Дороти Сэйерс - Сильный яд

Сэр Импи засмеялся.

— Как интересно. Жаль, нечасто удается получить такие секретные сведения о присяжных. Мы тут корпим над убедительными доказательствами, а потом одна принимает решение исходя из того, что вообще доказательством не назовешь, а другая ее поддерживает, потому что никаким доказательствам не верит в принципе. А что с тем господином?

— Это оказался художник — он единственный из присяжных не понаслышке знал, какую жизнь вели подсудимая и покойный. Он счел, что ваша подзащитная описала ссору правдиво, и сказал, что если девушка так относилась к погибшему, то ни за что не стала бы его убивать. Скорее уж спокойно смотрела бы, как он мучается, совсем как герой той песенки, которому вырвали зуб с дуплом.[17] Художник, кроме того, поверил в ее рассказ о покупке ядов, который всем остальным, естественно, показался неправдоподобным. Еще он заявил: Бойз, судя по тому, что о нем говорили, был самодовольный болван, и избавиться от него означало бы оказать всем неоценимую услугу. Дело в том, что художник имел сомнительное удовольствие прочитать несколько книг покойного и считал его выродком, которого нужно изолировать от общества. Версия о самоубийстве художнику показалась вполне убедительной, и если бы кто-то высказал такое мнение, он бы его точно поддержал. Вдобавок он перепугал остальных присяжных, заявив, что привык засиживаться допоздна в душных помещениях и потому с радостью просидит тут хоть всю ночь. Мисс Климпсон также заметила, что для благородного дела можно и потерпеть некоторые неудобства, тем более что религия приучила ее к постам. Тут с третьей дамой сделалась истерика, а господин, у которого на следующий день было назначено важное дело, вышел из себя. Чтобы предотвратить членовредительство, старшина призвал всех согласиться, что они друг с другом не согласны. Вот так.

— Что ж, это и к лучшему: они дали нам еще один шанс, — сказал мистер Крофте. — Теперь дело приостановлено до следующего заседания, то есть у нас есть чуть ли не целый месяц, а тогда нам, если повезет, достанется судья Бэнкрофт, который все же помягче этого Кроссли. Но главное — можем ли мы как-то укрепить саму защиту?

— Я намерен серьезно за это взяться, — ответил Уимзи. — Должны же быть какие-то доказательства. Я понимаю, что вы, как кроты, перерыли все, но я буду трудиться, как царь кротов. У меня перед вами есть одно громадное преимущество.

— Вы умнее нас? — усмехнулся сэр Импи.

— Нет, Бигги, этого у меня и в мыслях не было. Все дело в том, что я верю в невиновность мисс Вэйн.

— Черт бы вас побрал, Уимзи, неужели мои пламенные речи не убедили вас, что я всей душой верю в ее невиновность?

— Что вы, я чуть не прослезился. Бедный Бигги, подумал я тогда, если вердикт будет обвинительным, он оставит практику и перережет себе горло, утратив веру в британское правосудие. Вы стреляный воробей, но вас выдает то, что несогласию присяжных друг с другом вы радуетесь, как настоящей победе. На такое вы даже не рассчитывали. Вы сами это сказали. И, кстати, Бигги, не сочтите за грубость, но кто вам платит?

— Крофте и Купер, — осторожно ответил сэр Импи.

— И они, как я понимаю, занимаются этим делом совершенно бескорыстно?

— Нет, лорд Питер. Вообще-то все расходы оплачивают издатели мисс Вэйн и одна газета, которая печатает по частям ее новый роман. Они рассчитывают на сенсацию. Правда, даже не знаю, что они скажут теперь, когда придется раскошелиться на новый процесс. Я жду от них ответа сегодня утром.

— Стервятники, — отозвался Уимзи. — Скажите им, пусть продолжают публикацию, а судебные издержки я возьму на себя. Только не упоминайте мое имя.

— Это так великодушно с вашей стороны…

— Ничего подобного. Я просто не хочу упускать интересное дело — это развлечение как раз по мне. Но взамен вы должны кое-что для меня сделать. Я хочу увидеться с мисс Вэйн. Возьмете меня с собой под видом сотрудника, чтобы я мог услышать ее версию событий без лишних свидетелей. Договорились?

— Можно попробовать, — ответил сэр Импи. — У вас уже есть какие-то предположения?

— Пока нет. Но будьте спокойны, я непременно что-нибудь откопаю. Я уже взялся за полицию — немного подточил их уверенность. Инспектор Паркер пошел домой плести ивовый венок себе на могилку.

— Будьте осторожнее, — сказал сэр Импи. — Что бы мы ни выяснили, мы извлечем из этого гораздо больше пользы, если обвинение ничего не узнает заранее.

— Я буду начеку. Но если мне удастся разыскать настоящего убийцу, если он вообще был, вы ведь не будете против, чтобы я сдал его полиции?

— Не буду. А вот за полицию не ручаюсь. Что ж, господа, полагаю, на сегодня это все и мы можем разойтись. Мистер Крофте, вы позаботитесь о том, чтобы лорда Уимзи пропустили туда, куда он хочет?

Уже на следующее утро лорд Питер благодаря усилиям мистера Крофтса стоял у ворот тюрьмы Холлоуэй со всеми необходимыми документами.

— Да-да, милорд. С вами будут обращаться так же, как с адвокатом заключенной. Мы получили из полиции специальное указание, так что все улажено, милорд. Надзиратель вас проводит и объяснит все правила.

По пустым коридорам Уизми провели в маленькую комнату со стеклянной дверью. У длинного стола из грубых досок стояли друг напротив друга два уродливых стула, по одному с каждой стороны.

— Пожалуйста, милорд. Вы садитесь с одного конца стола, заключенная — с другого; не забывайте, вам не разрешается вставать с места или передавать заключенной какие-либо предметы. Я буду наблюдать за вами из-за двери, милорд, но я ничего не услышу. Прошу вас занять свое место, заключенную скоро приведут.

Уимзи сел и стал ждать, охваченный волнением. Через некоторое время послышались шаги и в сопровождении надзирательницы вошла подсудимая. Она села напротив Уимзи, надзирательница удалилась и закрыла дверь. Уимзи, вставший при их появлении, откашлялся.

— Добрый день, мисс Вэйн, — сказал он без всякого выражения.

Девушка посмотрела на него.

— Садитесь, пожалуйста, — произнесла она своим необычным грудным голосом, который так поразил его в суде. — Я полагаю, вы лорд Питер Уимзи и пришли от мистера Крофтса.

— Да, — ответил Уимзи. От ее прямого взгляда он оробел. — Я тут, знаете ли, был… э… в зале суда… и подумал вот… э… что могу чем-нибудь помочь.

— Вы очень любезны, — сказала заключенная.

— Что вы, что вы, какая, к черту, любезность! То есть я хотел сказать… э… я вообще, знаете, люблю что-нибудь порасследовать.

— Знаю. Как автор детективов, я давно с интересом слежу за вашей карьерой, — ответила она с улыбкой, от которой у него внутри все перевернулось.

— Что ж, оно и к лучшему — значит, вы хотя бы поверите, что я не такой болван, как может показаться.

Она рассмеялась:

— Вы совсем не похожи на болвана — по крайней мере, не больше, чем любой другой джентльмен в подобных обстоятельствах. Конечно, вы не очень вписываетесь в интерьер, зато радуете глаз. И я искренне вам благодарна, хотя боюсь, мой случай безнадежен.

— Не говорите так. Он безнадежен, только если вы правда его убили, а я знаю, что это не так.

— Вы правы, я этого не делала. Но все это мне напоминает одну из моих книг, в которой я изобрела настолько идеальное преступление, что его было совершенно невозможно раскрыть. Пришлось заставить убийцу сознаться.

— Если понадобится, то и мы так поступим. А вы, случайно, не знаете, кто убийца?

— Не думаю, что он вообще был. Я убеждена, что Филипп сам принял яд. Знаете, он был склонен все видеть в черном свете.

— Насколько я понимаю, он тяжело переживал ваш разрыв?

— И это тоже. Но, по-моему, больше он страдал оттого, что его якобы никто не ценит. Ему вечно казалось, что все вокруг против него.

— И у него были основания так считать?

— Не думаю. Но я знаю, что он многим был неприятен. Филипп вел себя так, будто все ему чем-то обязаны, а это, конечно, очень раздражает.

— Понимаю. С кузеном у него были хорошие отношения?

— Да. Хотя Филипп, естественно, всегда считал, что заботиться о нем — святой долг мистера Эркарта. У него обширная клиентура, так что человек он состоятельный, но Филипп не притязал ни на какую долю — это ведь не семейный капитал. Просто он считал, что обычные люди должны обеспечивать великим художникам пищу и кров.

Уимзи был хорошо знаком с подобными артистическими натурами. Но его удивил сам тон ответа, в котором слышалась горечь и даже презрение. Следующий вопрос он задал с некоторой опаской:

— Простите за личный вопрос, вы были очень привязаны к Филиппу Бойзу?

— Очевидно, да, — это естественно в подобных обстоятельствах.

— Совсем необязательно, — возразил Уимзи. — Возможно, вы его жалели, или попали под его обаяние, или он просто взял вас измором.