Тихая гавань - Андрей Бармин

по пути. - Я тебя не понимаю, чего ты у нее жил, деньги тратил, давно бы занял дом пустой. По привычке, - ответил Косматкин, - да и хоть какие люди рядом. Зачастую, лучше , чтобы рядом никого не было. А Новак берега потерял. У него кого-то расстреляли? Вроде нет, но может из родни дальней, о ком я не знаю. Скорее бы наши пришли, - сказал Косматкин, а полицай нахмурился. Один сапог на другой поменяется. Вот и все, что изменится. Ну, стрелять-то так не будут. Да, хоть и не люблю коммуняк, но соглашусь. Пойдем, пан Станислав, через киоск газетный, я папирос прикуплю. На оставшиеся деньги. А завтра на работу выйду. Киоск, который в центре? Да. Крюк приличный получится. Ну иди тогда домой, а я сам подойду. Чтобы тебя одного ножичком сработали? Я тебя из подвала не для этого тащил. А для чего? А для того, большевик, чтобы ты жизнь свою не в огне закончил. Да и сведения со станции мне еще нужны. Вот с последнего и надо было начинать. Так мы идем? Идем, - вздохнул Доброжельский, - курилка ты старая. Куда от тебя денешься. Косматкин заметил, что в сторону площади идет достаточно много людей: гораздо больше, чем обычно, хотя рынок должен был скоро закончиться. Шли целыми семьями, бросая в их сторону злобные взгляды, но никто ничего не говорил — шедший рядом полицай сдерживал. Он подумал, что жизнь не очень справедливо обошлась с ним в этот раз: он , как ни посмотри, сделал доброе дело — спас людей. Да, не всех, всех не успел, но спас же. А его обвиняют в их смерти. Это все потому, что он для них — чужак, такой же, как и немцы, даже хуже. У немцев власть, а у него вообще ничего. Куда вы все претесь? - поинтересовался Доброжельский у древней старухи, которая еле передвигалась, придерживаясь за заборы, но упорно шла в сторону площади. А то ты не знаешь, - ответила она. Не знаю. Немцы там эту девку на площадь выкинули. Фабричную. В смысле выкинули? Труп бросили, чтобы мы полюбовались. Однако, - пробормотал Доброжельский и обратился к Космтакину: Может не пойдем? Косматкин достал почти пустую пачку, пальцами пересчитал остатки и замотал головой: Нет, не хватит до завтра, а потом киоск закроется. Ну как знаешь. А это с тобой , пан полицай, русский что ли? - старуха была подслеповата. Русский. А что? - с некоторым вызовом ответил поляк. Ну пусть полюбуется на дело рук своих. Обязательно. Косматкин тяжело вздохнул, но решил, что ничего уже не изменится, поэтому надо все же дойти до киоска и потратить оставшиеся деньги на папиросы. Без курева он с ума сойдет. Он заметил, что при их появлении, горожане старались отойти в сторону, пропускали вперед или напротив ускоряли шаг, чтобы только не оказаться рядом. Шарахались как от прокаженных. Доброжельский на это сказал со злой усмешкой: Не делай добра, не будет и зла. Благими намерениями... Вот не надо мне этого, у сестры братец мозги мне такими речами уже проклевал. Кстати, тоже со вчерашнего у меня отирается. Портки никак не просохнут. Пьянь проклятая. Он же за людей просить пришел, - вступился за ксендза Косматкин. В штаны мочиться можно было не перед немцами. А, - махнул рукой Доброжельский, - ты во всех только хорошее видеть хочешь. Я вот смотрю на тебя и удивляюсь, как ты вообще до своего возраста дожил. Сам порой удивляюсь, - согласился Косматкин. Они вышли на площадь, добраться до киоска в обход не было возможности, поэтому пришлось идти таким путем. Напротив городской управы собралась небольшая толпа, к которой постоянно подходили новые люди. Возле входа в управу стояли несколько полицаев. На Косматкина устремились десятки ненавидящих взоров, воздух на площади словно наэлектризовался ненавистью и злобой. Тебе, сука русская, рядом с ней лежать надо!- крикнула молодая женщина в черном платке. - Резали вместе, а ответила она одна! Косматкин понял, что идти за папиросами было крайне дурацким предприятием, но он уже здесь. Расступитесь, люди добрые, пусть потешится, посмотрит, гад! - добавила молодуха в трауре. Толпа разошлась в стороны, и перед ним открылось не самое приятное зрелище: на брусчатке лицом наверх было распластано тело Татьяны. Платье задралось, открывая бедра, на месте одного глаза чернела дыра, носа практически не осталось. Пальцы одной ноги были расплющены ударами чего-то тяжелого. Смерть не далась ей легко. Косматкин не мог отвести взгляд в сторону, она его словно загипнотизировала. Это сделал он. Чужими руками, прикрываясь благими мыслями, но он. Однако, - хмыкнул Доброжельский, - Зайберт перестарался. На груди трупа лежала табличка с надписью: «Убийца». Кто-то из толпы подошел к полицаю и отчетливо сказал: Станислав, уведи его отсюда, не доводи людей. Не доводить людей? - у Доброжельского задрожал голос. - Бараны! Вы этому старику руки целовать должны! Он ваши жизни никчемные сохранил! Спасибо ему, благодетелю, - кто-то из толпы ответил с явной издевкой. Плохо спасал! - молодуха в траурном платке еле сдерживалась, чтобы не подбежать к ним. - Знал-то уже , поди, давно , да все выжидал, а может и помогал этой твари. Я, как только понял, так и... - начал Косматкин, но полицай дернул его за рукав: Пошли, пошли в твой киоск, нечего с идиотами разговоры разговаривать.

Косматкин от рывка очнулся и пошел вслед за Доброжельским, который выбрал путь так, чтобы держаться от толпы подальше:

Не мог потерпеть без курева, теперь наслаждайся.

Они миновали площадь и подошли к киоску, продавщица , с которой Косматкин прежде болтал вполне непринужденно, молча с каменным лицом взяла у него деньги и швырнула две пачки на прилавок. Он ничего не сказал и тоже молча положил их в карман.

Уезжать мне надо.

По-хорошему — да, - согласился полицай, - но не получится. Куда тебе ехать? Ни денег, ни родни. Я попробую с Бартом переговорить, но немцам ты не нужен.

Я вообще никому не нужен.

Мне нужен, - усмехнулся Доброжельский, - от тебя еще польза будет, я это чувствую.

Я, конечно, не думал, что меня благодарить станут,