Часы смерти - Джон Диксон Карр
– Ключей? Нет. Миссис Стеффинз говорит, что они постоянно теряются, а потом попадают в руки к бесчестным людям. Кроме того, – он легонько постукал себя по лбу, и в его мягких глазах заплясали веселые искорки, – она убеждена, что стоит дать людям ключ, как они тут же погружаются в пучину порока. «Орудие дьявола» – так она его и называет. Все это очень веселит мисс Хандрет. Мисс Хандрет съезжает от нас в конце месяца… Так о чем мы говорили? Ах да. Если кто-то задерживается и приходит позже, он звонит миссис Горсон. Рядом с дверью у нас несколько звонков. Миссис Горсон встает и открывает ему. Все очень просто.
– Действительно, – согласился доктор Фелл. – Вы, следовательно, не знали, что мистер Стенли находился в доме, когда запирали сегодня дверь.
Карвер наморщил лоб и, прищурившись, посмотрел на Боскомба:
– Ха! Это странно! Я совсем забыл про беднягу Стенли. Он, должно быть, пришел позже… Да! Разве вы не помните, Боскомб? Я поднялся наверх, постучал к вам и попросил что-нибудь почитать на ночь. Вы сидели вон там, читали и курили. А больше здесь никого не было. Вы даже показали мне снотворный порошок и сказали, что собираетесь принять его и сразу отправиться спать. Ха! – воскликнул Карвер, шумно и с облегчением выдохнув. Он вытянул длинный указательный палец в направлении доктора Фелла. – Вот вам и объяснение, мой дорогой сэр. Ну конечно. Стенли пришел поздно, позвонил Боскомбу – черт, да тут все просто как дважды два! – Боскомб спустился, открыл ему, забыл запереть дверь снова, и этот вор проник внутрь… А? А?
Доктор Фелл уже приготовился было прокомментировать эту версию – причем Мельсону показалось, что, если доктор в таком состоянии издаст хоть звук, у дома обвалится крыша, – но ему удалось справиться со своим негодующим пыхтением. Он посмотрел на Боскомба и едко спросил:
– Итак?
– Все это правда, доктор, – кивнул Боскомб, сохраняя достоинство. – К моему сожалению, это как-то вылетело у меня из головы. Ха-ха! – На его лице робко проглянула злоба. – Непростительная забывчивость с моей стороны, но именно так все и было. Сегодня я не ждал к себе Стенли. Когда он приехал, я по недосмотру оставил входную дверь приоткрытой…
Его прервал шум автомобильного мотора, далеко разносившийся в ночной тишине. Шум быстро приближался, перерос в рев и неожиданно оборвался, закончившись визгом тормозов. До них донеслись голоса и топот ног по ступеням крыльца. Одно короткое мгновение – оно показалось очень долгим в этой тихой холодной комнате – доктор Фелл, прищурившись, смотрел на Боскомба и Карвера. Он не произнес ни слова. Лишь поставил на стол бокал бренди, к которому не притронулся, медленно кивнул и, тяжело ступая, вышел.
В холле первого этажа теперь было шумно. Спускаясь по лестнице вслед за доктором Феллом, Мельсон увидел, что холл ярко освещен. На фоне белых стен четко вырисовывалась группа людей в темных плащах. Среди треножников фотографа и зеленых сумок экспертов по отпечаткам пальцев, сдвинув фетровый котелок на затылок и безуспешно пытаясь укусить кончик подстриженных седых усов, как это мог бы делать нетерпеливо позвякивающий шпорой бригадир, стоял главный инспектор Дэвид Хэдли.
Мельсон уже встречался с Хэдли и относился к нему с симпатией. Доктор Фелл не раз говорил ему, что изо всех спорщиков он, пожалуй, предпочитает Хэдли: о чем бы ни шла речь, каждый из них мог почерпнуть во мнении другого здравый смысл, которого не хватало ему самому. На свете не существовало такой вещи, которая нравилась бы им обоим, и соглашались они только в том, что им не нравится, – в чем, собственно, и состоит основа всякой дружбы. Хэдли имел внешний вид и манеры бригадного генерала, но говорил всегда спокойно, почти сдержанно. В любых обстоятельствах он прежде всего стремился выполнить свой долг, даже когда ему приходилось туго, как, например, сейчас.
У его локтя стояла женщина и что-то быстро и ядовито говорила ему вполголоса. В то утро Мельсон не успел хорошенько разглядеть решительную миссис Стеффинз, и опять образ, запечатлевшийся в его памяти, оказался очень приблизительным. Ее облик поражал своими контрастами: маленькая женщина, крепкая, плотная, даже массивная, словно с хорошо развитой мускулатурой, и при этом – маленькое личико, хорошенькое и изящное (по крайней мере, при искусственном освещении), как у статуэток из дрезденского фарфора. Фиалковые глаза и мелкие белые зубы – она щедро сверкала ими при всякой возможности – вполне могли принадлежать юной девушке. И лишь когда она раздражалась или была возбуждена, становилось заметно, что кожа под пудрой уже не такая свежая, что глубокая морщина притаилась на каждой щеке, а лицо темнело и делалось одутловатым. Прежде чем выйти в холл, она не пожалела времени и тщательно оделась, и, как показалось Мельсону, оделась неплохо, гораздо лучше, чем в то утро. Волосы у нее оказались скорее коричневыми. Он чувствовал, что эта женщина могла быть сущей мегерой, но, прежде чем превратиться в нее, она непременно испытала бы силу своих чар.
– …Да, разумеется, мадам. Да, я вполне понимаю, – говорил Хэдли, легонько помахивая рукой, словно отгонял муху. Он довольно сердито посмотрел вверх по лестнице. – Куда, в конце концов, подевался этот старый хрыч? Беттс! Посмотрите, где он может быть… Ага!
Доктор Фелл, приветственно подняв трость, пророкотал со ступеней «добрый вечер». Миссис Стеффинз замолчала, на ее лице застыла искусственная улыбка; с этой улыбкой она двигала головой из стороны в сторону, словно не желая слушать этот так некстати прервавший ее громкий голос.
– У меня есть для вас нечто чрезвычайно важное, – настаивала она.
Хэдли механически приподнял шляпу, опустил ее на место и двинулся вперед. За его спиной покачивалась невзрачная фигурка доктора Уотсона, полицейского хирурга.
Хэдли хмуро взглянул на доктора Фелла.
– Итак, мой расчудесный пустозвон… – начал он, мрачно поджав челюсть. – О, добрый вечер, профессор! Не знаю, зачем ему понадобились вы, Мельсон, но лично у меня такое чувство, что я свалял дурака, приехав сюда. Послушайте, Фелл, с чего вы взяли, будто зарезанный на Линкольнз-Инн-Филдз грабитель может иметь какое-то отношение к Джейн-потрошительнице?
– Джейн-потрошительнице?
– Газетный жаргон, – раздраженно пояснил Хэдли. – Во всяком случае, это короче, чем «неизвестная женщина-вспоровшая-живот-администратору-у-Геймбриджа». Итак, что вы можете сказать?
– Только то, – ответил доктор Фелл, – что я встревожен, встревожен больше, чем когда-либо. И мне нужны кое-какие факты. Вы привезли человека, который расследует это дело… – как его зовут? – инспектор Эймс?
– Нет. Не смог его разыскать. Дома его нет, видимо, где-то бродит, ищет. Но у
