Гастон Леру - Тайна Желтой комнаты
Когда мы приблизились, он соизволил нас заметить и осведомился, не испытываем ли мы какой-либо нужды. Не слишком-то приветливый хозяин был у этого очаровательного жилища. Мы выразили надежду, что здесь нас покормят завтраком, но он заявил, что провизия у него отсутствует и удовлетворить нас ему будет затруднительно. Произнеся это, он замолчал и принялся нас с недоверием разглядывать.
— Вы можете принимать нас совершенно спокойно, — сказал Рультабиль, — мы не служим в полиции.
— Я не боюсь полиции, — ответил хозяин, — и вообще никого не боюсь.
Я попытался объяснить знаками моему другу, что нам лучше было бы не настаивать, но ему явно хотелось войти, и он проскользнул в трактир за спиной у хозяина.
— Заходите, — прозвучал оттуда его голос, — здесь весьма уютно.
И действительно, в камине весело потрескивали поленья, так что мы могли протянуть руки к огню, ибо этим утром уже чувствовалось приближение зимы. Комната была довольно просторной. Два солидных деревянных стола, несколько табуреток и стойка, где в ряд выстроились бутылки с сиропами и спиртом, заполняли помещение. Все три окна выходили на дорогу.
Плакат на стене, изображавший молодую улыбающуюся парижанку с поднятым стаканом, расхваливал достоинства нового вермута. На верхней доске камина трактирщик выставил большое количество горшков и кружек из керамики и фаянса.
— В этом прекрасном камине, — заметил Рультабиль, — неплохо было бы зажарить цыпленка.
— У нас нет цыплят, — мрачно ответил хозяин, — дрянного кролика и того нет.
— Я знаю, — сказал мой друг насмешливым тоном, что меня, признаться, весьма удивило, — я знаю, теперь нам придется есть говядину.
Я не очень-то понял Рультабиля. Однако трактирщик, услышав эти слова, подавил сдержанное проклятье и, вздохнув, предоставил себя в наше распоряжение так же покорно, как и Робер Дарзак, услышавший фразу: «Дом не потерял своего очарования, а сад — своего блеска». Действительно, мой друг обладал удивительной способностью покорять людей, произнося непонятные фразы. Я сказал ему об этом, но он только улыбнулся. Я бы предпочел кое-какие объяснения с его стороны, однако Рультабиль приложил палец к губам, что означало не столько нежелание говорить, сколько рекомендацию помалкивать.
Тем временем трактирщик, приоткрыв маленькую дверь, потребовал у кого-то полдюжины яиц и кусок филе. Поручение было тотчас исполнено молодой приветливой женщиной с прекрасными белокурыми волосами, ее большие нежные глаза смотрели на нас с любопытством.
— Убирайся, — грубо отослал ее трактирщик, — и, если вновь объявится этот тип в зеленом, чтобы я тебя здесь больше не видел.
Она исчезла, а Рультабиль принялся за яйца, которые ему принесли в чашке, и за мясо, поданное на блюде: взяв сковородку и рашпер, он начал взбивать омлет и поджаривать шипящий бифштекс. Приказав подать еще две бутылки сидра, он, казалось, вовсе перестал обращать внимание на нашего хозяина, а трактирщик то поглядывал на Рультабиля, то смотрел на меня с тщетно скрываемым беспокойством. Он поставил наши приборы у окна и предоставил нам заниматься стряпней самостоятельно.
— А! Ну вот и он, — неожиданно пробормотал трактирщик и уставился через окно на дорогу с искаженным от злобы лицом.
Мне не надо было предупреждать Рультабиля, молодой человек уже оставил свой омлет и присоединился к хозяину у окна. Я последовал за ним.
По дороге, не спеша, шел человек в зеленом бархатном костюме, круглой фуражке того же цвета, с ружьем через плечо. Лет сорока — сорока пяти, этот человек был поразительно красив и держался почти с аристократической непринужденностью. Проходя мимо трактира, он, казалось, хотел войти, но, бросив на нас взгляд, выпустил из трубки короткую струйку дыма и тем же небрежным шагом продолжил прогулку.
Рультабиль и я посмотрели на хозяина, сверкающие глаза, сжатые кулаки и дрожащие губы которого ясно показывали, что за чувства его одолевали.
— И правильно сделал, что поостерегся сегодня входить, — прошептал он.
— Кто этот молодец? — спросил Рультабиль, возвращаясь к своему омлету.
— Человек в зеленом, — проворчал хозяин. — Вы не знакомы? Тем лучше для вас, он и не стоит знакомства. Это сторож господина Станжерсона.
— Вы его, кажется, не очень-то жалуете? — небрежно обронил репортер, переворачивая омлет на сковородке.
— Никто его здесь не любит, сударь. Кроме того, этот гордец когда-то имел состояние, а теперь вымещает на других свою злость за то, что и сам вынужден быть слугой, чтобы зарабатывать на жизнь. Ибо сторож — это такой же лакей, как и другие, не так ли? Честное слово, можно подумать, что он и есть хозяин Гландье и что именно ему принадлежат все эти леса и земли. Он запрещает бедняку позавтракать на траве куском хлеба. На его траве, видите ли!
— Он заглядывает и сюда?
— Даже чересчур часто, но я ясно дал понять, что мы ему не компания. Вот уже месяц, как он стал докучать мне, а раньше трактир «Башня» для него не существовал. У него, видите ли, не было времени. Еще бы! Он ухаживал за хозяйкой «Трех лилий» в Сен-Мишеле, а теперь у них наступило охлаждение, вот он и ищет, где бы провести время в другом месте. Ни один честный человек его не выносит, и привратники в замке тоже терпеть не могли этого зеленого человека.
— По вашему мнению, они честные люди, господин трактирщик?
— Называйте меня папаша Матье, это мое имя. Так вот, это честные, порядочные люди, и это такая же истина, как и то, что меня зовут Матье.
— Тем не менее, их арестовали.
— Ну и что это доказывает? Впрочем, в эти дела я не вмешиваюсь.
— А что вы думаете о преступлении в замке?
— О покушении на нашу бедную барышню? Хорошая девушка, ее все кругом любили. Что я думаю?
— Да, что вы думаете?
— Ничего или кое-что… но это никого не касается.
— Даже меня? — настаивал Рультабиль.
— Даже вас.
Омлет был наконец готов, мы уселись за стол и принялись молча завтракать. В этот момент кто-то толкнул входную дверь и на пороге показалась старуха в лохмотьях, с дрожащей головой, неряшливыми волосами, свисающими на покрытый лоб, и палкой в руке.
— А вот и матушка Ажену, — сказал хозяин, — давненько вы к нам не заглядывали.
— Я была больна, чуть не умерла совсем, — ответила старуха, — нет ли у вас каких остатков для моей зверушки?
Она вошла в трактир в сопровождении кошки огромных размеров. В жизни я не видывал ничего подобного. Животное посмотрело на нас и так отчаянно замяукало, что я невольно вздрогнул. Мне еще никогда не приходилось слышать более мрачного крика.
Как будто привлеченный этими звуками, следом за старухой вошел и Человек в зеленом. Он поприветствовал нас, приложив руку к фуражке, и расположился за соседним столиком.
— Дайте мне стакан сидра, папаша Матье, — попросил он.
Хозяин двинулся было угрожающе ему навстречу, но сдержался и только буркнул в ответ:
— Больше нет сидра, я отдал последнюю бутылку этим господам.
— Тогда рюмку белого, — сказал Человек в зеленом, не проявляя на малейшего удивления.
— И белого вина больше нет, ничего больше нет! — повторил папаша Матье глухим голосом.
— А как поживает ваша уважаемая жена? — не унимался гость.
При этом вопросе трактирщик сжал кулаки, но вновь сдержался и насмешливо процедил:
— Прекрасно поживает, большое спасибо.
Так, значит, молодая женщина, которую мы только что видели, была женой этого грубияна, над всеми физическими недостатками которого доминировал еще и моральный изъян — ревность.
Хлопнув дверью, трактирщик вышел из комнаты. Матушка Ажену все еще стояла у порога, опершись на палку, с кошкой у ног.
— Вы были больны, матушка Ажену? — спросил ее Человек в зеленом. — Я целую неделю вас не видел.
— Да, господин сторож. Я и вставала-то только три раза, чтобы пойти помолиться нашей доброй покровительнице — святой Женевьеве, а все остальное время лежала в кровати. За мною никто не ухаживал, кроме моей кошечки.
— И никуда ваша кошечка не выходила?
— Как бог свят!
— Странно, а люди говорят будто в ночь преступления слышались ее вопли.
Матушка Ажену стукнула клюкой об пол.
— Все это выдумки, если хотите знать, голос моей Благодати божьей ни с чем не перепутаешь. В ту ужасную ночь я тоже слышала крики, да только она все время лежала у меня на коленях и даже ни разу не мяукнула, клянусь вам.
Я не сводил глаз со сторожа и убежден, что он насмешливо улыбался, слушая причитания матушки Ажену.
В этот момент до нас донеслась брань, крики и глухие удары. Человек в зеленом поднялся и решительно направился к маленькой двери, но она распахнулась ему навстречу — на пороге показался трактирщик.
— Не волнуйтесь, сударь, — сказал он сторожу, усмехаясь, — это у моей жены зубы болят. Вот, матушка Ажену, здесь требуха для вашей кошки.
