Ольга Крючкова - Роза Версаля
– Прошу.
Полянский пробежал глазами по фальшивой купчей.
– Мне очень жаль, мистер Синклер, но сей документ не имеет юридической силы.
– Почему? – замер в недоумении новоиспечённый хозяин.
– Это подделка. Дом никогда не продавался. – Полянский указал на Павла Христофоровича и добавил: – Перед вами ― настоящий хозяин дома. И он вправе арестовать вас как мошенника.
«Журавлиное» лицо англичанина от потрясения вытянулось и странным образом трансформировалось в «лошадиное». Мистер Синклер долго лепетал, что это недоразумение, что документы оформлены в нотариальной конторе, что всё законно… Потом догадался спросить:
– Разве не госпожа Кшесинская владела этим домом?
Полянский терпеливо разъяснил Синклеру, что госпожа Кшесинская – мошенница, разыскиваемая в настоящее время жандармерией Москвы, так что ему придётся проехать в жандармский корпус, начальником коего и является господин Эйлер, истинный хозяин дома.
Не ожидавший подобного поворота событий эсквайр начал медленно оседать:
– Бог мой! Я собственными руками отдал преступникам двадцать тысяч рублей! Непомерно высокая цена за вид на Кремль из окна!..
Подоспевший вовремя Полянский подхватил его под руку.
…В жандармском корпусе на Воздвиженке, куда милостиво согласился проследовать донельзя удручённый господин Синклер, англичанин рассказал, что, как состоятельный землевладелец Йоркшира, давно мечтал купить дом поблизости от Кремля. Когда приехал в Москву, остановился в гостинице «Лоскутная», где и познакомился случайно с неким бароном фон Нагелем. В одну из встреч барон предложил купить дом на Моховой и, заручившись согласием, представил хозяйку особняка – очаровательную госпожу Кшесинскую.
Синклер искренне раскаивался: он и предположить не мог, что попал в сети мошенников.
Дальнейшее развитие событий изложил ему Полянский. Мошенники под видом респектабельной светской пары явились в дом Павла Христофоровича Эйлера, прознав предварительно, когда именно состоится бал в честь дня рождения хозяина. (Причём наверняка мошенники прекрасно знали, что хозяин особняка служит во Втором отделении жандармерии, иначе чем объяснить их подарок от имени самого генерала Бенкендорфа?) Пока госпожа Кшесинская усыпляла бдительность именинника своими волшебными формами и чарующими речами, на Моховую прибыл сэр Синклер. Барон фон Нагель встретил его у ворот и беспрепятственно провёл по всем апартаментам. А на следующий день госпожа Кшесинская оформила с эсквайром купчую в «нотариальной конторе».
Алексей Фёдорович, не поскупившись на подробности, поведал эсквайру и о том, что когда они, жандармы, посетили оное заведение, никого там, разумеется, не обнаружили: от «конторы» остались лишь липовая вывеска да карта червонного валета на пустом конторском столе…
Глава 4
Василий Иванович Глызин, купец второй гильдии, вот уже восемь лет как перебрался из Екатеринодара[12] в Москву. Купил дом на аристократической Пречистенке[13], крепко обосновался, открыл торговое дело. Правда, половина дела принадлежала младшему брату Илье, однако Василия сие обстоятельство не шибко смущало: чувствуя себя полноправным хозяином, он в основном пренебрегал мнением родственника.
Благодаря чутью и рачительности Василия дела братьев шли успешно, и вскоре Глызины скопили приличный капитал и значительно расширили торговлю. Тогда-то и появилась у Василия мечта перескочить из второй купеческой гильдии в первую. Для этого, однако, требовалось соблюсти два условия: достичь определённого оборота товаров (до нужного Глызины пока не дотягивали, но стремительно приближались) и непременно заняться благотворительностью.
Братья долго думали, на что именно им пожертвовать деньги. Илья предложил сиротский приют или уездную больницу, но Василий, как старший, отклонил его предложение и настоял на помощи военному госпиталю. В конце концов, они ведь и сами участвовали в войне 1812 года! Более того, дошли до самой Франции!
Жена же Василия Глызина, Анастасия Николаевна, имела относительно благотворительности собственное суждение. Анастасия Николаевна давно мечтала открыть картинную галерею, что в последнее время считалось в Москве делом весьма модным, и оказывать таким образом помощь неимущим художникам. К тому же тогда благотворительность называлась бы более звучно – меценатством. А меценатство, как известно, сулило не только уважение в обществе, но и известность.
Братья Глызины, не понимавшие в искусстве ровным счётом ничего, к доводам женщины, увы, не прислушивались. Купчиха по сему поводу бурно негодовала, в сердцах даже обозвав однажды мужа «непроцарапанным мужиком, смыслящим только в скучном торговом деле».
Сама же Анастасия Николаевна Глызина, в девичестве Назарова, происходила из зажиточных екатеринодарских мещан, чем чрезвычайно гордилась. К тому же отец дал ей в своё время сносное образование, что в среде мещан тоже весьма почиталось. Одному Богу известно, сколько сил и времени пришлось потом потратить бедной Анастасии, дабы вытравить из мужа и свояка станичный говор!
Вскорости по переезду в Москву у Анастасии Николаевны, как у женщины, живущей в достатке и домашними заботами не особо обременённой, появилась заветная мечта: пробиться в высшее общество! Будучи дамой неглупой, Анастасия прекрасно понимала, что сие возможно, если только случится чудо: либо муж станет миллионером, либо она выдаст свою дочь Полину за дворянина (пусть и обедневшего, но с известной фамилией).
Свою же тягу к прекрасному Анастасия пыталась восполнить, не щадя денег супруга, то бишь тратя их на приобретение «предметов искусства». Часто нелепых, безвкусных, а порой даже и сомнительного происхождения. Благодаря её стараниям дом Глызиных со временем стал напоминать третьеразрядный антикварный магазин, напичканный в основном заграничным новоделом, выдаваемым ей ловкими антикварами-торговцами за истинные культурные ценности.
Несмотря на данное папенькой образование, художественного вкуса Анастасия Николаевна не имела совершенно. Ей, как прирождённой мещанке и новоявленной купчихе, нравилось всё крупное, пёстрое и яркое, в связи с чем все «антикварные ценности» она выбирала именно по этому принципу.
На камине в гостиной Глызиных красовались, например, огромные бронзовые канделябры (более напоминающие оленьи рога), имевшие, по уверению антиквара, несомненную историческую ценность, ибо принадлежали в незапамятные времена самому Папе римскому Льву X[14]! При приобретении сего художественного недоразумения доверчивая купчиха руководствовалась, разумеется, исключительно его внушительными размерами: она понятия не имела, чем славен папа Лев X. Впрочем, это было неважно. Главное, что когда приходили гости (а они частенько наведывались в хлебосольный дом на Пречистенке), Анастасия Николаевна могла с гордостью сказать, что сей предмет «имеет итальянское происхождение и украшал некогда гостиную самого понтифика».
«Итальянские» канделябры были не единственным приобретением утончённой Анастасии Николаевны: дом изобиловал расставленными повсюду письменными, чайными и кофейные столиками, секретерами и креслами, «принадлежавшими» целому выводку европейских королей, а особенно – Людовикам (начиная, наверное, с Первого и заканчивая Шестнадцатым). Мало того, на всех этих бесчисленных столиках громоздились разнокалиберные вазы, шкатулки и статуэтки, имеющие исключительно «саксонское» либо «богемское» происхождение, и горничные с благоговейным трепетом ежедневно смахивали с них пыль, искренне восхищаясь безупречным вкусом хозяйки.
Идея об открытии в Москве картинной галереи засела в голове купчихи прочно, отказываться от «мечты» она не собиралась. Поразмыслив, Анастасия Николаевна решила: коли муж упрямится и меценатствовать не желает, она соберёт собственную коллекцию картин и откроет впоследствии частную галерею прямо у себя дома, на Пречистенке.
* * *Анастасия Николаевна принимала утренний чай в персональной своей опочивальне: вот уже несколько лет спальни у супругов были раздельные. «Так принято в аристократических семьях», – заявила Анастасия однажды Василию, и с тех пор заведённый ею порядок неукоснительно соблюдался.
Замуж за Василия Глызина Анастасия вышла десять лет назад, через два года родила ему дочь Полину. Супруги равно обожали дочь: отец баловал дорогими подарками, а матушка в меру возможностей способствовала образованию (ибо лелеяла надежду рано или поздно породниться-таки с дворянами).
Полине недавно исполнилось восемь, она росла спокойной, смышлёной и весьма разносторонней девочкой. Анастасия наняла для дочери гувернантку с отличными рекомендациями. Разумеется, настоящую француженку, ибо, в силу последних веяний моды, в кругах московской и петербуржской знати принято было общаться именно по-французски. Помимо языка, гувернантка Амали де Сон (в доме Глызиных её называли «мадемуазель Амалия») обучала девочку манерам, живописи, музыке, чтению, классической истории, основам арифметики и даже… верховой езде. Василий Глызин, не поскупившись, приобрёл для занятий сперва отличного орловского жеребца, а потом, осознав оплошность, выписал из-за границы чистокровного шотландского пони, более подходящего спокойным своим нравом для маленькой девочки.
