Дороти Сэйерс - Возвращение в Оксфорд

— Я работала с ним над одним делом.

— Это, наверное, было восхитительно. Расскажи, какой он.

— Учитывая, что он вытащил меня из тюрьмы, — сказала Гарриет с сердитым отчаянием, — и, возможно, спас от виселицы, я, разумеется, нахожу его приятным во всех отношениях.

— О! — вспыхнула Мэри Стоукс, отшатываясь от яростного взгляда Гарриет, будто от удара. — Прости, я не думала…

— Ну вот, — перебила мисс Шустер-Слэтт, — боюсь, я была страшно бестактна. Мама всегда мне говорила: «Сэди, ты такая бестактная! В жизни не видела такой бестактной девочки». Но я увлекающаяся натура, меня заносит. Не успеваю остановиться и подумать. И в работе то же самое. Не считаюсь ни со своими чувствами, ни с чужими. Просто иду и спрашиваю — и обычно получаю ответ.

После чего мисс Шустер-Слэтт, с бóльшим тактом, чем можно было бы ожидать, триумфально увела беседу в сторону собственной работы, которая оказалась каким-то образом связана со стерилизацией неприспособленных и поощрением браков между представителями интеллигенции.

Гарриет тем временем огорченно спрашивала себя, какой бес в нее вселился — зачем было демонстрировать все худшие свои черты при одном упоминании имени Уимзи? Он не сделал ей ничего дурного, только лишь спас от постыдной смерти и предложил непоколебимую личную преданность, не требуя и не ожидая благодарности ни за одно, ни за другое. Не очень-то красиво, что в ответ она только и способна, что огрызаться. Все дело в том, думала Гарриет, что у меня комплекс неполноценности, и, к сожалению, то, что я это осознаю, ничуть не помогает. Он мог бы так понравиться мне, если бы мы встретились на равных…

Ректор постучала по столу. В трапезной воцарилась благословенная тишина. Мисс Шоу встала, чтобы произнести тост во славу университета.

Она говорила проникновенно, разворачивая великий свиток истории, превознося гуманитарные науки, возвещая Pax Academica[43] миру, охваченному смутой. «Оксфорд не раз называли родиной проигранных битв: если любовь к знанию ради знания — битва, проигранная в остальном мире, то пусть хотя бы здесь эта любовь найдет себе верный приют».

Это великолепно, но это не война,[44] подумала Гарриет. И вдруг, позволив воображению то вплетаться в слова оратора, то уходить в сторону, она увидела это именно как священную войну, и сразу же все разнородное, абсурдное в своей пестроте собрание болтающих женщин вдруг предстало в единстве со всеми мужчинами и женщинами, для которых интеллектуальная цельность значит больше, чем материальное благополучие, — защитники цитадели человеческой души, чьи разногласия забыты перед лицом общего врага. Быть верным своему призванию, какие бы безум ства ты ни совершал в личной жизни, — это и есть путь к душевному покою. Свободного гражданина этого великого города нельзя пленить, нельзя унизить — здесь у всех равные права.

Именитый профессор, вставший, чтобы ответить на тост, говорил о том, что есть различия в дарованиях, но дух тот же.[45] Однажды взятая нота звенела на устах каждого оратора и в ушах каждого слушателя. И отчет о прошедшем учебном годе, представленный ректором, не прозвучал диссонансом — все эти назначения, степени, стипендии были домашними, бытовыми деталями, без которых сообщество не смогло бы существовать. В блеске торжественной встречи выпускников каждый осознавал, что он — славного града житель.[46] Может быть, старого и старомодного, с неудобными зданиями и узкими улицами, где пешеходы глупо бранятся о праве прохода,[47] но стоит этот град на священных холмах,[48] и шпили его упираются в небо.

Гарриет уходила из трапезной в приподнятом настроении, к тому же выяснилось, что она приглашена на кофе к декану.

Она приняла приглашение, предварительно убедившись, что Мэри Стоукс не претендует на ее общество — врач велел ей рано ложиться. Гарриет отправилась в Новый двор и постучала в дверь мисс Мартин. В гостиной она обнаружила Бетти Армстронг, Фиби Такер, мисс де Вайн, мисс Стивенс (казначея), еще одного члена колледжа по имени мисс Бартон и нескольких выпускников, которые окончили колледж раньше ее. Декан, разливая кофе, весело помахала ей рукой:

— Проходите! Здесь настоящий кофе. А с кофе в трапезной ничего нельзя сделать, Стив?

— Разве только создать специальный фонд, — сказала мисс Стивенс. — Вы, верно, не пытались посчитать, сколько стоит напоить двести человек первоклассным кофе.

— Да, понимаю, — отозвалась мисс Мартин. — Так утомительна эта жалкая бедность. Я, пожалуй, скажу про это Флакетт. Помните Флакетт — богатую девушку со странностями? Была на вашем курсе, мисс Фортескью. Она только что ходила за мной по пятам — хотела передать в дар колледжу аквариум с тропическими рыбками. Говорила, что они оживят естественнонаучную аудиторию.

— Если бы рыбки оживили еще и лекторов, — ответила мисс Фортескью, — это было бы совсем неплохо. Лекции мисс Гильярд по конституционному развитию были в наши дни просто пыткой.

— О боже! Это конституционное развитие! Ох, ведь оно и до сих пор читается — каждый год она начинает примерно с тридцатью слушателями, а к концу остаются только два-три прилежных темнокожих студента,[49] которые записывают в тетрадочку каждую ее фразу. Те же лекции, слово в слово, — никаким рыбкам не под силу их оживить. Ну вот, а я ей говорю: «Это очень мило с вашей стороны, мисс Флакетт, но не думаю, что рыбки тут приживутся. Им ведь нужна специальная система обогрева, верно? И это лишняя работа садовникам». У нее был такой разочарованный вид, что я отправила ее к казначею.

— Ну что ж, — сказала мисс Стивенс, — я поговорю с Флакетт и предложу ей создать кофейный фонд.

— Это было бы куда полезнее рыбок, — согласилась декан. — Боюсь, порой мы воспитываем в своих стенах странных личностей. Хотя вы знаете, Флакетт — уникальный специалист по жизненному циклу печеночного сосальщика.[50] Кто-нибудь хочет бенедиктину[51] к кофе? Давайте-ка, мисс Вэйн. Алкоголь развязывает язык, а мы хотим узнать побольше о вашем новом детективе.

Гарриет кратко описала сюжет, над которым работала.

— Простите за прямоту, мисс Вэйн, — сказала мисс Бартон, подаваясь вперед, — но странно, что после всего, что вы пережили, вас тянет писать книги подобного рода.

На лице декана отразилась тревога.

— Ну, во-первых, — возразила Гарриет, — у писателя нет особого выбора, пока он не заработает много денег. Если вы сделали себе имя на книгах определенного рода, а потом переключились на другой жанр, то продажи, скорее всего, упадут, такова суровая правда жизни. — Она помолчала. — Я знаю, что вы думаете — что человек с утонченными чувствами предпочел бы зарабатывать мытьем полов. Но полы я бы мыла плохо, а детективы пишу довольно хорошо. И я не считаю, что утонченные чувства должны мешать мне делать мою работу.

— Совершенно верно, — сказала мисс де Вайн.

— Но вы не можете не признать, — настаивала мисс Бартон, — что ужасные преступления и страдания невинных подозреваемых следует принимать всерьез, а не превращать в интеллектуальную игру.

— Я принимаю их всерьез в реальной жизни. Как все. Но не будете же вы утверждать, что человек, переживший любовную драму, не имеет права написать легкомысленную комедию нравов?

— Но разве это то же самое? — нахмурилась мисс Бартон. — У любви есть более легкомысленная сторона, у убийства же ее нет.

— Возможно, если вы имеете в виду комическую сторону. Но есть интеллектуальная сторона расследования.

— Вы расследовали преступление в реальной жизни, верно? И что вы чувствовали?

— Это было интересно.

— И вас не смущает, учитывая ваш опыт, что вы послали человека под суд и на виселицу?

— По-моему, нечестно задавать такой вопрос мисс Вэйн, — вмешалась мисс Мартин. И добавила извиняющимся тоном, обращаясь к Гарриет: — Мисс Бартон интересуют социологические аспекты преступления, она считает, что пенитенциарная система нуждается в реформе.

— Считаю, — сказала мисс Бартон. — Наше отношение ко всему этому кажется мне совершенно дикарским и отвратительным. Я видела много убийц, когда посещала тюрьмы, и большинство из них безобидные недалекие люди, несчастные создания, иногда даже с психическими отклонениями.

— Думаю, вы отнеслись бы к вопросу иначе, если бы встретились с жертвами, — ответила Гарриет. — Зачастую это люди еще более недалекие и безобидные, чем убийцы. Но они обычно остаются в тени. Даже присяжные не обязаны осматривать тело, если только сами не хотят. Но я видела труп в Уилверкомбе, я нашла его, и это было чудовищное зрелище — вы представить себе не можете насколько.