Сергей Сидорский - Осознание ненависти
— Привидение?
— Ну да. Существует какая-то легенда о молодой женщине, погибшей от рук собственного мужа и поклявшейся перед смертью отомстить ему, — лицо Дворского вдруг помрачнело. — Некоторые постояльцы считают, что именно она убила Можаева. Глупости, конечно, но…
— Что «но»? — настороженно спросил Шердаков.
— Трагедия произошла на третьем этаже, а, как известно, этот этаж пустует. Что-то заставило полковника подняться туда. Опасности он, безусловно, не чувствовал, иначе не покинул бы своей комнаты, где у него, заядлого охотника, имелось два ружья.
— Очень любопытно. Значит, привидение?.. Скажите, его кто-нибудь видел?
— Нет. Насколько я знаю — нет. Но иногда постояльцы, проживающие на втором этаже, жалуются, что по ночам этажом выше слышны чьи-то шаги. Опровергать их рассказы я не берусь. В конце концов, ходить по пустому этажу может кто угодно.
— В том числе и человек.
Дворский кивнул.
— Верно. Тем более что ключ мы ни от кого не прячем, любой может его взять.
— Где именно находится ключ? — спросил Шердаков.
— Внизу, у входа. Я давно предлагал жене убрать его оттуда, но она возражает. Говорит, что этот ключ напоминает постояльцам о тайнах старого дома, а нам, хозяевам, это на руку. Она, конечно, права — развлечений здесь практически нет. Поэтому у нас мало кто останавливается. Я даже подумываю продать дом. Благо покупатель уже есть. Олег Кличев почти три месяца ходит за мной по пятам. Но не так-то просто отказаться от своих первоначальных планов. Мы с женой всегда мечтали стать владельцами уединенного пансионата.
— Так-так. Значит, затраты себя не оправдывают?
— Ни в коей мере.
— И хороший скандал вам не повредит?
— Скорее наоборот, — Дворский осекся и побагровел. — Что вы хотите этим сказать, капитан?
Шердаков достал из кармана пиджака записную книжку и положил ее на стол.
— Вы не станете возражать, если я буду делать кое-какие пометки? — учтиво спросил он.
— Нет. Но вы не ответили на мой вопрос!
— Ах да, действительно! Простите меня, иногда я слишком увлекаюсь своими мыслями. Вы уже спали, когда ваша жена встала, чтобы проверить, кто ходит по дому?
— Да, спал. Но я все еще не понимаю.
— Для нее смерть полковника стала, очевидно, большим потрясением?
— Вы правы. Страшная смерть. Этот нож. О Боже, как я мог забыть! Вот почему все вдруг вспомнили о привидении! — Дворский вскочил, глаза его загорелись лицо же, напротив, побледнело. — Ведь, по легенде, прежний владелец замка убил свою жену ударом ножа в шею! Особое значение приобретает теперь и наш разговор с Можаевым накануне его смерти. Он говорил о том, что атмосфера в доме не предвещает ничего хорошего. Более того, он просто предчувствовал беду. Вы понимаете предчувствовал!
Дворский замолчал и выразительно посмотрел на капитана.
Шердаков, сохраняя невозмутимость, сделал у себя в блокноте несколько коротких записей. Его сигарета уже давно потухла, но он не спешил с ней расставаться.
— Можаев не пояснил, чем была вызвана его тревога?
— Нет. Мне кажется, он рассердился на меня за то, что я не воспринял его рассказ всерьез.
— Но потом, судя по всему, вы изменили свое мнение?
— Да, после того, как в горах едва не погиб Олег Кличев.
— Вот как? Новый претендент на дом? Когда же это случилось?
— Вчера вечером. Он сорвался с утеса и чудом остался жив. Но все свидетели этого происшествия утверждают, что во всем виноват сам Кличев — он вел себя слишком самоуверенно и безрассудно.
— Хорошо. Об этом я поговорю непосредственно с ним. От вас я хотел бы услышать, кто какие комнаты занимает.
— На втором этаже проживают Эмма Блиссова, Денис Поляков и Александр Холмов с супругой. Там же снимал комнату и Можаев. Все остальные: доктор Энский, чета Кличевых, мы с женой, наша дочь Каролина, когда ее отпускают из школы, а также горничная и кухарка живут внизу, на первом этаже.
— Ваша дочь и сейчас дома?
— Нет. Сегодня четверг, а она приезжает только на выходные и праздники.
— Благодарю вас. Вы пока свободны. Передайте, пожалуйста, сержанту, что я хочу побеседовать с Кличевым. — Дворский вышел, не попрощавшись.
Шердаков достал спички и снова закурил сигарету. Задумчиво просмотрел список жильцов, подготовленный для него сержантом, и аккуратно переписал полный перечень фамилий себе в блокнот. Похоже, убийцу следует искать среди них. Двенадцать подозреваемых. Нет, одиннадцать. Шердаков вычеркнул дочь Дворских. Одиннадцать человек. Двое из них прибыли только вчера, точнее, позавчера. Неважно. Можаев тоже провел здесь только семь дней. Одну неделю. После чего его убили. Почему? Нет ответа. Пока нет.
Хлопнула дверь, и Шердаков вынужден был отвлечься от своих мыслей. Вошел Олег Кличев. Поздоровавшись, он тяжело опустился на стул и без предисловий начал:
— Капитан, я уже говорил и повторяю еще раз: к убийству Можаева я не имею никакого отношения. Для меня самого это — полная неожиданность. Вы, конечно, можете мне не верить, но у меня нет оснований вас обманывать.
Кличев закашлялся, очевидно для того, чтобы скрыть от капитана охватившее его волнение.
— Отлично, поговорим откровенно. — Шердаков приподнялся в кресле, не сводя с Кличева проницательных глаз. — Что вам известно о Можаеве? Может быть, у вас есть какие-нибудь соображения по поводу того, кто мог его убить и почему?
Кличев задумался. На его лице за несколько секунд сменилась целая гамма чувств и эмоций, а руки как бы сами собой извлекли из кармана носовой платок и стали нещадно терзать его.
Шердаков все видел, но выжидал, попыхивая сигаретой.
Наконец Кличев заговорил.
— Мне очень трудно ответить на ваш вопрос. Полковник со мной редко общался. У нас были разные интересы. Но вчера, когда в горах едва не произошла трагедия, он… — Кличев запнулся и долго подбирал нужные слова. — Он проявил завидное мужество, и я честно сказал ему об этом.
— Я слышал, вы едва не погибли?
— Да, имел такую неосторожность. Но я не хотел бы сейчас говорить об этом.
— Извините.
— Не стоит. Произошло нечто более ужасное, и Можаев, вероятно, предчувствовал это. Накануне мы с ним разговаривали…
— Уточните, пожалуйста, когда именно.
— Около десяти часов. Я вышел покурить на террасу. Можаев подошел ко мне и попросил уделить ему несколько минут. Мы перешли в гостиную, чтобы нас никто не услышал.
— И о чем вы говорили? — спросил Шердаков.
— Полковник высказал предположение, что в горах меня пытались убить! — При этих словах Кличев бросил на своего собеседника пытливый взгляд и продолжил: — Он считал, что кто-то намеренно разбросал на краю утеса камни, на одном из которых я и поскользнулся.
— А каково ваше мнение на этот счет?
— Не знаю. Вполне возможно. К сожалению, до этого случая я никогда не обращал внимание на то, много ли там камней.
— Можаев подозревал кого-нибудь конкретно?
— Нет. Он выражался довольно завуалированно. Упомянул также о какой-то угрозе.
— Угрозе? В чей адрес?
— Он не сказал. А когда я спросил его об этом, попросил подождать еще дня два, пока он сам во всем разберется. Для Можаева это было характерно: он всегда хотел все знать.
— Иными словами, всюду совал свой нос, — заметил Шердаков. — А это уже говорит о многом.
Кличев промолчал.
— Ваш разговор никто не мог подслушать?
— Не думаю. Мы были в комнате одни. К тому же дверь была заперта.
— Но вас могли видеть вместе?
— Уверяю вас: никто нас не видел.
— Ну что ж, вы были очень любезны, ответив на мои вопросы, — Шердаков встал.
Кличев также поднялся со своего места.
— У меня к вам одна просьба, капитан: пожалуйста, не беспокойте сейчас мою жену. Она на пределе.
— Понимаю. Мы побеседуем с ней в другой раз. Если вас не затруднит, пригласите ко мне Полякова.
— Хорошо, — Кличев еще раз внимательно посмотрел на капитана, словно пытаясь понять, что у того на уме, и поспешно вышел.
Шердаков сделал новые записи в блокноте и, заложив руки на спину, прошелся по комнате.
Итак, Можаев был чрезвычайно любопытен и мог узнать что-то, чего, с точки зрения убийцы, ему знать никак не следовало. Это обстоятельство, а также то, как было совершено преступление, определенно указывает на причастность к этому делу кого-то из жильцов.
— Мне сказали, вы хотите меня видеть? — В дверь просунулась голова Полякова.
Шердаков вздрогнул.
— Да, проходите, пожалуйста, садитесь.
Поляков зашаркал ногами, со скрипом придвинул к себе стул.
— Извините, — бросил он равнодушно.
«Лицо — бесстрастное, но взгляд — холодный, заинтересованный», — отметил про себя Шердаков, а вслух сказал:
