Хулия Наварро - Глиняная Библия
Затем Шамас увидел своего учителя Илию. Тот распростерся на полу, и на голове у него зияла рана, из которой тонкой струйкой вытекала кровь. Слева и справа от него лежали мертвые писцы и другие служители храма, осмелившиеся оборонять это здание, в котором еще совсем недавно их жизнь текла спокойно и безмятежно.
У Шамаса сильно болела голова, все тело словно окаменело, и он едва мог шевелить пальцами рук. Кроме того, у него все расплывалось перед глазами.
«Я умру так же, как и мои товарищи? А может, я уже мертвый?»
Однако затем он подумал, что вряд ли мертвый может чувствовать такую сильную боль, и, стало быть, в нем еще теплится жизнь. А Лия? Сумела ли выжить Лия?
Волочивший Шамаса по полу воин ударил его ногой в лицо и затем бросил на груду трупов. Похоже, воин посчитал его мертвым, что было неудивительно: Шамас и в самом деле уже почти не дышал.
Он не хотел умирать, но не знал, как можно было избежать смерти. Почему Бог решил, что его конец должен наступить именно сейчас? Он вдруг понял, что улыбается. Илия, наверное, попрекнул бы его за то, что в такой трагический момент ему вдруг взбрело в голову задавать вопросы, причем не кому-нибудь, а Богу. Но может, его товарищи перед смертью тоже обращались к Мардуку?
Если бы радом был Авраам, Шамас спросил бы у него, почему Бог спокойно смотрит на то, как его творения умирают насильственной смертью, испытывая страшные муки. Неужели Богу нужно, чтобы они умерли именно так? Шамас не знал, открыты были его глаза или закрыты, потому что он все равно уже ничего не видел. Жизнь уходила из него, уходила по воле другого, незнакомого ему человека. Все происходящее вдруг показалось ему абсурдом. Где же Бог? Увидит ли Шамас его сейчас, расставаясь с жизнью? И вдруг он вздрогнул: ему послышался голос Авраама – он просил Шамаса сохранить веру в Бога. Затем то место, где он лежал осветил луч белого света, и Шамас почувствовал, как чья-то крепкая рука ухватилась за его руку и помогла ему подняться. Он перестал ощущать боль и понял, что сливается с Вечностью.
27
– Клара! Да, это она!
Голос Миранды вырвал Клару из глубокого сна, в котором ей привиделся Шамас. Она почувствовала сильную боль в груди, и ей стало трудно дышать. У нее болело буквально все тело, и она осознала, что физически неспособна ответить Миранде, с беспокойством смотревшей на нее.
Даниель положил свою видеокамеру возле груды глиняных кирпичей и, подойдя ближе, склонился над Кларой, которая еле заметно дрожала.
– Вы себя нормально чувствуете?
Солдаты поспешно подошли посмотреть, с кем это разговаривают журналисты, и не на шутку перепугались, увидев, что Клара лежит, скрючившись, на песке и смотрит куда-то в пустоту, как будто ее мысли витают далеко-далеко отсюда.
Командир воинского подразделения что-то крикнул своим подчиненным, и один из них тут же куда-то побежал – по-видимому, за одеялом.
Клара по-прежнему лежала неподвижно, и на какой-то миг даже показалось, что она полностью парализована. Она не знал по какой причине, но у нее совершенно пропал голос, а ноги и руки абсолютно не слушались.
Она почувствовала, как Даниель подсунул ей руку под голову и помог приподняться. Затем он дал ей попить воды.
Миранда стала озабоченно щупать ее пульс. Стоявший рядом офицер с ужасом смотрел на происходящее: если бы с этой женщиной что-то случилось, виноватым оказался бы он.
– Пульс у нее очень слабый, но, по-моему, она в порядке, сказала Миранда. – На ней не видно никаких ран.
– Нужно доставить ее в лагерь и показать врачу, – предложил Даниель.
В этот момент прибежал солдат с одеялом, и Даниель укутал им Клару. Она почувствовала, как ее тело постепенно теплеет.
– Со мной все нормально, – еле слышно прошептала она. – Мне жаль, что так получилось. Я и не заметила, как заснула.
– Еще немного, и вы совсем замерзли бы, – сказал Даниель. – Как вам вообще пришло в голову улечься прямо на землю?
Клара посмотрела на Даниеля и пожала плечами. Она не знала, что ему ответить. А может, и знала, однако при данных обстоятельствах ее ответ показался бы уж слишком запутанным.
– Мы отведем вас в лагерь, – заявила Миранда.
– Нет, нет… Пожалуйста! Вы напугаете моего дедушку, – еле выдавила из себя Клара. – Со мной все в порядке.
– Ну, тогда мы сделаем кофе, чтобы вы согрелись. Майор, вы не могли бы организовать нам кофе?
Вопрос Миранды прозвучал скорее как приказ, и немного растерявшийся офицер беспрекословно подчинился. Через несколько минут Клара сидела вместе с Мирандой и Даниелем в палатке, служившей столовой солдатам, которые охраняли зону раскопок. От кофе кровь снова прихлынула к лицу Клары, и к ней наконец полностью вернулась способность говорить.
– Так что же с вами произошло? – поинтересовалась Миранда.
– Я пошла побродить по зоне раскопок. Я люблю это делать потому что мне так лучше думается. А затем я там уснула. Вот и все.
– Вам нужно быть более осмотрительной. Здесь ночью довольно холодно.
Покровительственным тон Дан пели заставил Клару улыбнуться.
– Не переживайте. Я могла заработать насморк, но не более того. Только, пожалуйста, ничего никому не рассказывайте. Я… в общем. мне нравится бродить ночью одной: ничто не мешает думать. Однако мне трудно уединиться, потому что мой дедушка опасается, что со мной может что-нибудь случиться… Кроме того, из-за сложной политической ситуации здесь у нас полно солдат, поэтому я попыталась выскользнуть из лагеря так, чтобы никто этого не заметил.
– Вам не нужно перед нами оправдываться, – сказал Даниель. – Мы просто очень удивились, когда увидели, что вы лежите прямо на земле.
– Я как-то незаметно для себя уснула, наверно, из-за усталости – мы ведь работаем от зари до зари…
– А мы хотели поснимать территорию раскопок на рассвете чтобы наш репортаж хоть чем-то отличался от репортажей наших коллег, – пояснила Миранда. – По правде говоря, здесь очень красиво.
– И если с вами теперь действительно все в порядке, я пойду поснимаю, пока еще не взошло солнце, – заявил Даниель. – А ты, Миранда, можешь остаться с Кларой.
Миранда и Клара остались вдвоем. Миранда не стала отказываться от предложения, сделанного ее коллегой, потому что Клара вызывала у нее искренний интерес: в этой женщине было что-то особенное, хотя Миранда никак не могла понять, что именно ее заинтересовало.
– Вы живете в Ираке, но совсем не похожи на иракских женщин, – сказала Миранда, намереваясь разговорить Клару.
– Это моя родина, и… В общем, никто из местных не сказал бы, что я не похожа на иракскую женщину.
– У вас голубые глаза, да и цвет вашей кожи… Вы сильно отличаетесь от ваших соотечественниц.
– Мои бабушка и дедушка родом из разных стран. Я, так сказать, метиска.
Миранда тут же почувствовала прилив симпатии к Кларе: между ними двумя было кое-что общее, так как и Миранда были «метиской».
– Да! Этим и объясняется, почему у вас необычные для здешних мест глаза и цвет кожи. Скажите мне, а как вам здесь живется?
Вопрос Миранды застал Клару врасплох, и она невольно насторожилась, опасаясь, что ей будет не так-то просто отделаться от этой журналистки.
– Что вы имеете в виду?
– Вам, как женщине образованной и чувствительной, наверное, тяжело жить в условиях существующего в Ираке режима.
– Я никогда не совала нос в политику, она меня просто не интересует, – сухо ответила Клара.
Миранда сердито посмотрела на собеседницу и подумала, что эта женщина не такой уж симпатичный человек, как ей поначалу показалось.
– Политика касается нас всех. Хотя некоторые люди и говорят, что она их не интересует, они не могут полностью от нее отгородиться.
– Я всю свою жизнь занималась только учебой, и ничем больше.
– Однако кроме учебы вы, наверное, все же интересовались и тем, что происходит вокруг вас, – раздраженно сказала Миранда.
– Я скажу вам, что было вокруг меня: одно из немногих на Востоке светское общество с набиравшим силу средним классом, а еще определенный уровень благополучия и спокойная жизнь для большинства иракцев. Но когда началась блокада, все рухнуло.
– Но здесь неплохо жилось тем, кто был лоялен к существующему режиму. А что вы мне скажете о пропавших без вести, об убитых, о массовом истреблении курдов, обо всех других зверствах, творимых режимом Саддама Хусейна?
– А что вы мне скажете о поддержке Соединенными Штатами Пиночета и аргентинской хунты? А о поддержке ими Саддама до тех пор, пока он их устраивал? Может, они станут бомбить все страны, которые не соответствуют их стандартам? Могу вас заверить: они и пальцем не тронут ни Саудовскую Аравию, ни Объединенные Арабские Эмираты, ни Китай, ни Корею. Я уже по гордо сыта двуличной моралью Запада.
– Я тоже, и буду – в пику этой морали – во всеуслышание говорить то, что думаю. А в вашей стране – самая что ни на есть гнусная диктатура.