Майкл Грубер - Книга воздуха и теней
— Не попрощавшись. Тебе не кажется, что ты поступила немного невежливо?
— Не было другого выхода. В результате я точно знала, что ты никогда не свяжешься с этим сукиным сыном.
— Ты защищала меня?
— Да. И не думай, что ты не нуждался в защите. Ты не знаешь этого типа.
— Кстати, о Шванове… Как получилось, что британский ученый знаком с бандитом?
— Понятия не имею. Их свел общий друг. Думаю, это связано с деньгами — возможно, Булстроуд разорился, попытался раздобыть денег и вышел на Шванова. Господи, как я устала! На чем я остановилась?
— На том, что ты улетела на самолете, не зная, когда вернешься. И не попрощавшись.
— Правильно. Ну, мы прибыли в Англию, поехали в Оксфорд и остановились у Олли Марча. Булстроуд настоял, чтобы я оставалась с ним — так, дескать, безопаснее, хотя Марч явно не обрадовался. Мне нужно было установить, к какому времени относится рукопись, и никто не должен был знать, что Булстроуд имеет к ней отношение. Когда все подтвердилось, он совсем рехнулся. Мне не дозволялось звонить по телефону, и я еле-еле убедила его, что нужно написать то письмо Сидни, сочинить историю о проданных вклейках и отправить ему чек, чтобы не было лишних неприятностей. Он просто обезумел. Подозревал меня в том, что я работаю на Шванова, рассказываю тому о наших исследованиях и планах.
— Но ты не работала на Шванова.
— Конечно работала. Я и сейчас работаю на него; по крайней мере, так он считает. Еще до отъезда из Нью-Йорка он дал мне номер своего сотового и велел держать его в курсе. Что, по-твоему, я могла ответить подобному человеку? Отказаться?
Она устремила на Крозетти вызывающий взгляд, и у него язык прилип к гортани. Она сорвала с головы полотенце и принялась с такой яростью вытирать волосы, что он вздрогнул. В конце концов он спросил:
— И что Булстроуд сказал, когда ты сообщила ему о шифрованных письмах?
Она снова залилась краской.
— Я не сообщала ему. Это сделал Шванов.
— Но Шванову-то ты сказала.
— Я лишь подтвердила его подозрения, — быстро ответила она. — У него люди повсюду, он и без меня все знал. О тебе, надо полагать, он узнал от Булстроуда и проверил твое окружение. Тебе не приходило в голову, что он мог выяснить о произошедшем в Нью-Йоркской публичной библиотеке? Да он может выяснить, что происходит в ЦРУ, боже ты мой!
— Тогда хватит болтать о том, что ты якобы старалась не впутывать в дело меня.
— Прости. Я трусиха, и он пугает меня. Я не могу ему врать… Когда Булстроуд узнал о шифрованных письмах, он совсем пошел вразнос. Мне приходилось все время успокаивать его. Он понял, что ключ к местонахождению пьесы — в этих письмах, и если Шванов завладеет ими сам, мы ему не понадобимся больше. Я предложила посмотреть, не сохранились ли копии шифрованных писем Брейсгедла в архиве Данбертона.
— Вот почему вы поехали в Дарден-холл.
— Правильно. Но их там не оказалось. Во всяком случае, мы не нашли их. Зато мы нашли «карманную» Библию. Знаешь, что это такое?
— Да, — ответил Крозетти, — маленькая тюдоровская Библия, тысяча пятьсот шестидесятого года издания, девять на семь. Мы считаем, что она лежит в основе шифра Брейсгедла. Но как вы узнали это? У вас же нет шифрованного текста.
— Нет, но мы нашли в библиотеке Данбертона «карманную» Библию с дырочками над некоторыми буквами. Булстроуд решил, что именно эти буквы были ключом и при шифровке использовалась также «решетка». Он чертовски много знал о старинных шифрах.
— И вы украли «решетку» из церкви.
— Ты и это знаешь? Ничего себе!
— Я знаю все. Почему вы просто не украли Библию?
— Булстроуд украл ее. А потом отправил меня за «решеткой». Послушай, к тому времени им настолько завладела паранойя, что он воображал, будто целые стаи ученых занимаются теми же поисками. Он хотел помешать им на случай, если им в руки попал шифрованный текст. Он вбил себе в голову, что ты отдал письма кому-то — хотя бы своей знакомой в библиотеке, — и в результате началась большая охота. Вот почему он вернулся в Нью-Йорк: хотел забрать у тебя бумаги. Ведь «решетка» у него была, и…
— Шванов поймал его и пытал. Зачем?
— Он решил, что Булстроуд надул его. Кто-то (не знаю кто) позвонил Шванову и сообщил, что Булстроуд заключил сделку с другой шайкой гангстеров, охотящейся за рукописью. Шванов просто обезумел.
— Другой шайкой? Ты имеешь в виду нас? Мишкина?
Она задумчиво пожевала нижнюю губу.
— Нет, не думаю, что имелись в виду вы. Кто-то еще, другие гангстеры. Тип по имени Харел, тоже русский. Все они русские евреи, так или иначе связанные между собой, конкуренты или бывшие партнеры. Они, как правило, говорили по-русски, и я не слишком много понимала…
— А что насчет этой Миранды Келлог, о которой Мишкин прожужжал нам все уши?
— Я встречалась с ней только раз, — ответила Кэролайн. — Понятия не имею, кто она на самом деле, может, актриса или модель, которую Шванов нанял, чтобы выманить у Мишкина оригиналы Брейсгедла. Настоящей наследнице они организовали бесплатный отпуск, а она выдала себя за Келлог.
— Что случилось с ней?
— Думаю, раздобыв оригинал, она потребовала у Шванова еще денег и он избавился от нее.
— Убил?
— Ох, да! Она мертва. — Кэролайн содрогнулась. — Мертва, как и Булстроуд. Шванову не нравится, когда на него давят.
— Булстроуд и правда решил надуть Шванова?
— Да. Только не с другими гангстерами, насколько мне известно. Но он никогда и в мыслях не держал, что расстанется с пьесой, если мы найдем ее. Марч говорил, что Булстроуд собирался отдать ее государству. С условием, конечно, что он один будет иметь доступ к ней и право первого издания. Его вместе с рукописью заперли бы в Тауэре, а Шванову осталось бы лишь облизываться. Я хочу сказать, что профессор был шекспироведом до мозга костей. Он только об одном и говорил, бедняга. А как у него глаза сияли, ты бы видел!
— Ну, никакая перфорированная Библия не всплыла, насколько мне известно. Остается предположить, что она у Шванова. Что случилось с «решеткой»?
— Очевидно, она тоже у Шванова, поскольку Булстроуд взял ее с собой, покидая Англию. Когда на него надавили, он, должно быть, рассказал, что оригинал письма у Мишкина. По-видимому, он уже догадывался, что шифрованные письма у тебя. Никто не подъезжал к тебе насчет них?
— Еще как подъезжал! — Крозетти коротко рассказал о недавних событиях у себя дома. — Значит, итог таков: у нас шифрованные письма, у него «решетка». Классический пат. Или я еще чего-то не знаю, Кэролайн?
На ее лице промелькнуло странное выражение.
— У тебя есть с собой шифрованные письма? — спросила она. — В смысле, прямо здесь, в этом номере?
— Ну, оригиналы в безопасности в подвале Нью-Йоркской публичной библиотеки, но в моем компьютере есть оцифрованная версия. «Карманная» Библия у меня тоже имеется. Мишкин купил две штуки. И у меня есть оцифрованный текст тысяча пятьсот шестидесятого года издания, который я скачал перед тем, как мы…
— А у меня есть «решетка».
— Что? Где?
Она встала, распахнула халат и положила ногу на ручку кресла, обнажив внутреннюю часть бедра.
— Вот здесь.
Она указала на созвездие крошечных голубых точек на гладкой белой коже. Он опустился на колени, приблизил лицо почти вплотную и внимательно вгляделся. Запах розового мыла и самой Кэролайн заставил колени задрожать. Сначала точки казались расположенными наобум, но потом он разобрал узор: стилизованная плакучая ива, символ скорби. Он хрипло спросил:
— Кэролайн, это что, самодельная татуировка?
— Да. Я сделала ее в доме Олли после того, как украла «решетку». С помощью булавки и шариковой ручки. Здесь восемьдесят девять точек.
— Боже! Все точно?
— Да. Я перевела ее на бумажную кальку и сравнила с проколами в Библии из Дарден-холла. Все совпало.
— Но почему?
— Потому что подумала: вдруг я когда-нибудь встречусь с тобой и шифрованные письма все еще будут у тебя? Бумагу можно потерять или украсть, как мы знаем. Не говоря уж о том, что эти ублюдки сто раз обыскивали меня. Но той суке, что меня обыскивала, не сообщили никаких деталей насчет того, что именно искать, — просто велели проверить все дырки, нет ли где чего. Сейчас татуировки у многих. У тебя есть бумажная калька?
— Нет. Но у меня есть очень хороший карандаш для нанесения меток. Можно использовать стекло вот от этой картины. Оно подходящего размера.
Она легла на край постели, на спину, левое бедро ровно, а правое — под углом к телу. Крозетти встал на колени между ее раздвинутыми ногами. Включил все лампы в номере. Приложил стекло к ее коже и разметочным карандашом тщательно нанес красные точки над каждой голубой. Левой рукой пришлось упереться в теплое тело и очень низко наклонить лицо. Это стало самым эротическим переживанием его жизни — за исключением еще одного, и на нервной почве он едва не захихикал. Они не разговаривали. Ролли лежала неподвижно, словно труп.
