Жорж Сименон - Человек по кличке Мышь
Он продолжал нести всякий вздор, энергично размахивал руками, время от времени вытирая рукавом струившийся по лбу пот, а сам, между тем, не сводил глаз с двери, за которой вели неспешную беседу старший инспектор Люка и Люси Бойсвин.
Именно в разгар всеобщего веселья, вызванного появлением бродяги, Люка распахнул дверь и сурово попенял журналистам на недопустимость подобного поведения с учетом всех обстоятельств ведущегося следствия. И тут же заскрипели перья десятков авторучек. Репортеры слово в слово записали реплику старшего инспектора: «Господа, вам не кажется, что ваше веселье не вполне уместно? Возможно, человека, поисками которого мы занимаемся, уже нет в живых». Разумеется, все без исключения обратили внимание на слово возможно. Журналисты подчеркнули слово, а старик, услышав его, моментально помрачнел и перестал ломать комедию.
Черт-черт-черт, думал он лихорадочно. Что это означает? Возможно! Значит, существует и другая возможность, что тот покойничек из машины все еще жив? Неужели он так непростительно ошибся? Не отличить покойника от живого человека. Это уже никуда не годится. Нет и еще раз нет! Он не мог так опростоволоситься. Тот человек в машине, он точно был мертв. А вдруг он сейчас сидит себе живехонький как ни в чем не бывало за дверями своего номера и беседует с инспектором Люка? А его, Мышь, сейчас приведут, поставят перед ним, он внимательно посмотрит на бездомного и скажет:
— Да, это тот самый бродяга, который украл мой бумажник!
Вот будет фокус!
— Давай же, Мышь! — подначивали его журналисты. — Продолжай свои сказки, только не очень громко. Что ты там плел про этого инспектора Зануду?
Но старик уже полностью потерял нить повествования, да и настроение валять дурака исчезло.
— А вы никогда не задавались вопросом, почему любовник проводит с вами всего лишь три или четыре дня в месяц?
— Но у него же профессия такая. Он — коммивояжер, постоянно в разъездах по всей стране.
— И эти его объяснения вас вполне устроили?
Старший инспектор Люка старался вести допрос мягко, почти по- дружески. Задавал вопросы с отсутствующим выражением лица, будто его это вовсе и не интересует. Он восседал за массивным письменным столом в стиле эпохи Наполеона и рассеянно поглядывал в окно. Окна гостиной в номере Лоёма выходили на Вандомскую площадь и на улицу Де ла Паикс.
Люси Бойсвин сидела напротив, неудобно пристроившись на самом краешке кресла. На фоне утонченной роскоши, царившей в номере финансиста, она в своем платьице в стиле матроски смотрелась немного простовато и даже несколько вульгарно. Общее впечатление портило и жалостливо-униженное выражение лица, которое обычно бывает у просителей.
— То есть никаких подозрений подобные объяснения у вас никогда не вызывали?
— Нет! — твердо ответила молодая женщина и добавила, тряхнув головой: — Конечно, я догадывалась, что у него где-то есть семья, жена и все остальное. Правда, он не носил обручального кольца. Сказал, что протестанты не носят обручальных колец. Жаль, что он не сказал мне всей правды о себе. Думаю, я имела на это право.
— Вы так полагаете?
— Сама не знаю. Но, наверное, все же имела. К тому же, я замечала кучу мелочей, которые немного удивляли. Например, он не очень любил гулять вместе со мной и сыном. И всегда выбирал для таких вылазок в город самые оживленные места, популярные среди простых людей. Я объясняла это его вкусовыми пристрастиями. Например, он всегда предпочитал маленькие кинотеатры где-нибудь на окраине. Мы часто ходили в луна-парк или в зоопарк. Ездили в Версаль, не пропускали ни одной выставки в тамошнем выставочном центре Порт-де-Версаль.
— То есть вы находили его предпочтения немного странными?
— Не то чтобы странными. Я вообще не придавала значения подобным мелочам. Но теперь они снова всплыли в моей памяти. Эдгар обожал все обыденное. Мне даже казалось, что его любовь к простоте несколько преувеличена. Понимаете, о чем я? Он всякий раз с такой радостью сбрасывал с себя пиджак, переодевался в шлепанцы и с упоением предавался домашним хлопотам. Ему нравилось чинить краны, забивать гвозди, он с удовольствием возился с неисправным проигрывателем. Именно он настоял, чтобы мы кушали всегда на кухне. Говорил, там очень уютно.
Люси закрыла глаза и замолчала. Люка терпеливо ждал.
— Он был замечательным человеком! — заговорила она снова после продолжительной паузы. — Самым лучшим на свете. Сейчас-то я понимаю, что он вел себя так потому, что не хотел унижать меня, подавлять своим превосходством. Ему было легче опуститься до моего уровня… Мы часто говорили о деньгах, и я всегда просила его быть экономным, не тратить слишком много. Например, в метро я всегда настаивала, чтобы он покупал билеты в вагоны второго класса. Ехать-то все равно в одном поезде, какая разница? А он всегда при этом смотрел на меня умиленным взглядом. Видно, моя бережливость его трогала.
— А сколько он вам давал на содержание?
— Определенной суммы не было. Он сам вел нашу бухгалтерию и рассчитывался по счетам из лавок. Что же касается расходов на содержание квартиры, квартплаты и прочего, то я обходилась ему не дороже двух тысяч франков в месяц. Видите ли, я сама шью себе платья, мастерю шляпки. До прошлого года я и сынишке шила все сама. Как вспомню, как я уговаривала его открыть счет в сберегательном банке…
— Он послушался вас?
— Да. Хотя однажды мне показалось, что подобные разговоры выводят его из себя. Но, тем не менее, счет он открыл и ежемесячно клал туда сто франков. Я тоже, со своей стороны, свела к минимуму все траты на мелкие расходы и время от времени пополняла счет небольшими взносами. Однажды утром он просмотрел сберегательную книжку. Я думала, он разозлится, но он лишь улыбнулся, увидев мои старания.
Женщина не плакала. Слезы скопились в уголках ее глаз и тяжелыми каплями повисли на ресницах. Лихорадочный румянец на щеках выдавал ее страшное волнение.
— Простите, если мой следующий вопрос покажется вам бестактным. Что именно привязывало его к вам? Это была страсть? Или что?
Она мгновенно уловила скрытый подтекст, заключенный в последнем вопросе.
— О нет, ничего подобного! Он совершенно не был похож на всех этих развратных типов!
Легкая улыбка скользнула по губам инспектора. Скользнула и тут же исчезла. Горячность, с которой женщина произнесла последнюю фразу, выдала ее с головой. Наверняка ей не раз приходилось сталкиваться в прошлом именно с такими развратными типами.
— Вы ведь догадываетесь, кем я была на момент встречи с ним. Он подобрал меня возле вокзала Сен-Лазар в десять часов вечера. Я сидела на террасе открытого кафе, а он за соседним столиком заказал себе пиво. Я сама заговорила с ним и попросила угостить меня ужином. Вы не поверите, но это — чистая правда! Первые три недели он вообще не прикасался ко мне. Зато почти сразу же забрал из пансиона, в котором я квартировала, и перевез на эту квартиру…
— Он получал письма?
Женщина отрицательно мотнула головой.
— И никаких посетителей тоже? А он когда-нибудь говорил с вами о друзьях или о своей семье?
— Только об отце. Он умер два года назад. По его рассказам, отец был суровым человеком, протестантом очень строгих правил. Думаю, он его побаивался.
— Вы сказали, что расстались с ним в среду в пять часов вечера. И что месье Лоём пообещал навестить вас в четверг, так?
— Да, именно так все и было. Мы ходили втроем в луна-парк, потом он проводил нас до метро, и мы распрощались до четверга.
— Он не сказал, куда собирается вечером?
— Он никогда не отчитывался мне о своих планах.
— А сами вы никогда не спрашивали, не так ли?
Женщина кивнула в знак согласия и добавила:
— Нужно было знать Эдгара. Он был не из тех, к кому можно приставать с расспросами. Порой он даже делал вид, что не слышит, о чем его спрашивают.
— А чем он занимался, когда оставался у вас?
— Я же сказала вам! С радостью предавался всяческим домашним хлопотам. А еще с увлечением раскладывал вместе с сыном марки по альбомам. Он всегда приносил ему марки.
Инспектор поднялся из-за стола. Кажется, женщина рассказала все, что знает, и большего из нее не вытянешь. Она также опознала некоторые из вещей, принадлежавшие Лоёму. В частности, костюм, в котором он был в среду, 23 июня, когда они ходили в луна-парк.
— Неужели его уже нет в живых? — воскликнула Люси. — Я сразу догадалась, что случилось что-то плохое, когда эти двое пришли ко мне с одинаковыми фотографиями. А я готова поклясться, что фотография была в одном-единственном числе. Я вообще хотела ее порвать и выбросить вон. Старая фотка, и воспоминания связаны с ней не самые приятные…
— Прошу вас уделить мне еще несколько минут, — проговорил инспектор, направляясь к дверям. Заслышав шум, вся пишущая братия вскочила как по команде.
