Найо Марш - Выпить и умереть
— Будьте добры, господа, назовите мне ваши имена и адреса.
— Зачем воздух-то сотрясать? — возразил мистер Нарк. — Ты сам прекрасно знаешь наши адреса! Запиши их к себе в книжку, да пограмотней, а мы под этим подпишемся — вот и все!
— Знаю я ваш адрес, мистер Джордж Нарк, или нет, лучше спросите свой радиомоторный хвост! — объявил Оутс, весь лучась собственной значимостью. — А вот обязанности свои я знаю назубок! Так что будьте любезны!
Он переписал всех в комнате, после чего вновь появился доктор Шоу.
— Откуда взялся этот вот дротик? — спросил он у Оутса.
— Легг подобрал его с пола.
— Попробую собрать осколки стакана… Но похоже, он размолот в мелкую крошку. А откуда, кстати, взялся йод, которым смазывали ранку?
— Эйб Помрой держит свою аптечку в буфете, вот тут… Он очень уважает йод. Намедни мистеру Леггу давал целый пузырь, когда тот слегка порезался при бритье.
Доктор Шоу нагнулся и поднял маленькую бутылочку, закатившуюся под диван.
— Да, тут был йод, — пробормотал он, понюхав флакончик. — Только вот где пробка?
Доктор поискал на полу, нашел, закупорил флакон.
— Надо еще взять пустую бутылку из-под бренди и аптечку мистера Помроя, — заметил он, подходя к буфету, и вдруг ахнул:
— А это что за флакон?!
— Где? — Оутс подскочил к доктору. — А, это какая-то дрянь, которой Эйб морил крыс в гараже…
— А что за препарат?
— Что-то вроде синильной кислоты, сэр… Не знаю точно.
— Неужели? — быстро переспросил доктор. — Послушайте, Оутс, дайте-ка мне перчатки из кармана пальто…
— Перчатки?
— Ну да. Я хочу открыть буфет и поглядеть, что это за химикат…
Но когда Оутс принес перчатки, доктор Шоу, задумчиво глядя на буфет, проронил:
— Нет, пожалуй, я не стану сюда лезть. Тут везде может быть масса отпечатков, еще смажу… Лучше дождемся приезда экспертов, Оутс.
Глава шестая
Расследование
Иллингтонским коронером был Джеймс Язвент, эсквайр, доктор медицинских наук, шестидесятисемилетний джентльмен, выглядевший на все шестьдесят восемь по причине диспепсии. Даже на своих старых приятелей он смотрел очень подозрительно, исподлобья, и то и дело тяжко вздыхал. В свое время мистер Язвент занимался бактериологией, и ходили шутки, что он рассматривает людей не более как питательную среду для роста бацилл и стрептококков. Кроме того, говорили, что когда он ведет судебное заседание, то вполне может сойти за труп убиенного: он сидит, сгорбясь за своим столом, с таким отсутствующим видом, что никакие улики не могут пробиться к его сознанию… Но это был уже перебор. Вообще-то мистер Язвент был человеком знающим и способным.
В начале судебного заседания по факту смерти мистера Уочмена коронер Язвент, брезгливо пропустив мимо ушей процедуру судейской присяги, угрюмо и подозрительно оглядел свидетелей. Заседание проводили в ратуше, поскольку смерть Уочмена привлекла внимание газет и желающих поприсутствовать собралось видимо-невидимо.
Из Лондона на заседания суда приехали также адвокат Уочмена, его секретарь и личный врач. Язвент, скорбно вздохнув, встал и попросил суд решить, последовала ли смерть мистера Люка Уочмена от уголовных, случайных или естественных причин.
— Желает ли суд осмотреть труп? — спросил в заключение Язвент.
Смотреть на труп трехдневной свежести судьям не очень хотелось, но председатель пробормотал, что в данной ситуации им все-таки придется на него взглянуть.
Коронер вздохнул еще глубже, словно паровая машина, и отдал приказ своему помощнику. Судьи встали и пошли глядеть на тело. Затем началась собственно судебная процедура.
Констебль Оутс поведал, как им было обнаружено тело. Себастьян Периш был призван на опознание. Все, кто видел Периша в роли брата умершего в недавнем фильме, живо вспомнили этот фильм и эту роль. Но Периш, помимо некоторой рисовки, был и вправду страшно бледен, и Норман Кьюбитт про себя гадал, насколько сильно Периш переживает эту утрату, особенно в сочетании с перспективой получения наследства. Когда Себастьян Периш тихим томным голосом описывал сцену смерти своего двоюродного брата, несколько пожилых леди от души прослезились, то есть, в сущности, сэкономили на билетах в театр… Периш в темно-сером костюме, белоснежной рубашке и черном галстуке выглядел невероятно привлекательно, и при входе в ратушу его уже успели сфотографировать вездесущие газетчики.
Вслед за Перишем выступал Кьюбитт. Он подтвердил показания актера.
Следующей присягу дала мисс Даррах. В отличие от прочих свидетелей держалась она без малейшего стеснения, очень естественно. Судья спросил ее, может ли она добавить что-нибудь к предыдущим показаниям.
— Нет, — сказала мисс Даррах. — Я уже рассказывала доктору Шоу, а затем — констеблю Оутсу. Мне кажется, что маленькая ранка, нанесенная мистеру Уочмену дротиком, никоим образом не могла послужить причиной его смерти…
— А почему вы так думаете, мисс Даррах? — спросил коронер.
— Ну так ведь это всего один маленький укольчик, он и ребенку вреда не причинит! Как говорил мистер Периш, Уочмен боялся вида собственной крови. Может быть, в этом все дело. Во всяком случае, таково мое впечатление.
— А когда ему стало хуже? Может быть, после коньяка?
— Да. Ну, может быть, не сразу…
— А коньяк покойному дали после того, как мистер Помрой облил ему палец йодом?
— Да, после.
— С остальной частью показаний вы также согласны?
— Да.
Вызвали Дессиму Мур. Она выглядела очень подавленной, но показания свои изложила четко и твердо. Когда она дошла до момента поднесения Уочмену стакана коньяка, коронер остановил ее. У коронера была смешная манера перед всякой репликой протяжно мекать, словно он исполнял роль священника в театре.
— М-м-м, так вы говорите, мисс Мур, что покойный проглотил немного коньяку?
— Да, — отвечала Дессима.
— М-м-м? И вы настаиваете на этом?
— Да.
— Хорошо. А что случилось со стаканом?
— Он выбил стакан у меня из рук.
— У вас не возникло ощущения, что он сделал это нарочно?
— Нет. Это вышло у него совершенно непроизвольно.
— И значит, стакан, м-м-м, разбился?
— Да, — сказала Дессима. — По крайней мере…
— М-м-м, что? Что «по крайней мере»?
— Стакан был разбит, но я не могу точно сказать, в какой момент это произошло — когда он только упал на пол или позже, когда погас свет. Кажется, все впотьмах ходили по битому стеклу — такой был звук.
Коронер сунул нос в свои пухлые записи.
— И наконец, мисс Мур, вы согласны с показаниями мистера Периша, мистера Кьюбитта и мисс Даррах?
— Да.
— Во всех деталях?
Теперь Дессима стала бледна как смерть.
— Все они говорили верно, но есть одна деталь, которую они не заметили, — выдавила она.
Коронер глубоко и протяжно вздохнул.
— Так что же это за деталь, мисс Мур?
— Когда я подавала Люку коньяк, он открыл рот, словно собирался сказать что-то… Но прошептал только одно слово…
— Какое?
— «Отравлен…»
В зале произошло заметное шевеление публики, и слово это зашелестело эхом…
Коронер черкнул что-то в своих бумагах.
— Что было потом?
— Он стиснул зубы… И я думаю, больше ему ничего не удалось сказать.
— А стакан, в который вы налили коньяк, был именно его стаканом?
— Да, я заметила его стакан и налила коньяк именно в него. Из бутылки, которая стояла на стойке бара.
— Вы не заметили, чтобы кто-нибудь трогал стакан мистера Уочмена до того?
— Нет, этого я не заметила.
— Хорошо, — заключил коронер. — Есть у вас еще что-нибудь новенькое сообщить суду?
— Ничего, — ответила Дессима и вернулась на свое место.
Билл Помрой приносил присягу с невероятной торжественностью и даже боязнью, но на поверку вышло, что его показания ни единым словом не отличались от других.
Когда был вызван Роберт Легг, публика в зале снова встрепенулась. Свет из высокого окна падал на Легга. Кьюбитт с интересом вгляделся в грубое лицо, обрамленное седыми уже волосами, посмотрел на огромные руки, покрытые чудовищными мозолями. Кьюбитт все думал, отчего Уочмен так бросался на Легга — интересно, сколько тому было лет? Какая жизненная история стояла за всем его обликом? Но Легга не так-то просто было вычислить, классифицировать. Одет он был хорошо, немного старомодно, но все же хорошо. Говорил как интеллигент, а двигался как грузчик. Поймав на себе взгляд Кьюбитта, он приветственно поднял руку, как это часто делают наемные солдаты-легионеры. Сейчас Легг был сумрачен, пальцы его легонько постукивали по столику, но держался он собранно. Коронер сцепил перед собой руки и уставился на них с некоторым омерзением.
— М-м-м, а вот этот ваш эксперимент, м-м-м, с дротиками, — начал он, — когда впервые возникла эта мысль?
