Ольга Крючкова - Роза Версаля
…Амали де Сон происходила из знатного рода бургундских дворян, безвозвратно потерявших, увы, почти всё своё состояние за время войны 1812 года: у родителей девушки остались лишь небольшой замок да несколько виноградников. Госпожа де Сон, урождённая де Морней Плесси, дала дочери домашнее образование, обучив её всему, что знала и умела сама. А знала и умела мадам де Сон Морней Плесси немало.
С годами замок де Сон пришёл в упадок – финансовых средств для поддержания его в порядке катастрофически не хватало. Когда же от засухи пострадали и виноградники, господин де Сон принял решение продать их, а вырученную сумму положить в банк и жить с семьёй на проценты.
Проценты с вложенного капитала оказались скромными, денег по-прежнему не хватало. После смерти главы семейства был, в конце концов, продан и замок. Теперь у мадам де Сон Морней Плесси не осталось ничего, кроме знатной фамилии.
По счастью, как раз к тому времени во Франции сложилась тенденция отправлять детей разорившихся дворян в Россию, где господствовала тогда мода на всё французское и где молодые образованные люди вполне прилично устраивались, воспитывая отпрысков знатных семейств.
Та же участь постигла и юную Амали де Сон. Последовав совету матери, девушка, наделённая живым умом и приятной внешностью, отправилась в далёкую холодную страну в надежде на лучшую жизнь.
Последние полгода мадемуазель Амалия занималась воспитанием и образованием Полины Глызиной, искренне привязалась к смышлёной девочке и была вполне довольна новым своим статусом.
…Анастасия Николаевна допила чай, накинула на пышные плечи ажурную шаль и направилась в комнату дочери.
Приоткрыв дверь в детскую, она услышала, как бойко дочь повторяет за гувернанткой французские слова, и умилилась. Сути мудрёных слов Анастасия Николаевна не понимала, но сколь же нравилось ей грассирующее заморское произношение!
Не отважившись помешать уроку и мягко притворив дверь, Анастасия Николаевна отправилась «с инспекцией» в спальню мужа. Василий уже проснулся и успел облачиться в домашний халат радующей её глаз радужной расцветки.
– Бонжур, ма шер! – заученно воскликнул благоверный (сей фразой его познания французского благополучно заканчивались).
Анастасия натянуто улыбнулась. В последнее время близость с мужем казалась ей всё более невыносимой. Она даже недовольно морщилась и отворачивалась к стене, когда тот посещал её спальню ради исполнения супружеского долга, и всё чаще молила Бога, чтобы сии вторжения происходили как можно реже.
Однако Василий Иванович, которому не исполнилось ещё и сорока, интереса к женскому полу пока не растерял и, в силу холодности дражайшей половины, вынужден был порой зажимать по тёмным углам горничных. Лишь гувернантки-француженки, что особенно ему нравилась, домогаться отчего-то опасался.
– Василий! – начала с порога Анастасия Николаевна. – Помнишь ли ты, что обещал вчера?
Муж мучительно напряг мозговые извилины.
– Купить что-то дочери? – предположил он после паузы.
– Нет. Мне. Мы собирались с тобою нанести сегодня визит антиквару Густаву, – снисходительно напомнила супруга.
– Ах, этому кровососу?! – обречённо воскликнул купец. – И как долго ещё ты, позволь полюбопытствовать, собираешься его обогащать?
Анастасия надменно повела богатым плечом:
– Амадей Карлович – достойный и воспитанный светский человек! Я запрещаю тебе говорить о нём в подобном тоне!
Василий Иванович тяжело вздохнул.
– Хорошо… Я сейчас же прикажу кучеру закладывать экипаж.
* * *В сопровождении супруга, терпеливо ожидавшего, когда «достойный» Амадей Карлович в очередной раз опустошит его кошелёк, Анастасия Николаевна, разодетая в пух и прах, вошла в антикварный салон.
…В отличие от образованной и утончённой жены Василий Иванович совершенно не обладал художественным вкусом, и потому любой антикварный магазин воспринимался им отчего-то лавкой обычного старьёвщика. Вот только цены в сей «лавке» были непомерно баснословными!
Глызин-старший никогда не понимал готовности Анастасии выложить за какую-то бесполезную в хозяйстве вазочку, пусть даже самую расписную, аж сто целковых. Ему, к примеру, больше нравились вазы (не менее яркие!), продаваемые знакомым купцом Самохиным по пять рублей за штуку. Предприимчивый Самохин прикупил в своё время в подмосковной провинции небольшой заводик по производству керамики, обучил местных крестьян малевать на выпускаемой посуде цветочки да разную сказочную живность вроде павлинов и в итоге наладил успешный сбыт своих изделий даже в столице. И в покупателях у него, не в пример Густаву, недостатка не было.
Однажды простодушный Василий Иванович, решив угодить обожаемой супруге, приобрёл для неё у Самохина целых три вазы – с райскими птицами, диковинными цветами и полуголыми Дианами. Анастасия Николаевна же при виде сих ваз сделала недовольную мину и приказала горничным тотчас снести их в чулан, дабы они не нервировали её своим безвкусным и дешёвым видом: она имела собственные представления о прекрасном. Василий Иванович, помнится, тогда ещё сильно обиделся, и потому, когда Анастасия возжелала вскорости приобрести за сумасшедшие деньги секретер какого-то министра Фуке, долго допытывался: а отчего такая баснословная цена?.. ну и что, что изготовлен из итальянской груши и богато украшен какой-то там «инхрустацией»?..
От нахлынувших воспоминаний Василий Иванович горько вздохнул. Анастасия Николаевна посмотрела тогда на мужа с нескрываемым осуждением и подключила к их разговору ушлого антиквара. Тот долго объяснял, что «ценность вещи заключается не в материале, из коего она изготовлена, а в дате произведения её на свет и в имени прежнего владельца», и в результате купец, услышав о трагической судьбе неведомого ему доселе финансиста, решил, что секретер этого «бедолаги» (пусть и подержанный) и впрямь достоин приобретения…
Василий Иванович стоял подле жены с видом преступника, обречённого на казнь, в душе, однако, уже несколько изумляясь: обычно Амадей Карлович Густав, сей вёрткий полуеврей-полунемец и отъявленный прохвост, появлялся перед ними мгновенно и с неизменным коварным вопросом: «Что достопочтенные господа желают приобрести? А пока «достопочтенные господа» соображали с ответом, пройдоха успевал всучить им очередной предмет искусства, без которого, несомненно, обойтись было «просто невозможно».
Анастасия Николаевна, не менее супруга удивлённая столь необычным приёмом, решила не терять времени даром: её привлекла картина не известного пока ей художника, изобразившего полногрудую женщину в весьма легкомысленной позе. Тяжело потоптавшись возле весьма откровенного полотна, купчиха переключилась на амурчиков с рыхлыми розовыми попками, шаловливо выпускающих из луков стрелы в сторону молодого мужчины и упитанной женщины в римских туниках. Приблизившись, Василий Иванович усмотрел цену сего шедевра (восемьсот рублей) и мысленно возблагодарил Бога за то, что последнее посещение «лавки» обошлось ему в более солидную сумму.
Василий не торопил жену. Ему давно и прекрасно было ведомо, что сейчас она посмотрит одно, потом другое, потом начнёт охать и ахать, потом кровосос Густав подобострастно поддержит её восторги… И в итоге он вынужден будет снова открыть свой портмоне, набитый с тяжким трудом заработанными ассигнациями.
* * *Но вот уже и Анастасия Николаевна, сполна насладившись картинами, начала проявлять беспокойство: а где же Амадей Карлович?.. уж не случилось ли чего?..
Встрепенувшись от возгласов супруги, Василий Иванович заозирался по сторонам, и вдруг взгляд его упал на невесть когда и откуда появившуюся даму, притулившуюся в кресле для посетителей и, очевидно, также ожидавшую антиквара. Несмотря на траурный наряд незнакомки, Глызин тотчас разглядел под прозрачной вуалью красивые живые глаза, пухлые алые губы и прямой аристократический нос… После долгого созерцания картин с соблазнительными нимфами воображение купца распалилось: а как бы, интересно, сия дамочка выглядела полностью обнажённой?
Незнакомка тем временем продолжала нервно теребить расшитую жемчугом сумочку хрупкими пальчиками, затянутыми в тонкий ажур чёрных перчаток.
«Эх, ну почему я до сих пор не купец первой гильдии?!» – мысленно возроптал Глызин, помимо воли попавший под обаяние, исходящее от аристократки. (Его в последнее время притягивали именно такие – хрупкие, беспомощные и загадочные – женщины.)
Дама меж тем поднялась с кресла и в задумчивости отправилась по залу.
«До чего ж стройна! Какая талия! Не чета моей Настасье…» – мечтательно сопровождал её взглядом Василий.
Неожиданно незнакомка, словно вспомнив о чём-то, развернулась, подошла к Глызину и виновато произнесла с едва уловимым акцентом:
– Простите, сударь… Мне показалось, что вы желаете приобрести что-нибудь из живописи…
