Во времена деспота Черного Георгия он высоко держал голову, как и подобает человеку. Его сломал коммунистический деспотизм. Двадцать лет назад незнакомые люди, поломавшие его стог, должны были бы ответить за это; а сегодня, застав нас за нарушением границ его владений, он оставляет жену в доме, а сам прячется в сарае с козами и курами. Знаешь ли ты, какие стихи посвятил Теннисон черногорцам?