Агата Кристи - Убийство по алфавиту
Один день сменял другой, и мы все сильнее начинали нервничать. Надменный инспектор Кроум становился надменнее, по мере того как все его многообещающие улики отпадали одна за другой. Туманные описания мужчины, которых якобы видели с Бетти Барнард, ничего не дали. Автомобили, замеченные в окрестностях Бексхилла и Кудена, либо были обнаружены, либо так и не нашлись. Расследование насчет того, кто и когда приобретал справочники “Эй-би-си”, причинило неудобства множеству ни в чем не повинных людей.
Что до нас самих, то всякий раз, когда за дверью слышался знакомый стук почтальона, наши сердца от волнения начинали биться чаще — мое-то уж во всяком случае, но не сомневаюсь, что и Пуаро испытывал то же ощущение.
Я знал, что Пуаро удручен ходом дела. Он отказывался уехать из Лондона, предпочитая оставаться на месте на случай неожиданностей. В эти горячие деньки даже его усы, на время позабытые владельцем, отвисли.
Третье письмо Эй-би-си пришло в пятницу, вечернюю почту доставили около десяти.
Когда мы заслышали знакомые шаги и резкий стук, я встал и пошел к ящику. Там, помнится, оказалось четыре или пять писем. На последнем, которое я вынул, адрес был напечатан на машинке.
— Пуаро! — воскликнул я… Голос мой дрогнул.
— Пришло? Открывайте его, Гастингс. Живо. Дорога каждая минута. Надо решать, что делать.
Я надорвал конверт (Пуаро на этот раз не упрекнул меня в неаккуратности) и извлек из него листок.
— Читайте, — сказал Пуаро. Я прочитал:
“Бедный мистер Пуаро!
Не очень-то вы разбираетесь в преступной жизни! Видать, постарели? Посмотрим, выйдет ли что-нибудь у вас на этот раз. Теперь все будет просто. Сирстон. 30-го. Попробуйте хоть что-нибудь сделать! А то, знаете ли, скучновато, когда все идет без сучка без задоринки.
Счастливой охоты. Вечно ваш Эй-би-си”.
— Сирстон, — воскликнул я и кинулся к нашему справочнику “Эй-би-си”. — Посмотрим, где это!
— Гастингс! — раздался резкий голос Пуаро, и я остановился. — Когда было написано письмо? На нем есть дата?
Я посмотрел на письмо, которое держал в руках.
— Написано двадцать седьмого, — сообщил я.
— Я вас правильно расслышал, Гастингс? Он назначил убийство на тридцатое?
— Да. Дайте-ка я посмотрю…
— Bon Dieu[35], Гастингс, до вас еще не дошло? Ведь сегодня тридцатое.
И Пуаро красноречивым жестом указал на календарь на стене. Чтобы убедиться, что он не ошибся, я схватился за сегодняшнюю газету.
— Но почему?.. Как?.. — забормотал я. Пуаро поднял надорванный конверт с пола. Вскрывая письмо, я заметил какую-то странность, связанную с адресом на конверте, но слишком торопился познакомиться с содержимым, чтобы долго вчитываться в адрес.
В те времена Пуаро проживал в здании под названием Уайт-хевен. Адрес гласил: “Мосье Эркюлю Пуаро. Уайт-хорс”, а в углу конверта было нацарапано:
“В Уайт-хорсе адресат не известен. В-Уйат-хорс-корте также не известен. Проверить Уайт-хевен”.
— Моn Dieu![36] — прошептал Пуаро. — Неужели даже случай помогает этому безумцу? Vite… vite…[37] Мы должны связаться со Скотленд-Ярдом.
Минуту спустя мы говорили по телефону с Кроумом. На этот раз известный своим самообладанием инспектор не сказал нам: “Вот как?” Вместо этого с его уст сорвалось приглушенное проклятие. Он выслушал нас и повесил трубку, с тем чтобы как можно скорее связаться с Сирстоном.
— C'est trop tard[38], — прошептал Пуаро.
— Это еще не известно, — возразил я, хотя и без большой надежды.
Пуаро посмотрел на часы.
— Двадцать минут одиннадцатого? До конца суток — час сорок минут. Вероятно ли, что Эй-би-си станет ждать так долго?
Я открыл железнодорожный справочник, который прежде снял с полки.
— Сирстон, Девоншир, — прочитал я, — двести четыре мили от Паддингтона. Население — шестьсот пятьдесят шесть человек. Маленький городишко. Нашего убийцу там непременно заметят.
— Даже если так, он успеет лишить жизни еще кого-то, — негромко сказал Пуаро. — Какие туда есть поезда? Думаю, поездом мы поспеем быстрее, чем машиной.
— В полночь отправляется поезд, который приходит в Ньютон-Эббот в шесть восемь, а в Сирстон — семь пятнадцать.
— Отправление с Паддингтона?
— Да, с Паддингтона.
— Этим поездом и поедем, Гастингс.
— У вас вряд ли будет время что-нибудь узнать до отъезда.
— Не все ли равно, когда мы узнаем плохие новости — сегодня вечером или завтра утром?
— Пожалуй, вы правы.
Я наскоро собрал чемодан, а Пуаро между тем еще раз позвонил в Скотленд-Ярд.
Через несколько минут он вошел в спальню и спросил:
— Mais qu'est-ce que vous faites la?[39]
— Я собрал для вас чемодан. Я думал сэкономить время.
— Vous eprouvez trop d'emotion[40], Гастингс. Это плохо сказывается на вашей аккуратности и сообразительности. Разве так складывают пальто? Посмотрите, что вы сделали с моей пижамой — если шампунь разольется, что с ней будет?
— Боже мой, Пуаро! — воскликнул я. — Дело идет о жизни и смерти. Какая разница, что случится с вашей пижамой?
— У вас нет чувства гармонии, Гастингс. Мы не можем уехать раньше, чем отойдет поезд, а уничтожение моей одежды ни в коей мере не поможет предотвратить преступление.
Решительно отобрав у меня чемодан, Пуаро сам занялся укладкой.
Он объяснил, что письмо и конверт мы должны взять с собой на вокзал. Там нас будет ждать кто-нибудь из Скотленд-Ярда.
Когда мы очутились на платформе, то первым человеком, которого мы увидели, был инспектор Кроум.
В ответ на вопрошающий взгляд Пуаро он сказал:
— Пока никаких новостей. Вся полиция поднята на ноги. Людей, чьи фамилии начинаются на букву “си”, по возможности оповещают по телефону. Какая-то надежда сохраняется. Где письмо? Пуаро отдал ему письмо. Кроум изучил письмо и чертыхнулся:
— Надо же, как не повезло! Само небо помогает убийце.
— Вы не думаете, что адрес перепутан намеренно? — спросил я.
Кроум покачал головой:
— Нет. У него свои правила, безумные правила, но он им подчиняется. Он честно нас предупреждает. Для него это важно. Это предмет его гордости. И вот что я думаю… Готов спорить, что он пьет виски “Уайт-хоре”.
— Ah, c'est ingenieux, cal![41] — сам того не желая, восхитился Пуаро. — Он пишет письмо, а бутылка стоит перед ним.
— Так часто случается, — сказал Кроум. — С каждым из нас такое бывало, мы бессознательно копировали то, что было у нас перед глазами. Он начал писать “Уайт”, а потом написал “хоре” вместо “хевен”.
Как выяснилось, инспектор ехал тем же поездом. — Даже если нам невероятно повезло и еще ничего не случилось, местом действия будет Сирстон. Наш убийца сейчас там или был там сегодня. Один из моих людей будет дежурить на телефоне до последней минуты на случай, если что-нибудь сообщат.
Когда поезд уже трогался, мы увидели, что по платформе бежит человек. Он поравнялся с окном инспектора и что-то прокричал.
Когда станция осталась позади, Пуаро и я бросились по коридору и постучали в дверь купе, где находился инспектор.
— Есть новости? — спросил Пуаро. Кроум спокойно ответил:
— Хуже некуда. Сэр Сирил Сислей только что был обнаружен с проломленным черепом.
Сэр Сирил Сислей, хотя имя его было не слишком известно широкой публике, был выдающейся личностью. В свое время он прославился как отоларинголог. Разбогатев и удалившись от дел, он посвятил себя своей главной страсти — собиранию китайского фарфора и керамики. Через несколько лет он унаследовал значительное состояние от своего престарелого дяди, смог с головой уйти в свое увлечение и был теперь владельцем одной из самых прославленных коллекций китайского искусства. Он был женат, но детей не имел, и жил в доме, который построил для себя у моря, а в Лондон приезжал лишь в редких случаях, например на какой-нибудь крупный аукцион. Не требовалось долго размышлять, чтобы сообразить, что его смерть, последовавшая за убийством молодой и хорошенькой Бетти Барнард, станет самой громкой газетной сенсацией города. То, что убийство случилось в августе, когда газетчикам туго приходится с материалом, усугубляло положение.
— Хорошо, — сказал Пуаро. — Возможно, гласность поможет там, где оказались бесплодными усилия отдельных лиц. Теперь вся страна будет искать Эй-би-си.
— Увы, — заметил я, — к этому он и стремится.
— Верно. Но тем не менее в этом таится его гибель. Обрадованный своими успехами, он может потерять осмотрительность… На это я и надеюсь — его опьянит собственная хитрость.
— Как все это странно, Пуаро! — воскликнул я, пораженный неожиданной мыслью. — Знаете ли вы, что над таким преступлением мы работаем впервые? Убийцы, с которыми мы раньше имели дело, действовали, так сказать, в кругу семьи!
— Вы совершенно правы, мой друг. До настоящего времени нам на долю всегда выпадало смотреть на преступление изнутри. Для нас важна была история жертвы. Существенны были вопросы: “Кто выиграл от убийства? Какие возможности были у окружающих, чтобы совершить преступление?” Мы всегда сталкивались с crime intime[42]. На этот раз впервые в истории нашей дружбы перед нами хладнокровное, обезличенное преступление — убийство, пришедшее из внешнего мира.
