Джон Карр - Паника в ложе "В"
Чтобы сделать это, Бэрри пришлось отложить арбалет и стрелу. После обмена рукопожатиями звучный голос актера наполнил зал:
Как Бога славит каждый деньИ молодой, и старый,Так будем прославлять вездеМы короля Наварры.[67]
Оглянувшись, он добавил:
— Входите, дамы! Ваш покорный слуга приветствует вас!
Стоя в правом проходе, Конни и Джуди не без страха наблюдали за происходящим. Сначала Джуди, а за ней Конни стали пробираться к мужчинам между рядами поднятых сидений.
— Я говорила тебе, что мне не нравятся эти арбалеты, — проговорила Конни, — и снова это повторяю.
— Меня гораздо больше арбалетов пугают шпаги и кинжалы, — заметила Джуди.
— Тоже верно. У мужчин нет ни капли здравого смысла.
— Здесь есть один мужчина, у которого хватит здравого смысла на всех остальных, — заявил Джадсон Лафарж, хлопая себя по груди. — Но мне, очевидно, снова нужно заняться представлениями. Мистер Планкетт — миссис Нокс. Бэрри, познакомься с Джуди.
— Эта малютка — миссис Нокс? Рад с вами познакомиться, дорогая. Я как раз напомнил вашему мужу о его «Генрихе Наваррском».
— Который сказал, что Париж стоит мессы?[68] Я слышала, как вы тут декламировали. Фил обожает использовать скверные, но легко запоминающиеся вирши в качестве крючка, на который он подвешивает свои книги. В данный момент Фил хочет проделать то же самое с гражданской войной.
— С какой гражданской войной, дорогая? — спросил актер, намеренно усиливая в своей речи дублинский акцент. — Гражданской войной проклятых англичан в 1641–1644 годах[69] или более недавней, американской?
— Боюсь, что американской. Он совершенно помешался на Джексоне Каменной Стене.
— Ну, могло быть и хуже. Ваш муж, очевидно, славный парень. Конни нам рассказывала, как они любезничали при луне.
— Не знаю, зачем вам понадобилось об этом вспоминать, — жеманно улыбнулась Конни. — Это было так давно — мы уже все позабыли.
— Держу пари, что мой муж ничего не забыл, — возразила Джуди. — Не позволяйте ему затаскивать вас в темный угол, Конни. Этот человек практически сексуальный маньяк.
Бэрри Планкетт сочувственно посмотрел на Нокса:
— Вам с ней нелегко, старина? Не беспокойтесь — у всех нас неприятности с женщинами. А теперь, с вашего позволения, я попытаюсь перенести беседу на более высокий уровень. Готов поручиться, мистер Нокс, что человек, написавший «Генриха Наваррского», знает кое-что о фехтовании.
— Да, я немного фехтовал, но только современными рапирами. В поединках со шпагой и кинжалом я никогда не мог толком разобраться.
— Да, это будет потруднее.
— Насколько я понимаю, — продолжил Нокс, — в шестнадцатом веке шпагой разрешалось наносить только режущие удары. Это требовало двух движений рукой, — он изобразил их, — и оставляло вас открытым для оружия противника.
— Воистину так, мой ученейший друг!
— Вы могли применять любой предательский удар — примером может служить coup de Jarnac.[70] Но колющий удар можно было наносить только кинжалом — в противном случае зрители бы вмешались и прикончили вас. Теперь представьте, что мы стоим друг против друга со шпагой в правой руке и кинжалом в левой.
— Уже представил.
— Вы наносите свирепый удар тяжелым обоюдоострым клинком. Я могу парировать его кинжалом — резная гарда защищает мои пальцы и запястья. — Нокс говорил все более увлеченно. — Но разве по-настоящему сильный удар, нанесенный такой рукой, как ваша, не может парализовать мою руку, запястье или кисть? Или, если ваш клинок будет очень острым, сможет даже разрубить сталь моего кинжала? Достаточно легко парировать шпагой удар кинжалом. Но как поудобнее парировать кинжалом удар шпагой? Существует ответ на этот вопрос?
Разговор увлек и Бэрри Планкетта.
— Да, существует! — возбужденно отозвался он. — Это так же верно, как то, что передо мной человек, который мне по душе!
— Ну?
— Ответ содержится в трактате Касла.[71] Его нелегко найти, хотя в библиотеке судьи Каннингема есть экземпляр. Но мы обойдемся без книги — я сам все продемонстрирую. Подождите минуту — я сейчас вернусь.
— Что ты еще затеял, чертов псих? — завопил Джадсон Лафарж.
Планкетт не обратил на него никакого внимания. Подобрав арбалет и стрелу, он направился по проходу к сцене. Все смотрели ему вслед. Свернув налево у оркестровой ямы, актер двинулся к железной двери, ведущей за кулисы. Сцена была скрыта за бордовым занавесом. Когда Планкетт в голубом с серебром костюме оказался у двери, она внезапно открылась ему навстречу.
Оттуда шагнула миниатюрная молодая женщина в белом, чьи темные волосы прикрывала серебряная сетка. Ее одухотворенное лицо, на котором поблескивал грим, было достойно кисти Берн-Джоунса.[72] Нокс не мог хорошо разглядеть женщину при тусклом освещении, но ему показалось, что он уже видел ее прежде. Каждое слово четко слышалось в почти пустом зале.
— Бэрри!..
— С дороги, крошка! У меня важное дело.
— Бэрри, уже пять минут десятого! Когда же мы начнем?
Мистер Планкетт, несмотря на спешку, оставался весьма любезным.
— Когда леди Баунтифул[73] вернется из таверны. Это должно быть скоро — не может же она съесть всю пищу в округе Уэстчестер. Так что возвращайся наблюдать за игрой в крап — все под контролем.
— Но я так ужасно нервничаю!
— Было бы плохим признаком, если бы ты не нервничала. Иди назад и не волнуйся.
Схватив девушку за руку, он втащил ее за кулисы и закрыл дверь.
— Полагаю, это была мисс Уинфилд? — спросил Нокс.
— Да, это наша Энн, — подтвердила Конни. — Какая она изящная! Но куда ушел Бэрри?
Джуди пожала плечами и отвернулась. Казалось, она решила хранить молчание, что бы ни произошло.
Они недолго пребывали в сомнении. Не прошло и минуты, как железная дверь снова открылась, впустив Бэрри Планкетта, который быстро побежал вдоль оркестровой ямы и по проходу. Помимо болтавшихся у него на поясе шпаги и кинжала в легких шагреневых ножнах, в руках он нес обоюдоострую рапиру без ножен и main-gauche, аналогичный его собственному. Отполированные наждаком клинки поблескивали при тусклом электрическом свете.
Нокс двинулся по проходу ему навстречу. Лафарж громко простонал:
— Этого я и боялся! Слушай, ты, Жарнак…
— Надеюсь, вы не собираетесь пользоваться этими штуками? — испуганно спросила Конни. — Хотя клинки не наточены, они могут сильно поранить. О, Джад, это ужасно!
Актер отвесил ей церемонный поклон:
— Примите мои уверения, мадам! Все будет проделано в медленном темпе, дабы не причинить никакого вреда. Что скажете, ученый магистр?
— Я к вашим услугам, — ответил Нокс.
— Поймаете? — спросил Планкетт, протягивая руку с кинжалом.
— Бросайте!
— Ловите! — Планкетт бросил ему кинжал.
Нокс поймал его и переложил в левую руку. После этого он поймал тяжелую рапиру.
Бэрри Планкетт вытер платком свои шпагу и кинжал.
— Вы абсолютно правы, магистр! — заявил он. — До того как колющие удары были узаконены в начале семнадцатого столетия, фехтование в значительной степени считалось акробатическим искусством. Рубящий удар никогда не пытались парировать кинжалом — просто отскакивали назад. А теперь попробуйте нанести мне рубящий удар по голове или плечу — только медленно, иначе у Конни случится припадок! — и я покажу вам трюк. Готовы?
— Готов!
Чтобы использовать оба оружия, противники должны были стоять лицом к лицу, а не поворачиваться боком, как в современном фехтовании. Но Нокс инстинктивно шагнул вперед правой ногой, отвел правую руку назад и поднял ее для рубящего удара, стараясь сохранять медленный темп. Однако его шпага не коснулась противника. Бэрри Планкетт отскочил, точно большой кот, и сразу же рванулся вперед, направив оба клинка в сторону Нокса.
— Вот как актеры будут фехтовать на сцене. По крайней мере, некоторые из них. На публику лучше действует грохот и лязг, поэтому многие рубящие удары будут парировать кинжалом. Это не так трудно, если не форсировать темп. Может быть, мы продемонстрируем присутствующим один-два passado?[74] Только осторожно, как во время тренировочного боя в боксерских перчатках.
— Знаю я эти тренировочные бои! — проворчал Джадсон Лафарж. — Один парень ударит противника слишком сильно, тот даст сдачи еще сильнее, и пошло-поехало!
— Запрети им, Джад! — взвизгнула Конни.
— Как я могу запретить, когда они оба рехнулись? К тому же это довольно забавно.
— Забавно? Говорила же я, что у мужчин нет ни капли разума!
— Итак, магистр, — произнес Планкетт, — я — Меркуцио, вы — Тибальт, а этот проход — площадь из пьесы. «Как крысолов, Тибальт, ты прочь уходишь?» — внезапно заговорил он шекспировским текстом.
