Майкл Грубер - Книга воздуха и теней
— Хм-м-м… тебе не приходит в голову мысль о другом мелком позере, только не киносценаристе, а актере? Вот только у этого последнего была не такая счастливая семья, как у Крозетти, не такая любящая мамочка, не такой героический папочка…
— По-твоему, я завидую ему? Я похож на него?
— Ты когда-то решил, что лучше действовать наверняка, и поступил на юридический факультет вместо того, чтобы попробовать заняться тем, чего на самом деле хотел. И вот теперь ты видишь парня из хорошей любящей семьи, имеющего мужество следовать за своей мечтой…
— Это ни в какие ворота не лезет.
— К тому же ты фактически обвинил его в попытке соблазнить твою жену. Более того — ты подталкивал его к этому. Прямо перед тем, как устроил погром в баре отеля и уложил бармена в больницу.
— Не делал я ничего подобного! — невольно вырвалось у меня.
— Знаю, знаю, ты уверен, что не делал, но в действительности еще как делал. Бывало у тебя когда-нибудь прежде столь сильное похмелье?
— Ох, спасибо! Уверен, в подвале твоей церкви собираются «анонимные алкоголики», и мне там самое место.
— Нет, я не думаю, что ты пьяница. По крайней мере, пока. Хотя три пинты крепкого английского пива — многовато для середины дня.
— Я человек крупный, — сказал я слегка неуверенно, поскольку фрагменты ужасных воспоминаний начали возвращаться ко мне.
Обычно я не напиваюсь… А-а, черт с ним.
В Дарден-холл мы приехали около четырех. Небо набухло влагой, удивительно короткий для осени день почти подошел к концу, и фары нашей машины высвечивали кучи листьев на подъездной дороге. Дарден-холл недавно перешел под юрисдикцию Национального треста по охране памятников. После смерти последнего барона Рита в 1999 году в здании начали реставрацию и пока не открыли его для публичного обозрения. Мы заранее позвонили и договорились о встрече с хранительницей музея — мисс Рэндольф.
Дом осыпался и шел трещинами, напоминая фильмы ужасов, время суток и погода добавляли сходства. Средняя часть здания относилась к началу семнадцатого столетия, два флигеля — к георгианской эпохе, фасад украшали викторианские безделушки. Перед домом мы встретили рабочего на крошечном тракторе, и он направил нас к двери, что была когда-то входом для слуг. На наш стук ответила крепкая женщина сильно за сорок, типичная англичанка, в очках с половинками стекол, в твидовой юбке и двух кардиганах — последнее весьма предусмотрительно с ее стороны, поскольку в доме стоял такой холод, что от дыхания шел пар. Самоотверженно жужжал маленький электрический камин, но, очевидно, толку от него было мало. Это кабинет бывшего дворецкого, объяснила она, единственная обитаемая комната в доме и ее штаб-квартира. Она спросила, чем может помочь нам, и я ответил:
— Мы здесь, чтобы увидеть графа Дракулу.
Она усмехнулась и ответила:
— Да, все так говорят. Или вспоминают о крестьянах, приходивших к Франкенштейну. Слишком много готических романов и фильмов, но, я думаю, во всей этой чепухе что-то есть. Полагаю, даже в девятнадцатом столетии, когда казалось, что эти дома построены на века, писатели понимали — с ними что-то не так, они находятся на месте ужасных страданий. Что и проявилось в готических рассказах.
— И на каких страданиях построен этот дом?
— Ну, судите сами. Первый лорд Данбертон украл его при попустительстве Генри Восьмого у каких-то монахинь-бенедиктинок, у которых здесь была благотворительная больница. Лорд, естественно, благотворительностью не занимался, и впоследствии Данбертоны сколотили состояние на сахаре и рабах. Они вкладывали его в георгианские дома, а позже занимались каменным углем и газом, имели собственность в Ноттингеме и Ковентри. Никто из них никогда не работал, а жили они как императоры. Но…
— Что? — спросил Пол.
— Это трудно объяснить. Идемте со мной, я вам кое-что покажу.
Следом за ней мы покинули офис и пошли по коридору, тускло освещенному пятнадцативаттными лампами в настенных подсвечниках. По сравнению с комнатой дворецкого тут было холодно, как в могиле, подумал я. Сырой холод, вполне в готическом духе. Она открыла дверь и повернула выключатель. Я изумленно открыл рот.
— Это обеденный зал начала семнадцатого столетия, позже он стал комнатой для завтрака. Превосходный образец обшивки ореховым деревом, не говоря о резьбе на буфетах и паркетных полах. Только вглядитесь в детали! Выдающиеся английские мастера сделали это для бандитов, не способных отличить панельную обшивку от стен овечьей пещеры. Что в таком случае заставляло мастеров вкладывать душу в свою работу? Любовь, вот что. И я уважаю их и занимаюсь сохранением этой красоты. Идем дальше, еще не все.
Следующая комната представляла собой бальный зал.
— Посмотрите на потолок. Джакомо Кваренги, примерно тысяча семьсот семьдесят пятый год, Британия правит морями. Вон она в своей колеснице-амфибии, влекомой дельфинами, и вдоль границы стоят представители других народов, выражая ей почет и уважение. Сама комната просто райская. Посмотрите на пропорции! На окна! На паркет! Никто и никогда не построит больше такого дома, хотя в стране есть люди, могущие купить любого лорда Данбертона за счет своих карманных денег. Значит, из мира ушло что-то чудесное, и я хотела бы знать почему.
— Я тоже, — сказал Пол. — Мне знакомо это чувство. Я часто испытываю его в Риме. Коррупция и безнравственность, разрушение истинной веры, но все-таки… какие великолепные вещи они делали!
После этого они ударились в оживленную болтовню о Риме и эстетике, а я разглядывал Британию и пытался идентифицировать изображенных рядом людей. Потом мы вернулись в чуть более теплый офис, к проблемам сегодняшнего дня. О них рассказал Пол, уже успевший установить доверительные отношения; кроме того, на нем было церковное облачение, а у кого не возникнет доверия к священнику? Когда он закончил, мисс Рэндольф спросила:
— Значит, вы проделали этот путь из-за судебной ошибки? Пошли по следам Булстроуда в надежде, что ухватитесь за ниточку и она приведет к его настоящему убийце?
— В том числе, — сказал Пол. — Вы помните его визит сюда?
— О, конечно помню. Здесь не так часто бывают посетители, с которыми можно говорить о чем-то ином, кроме футбола и цен на бензин. Боюсь, я тогда вцепилась в них и заболтала до умопомрачения. Как поступаю и с вами, позор мне. Да, профессор Булстроуд, с ним молодая женщина — кажется, Кэрол Релих? Правильно?
— Почти. Вы случайно не помните, что они искали?
Женщина на мгновение задумалась, глядя на огненные спирали обогревателя.
— По их словам, они исследовали семейную историю Данбертонов, но, мне кажется, их занимало что-то еще. Судя по выражению их лиц, тут была замешана коммерция, и они мало интересовались деталями. Ученые, по моим наблюдениям, чрезвычайно зациклены на своих темах, однако профессор Булстроуд и его ассистентка не производили такого впечатления. Но, в конце концов, это не мое дело, и у него имелись рекомендательные письма, поэтому я дала им ключ от комнаты, где хранятся архивные документы, и вернулась к своей работе. Они провели там целый день, что поистине удивительно, потому что эта комната не больше лошадиного стойла, а бумаги никто никогда не разбирал. Они спустились оттуда, покрытые пылью веков. Я спросила, нашли ли они то, что искали, и они ответили «да», поблагодарили меня, и профессор внес пожертвование на нужды реставрации — сто фунтов стерлингов, очень щедрый дар. И они ушли.
— Они унесли что-нибудь?
— Вы имеете в виду, не прихватили ли они с собой какой-нибудь документ? Не думаю, хотя в принципе могли, и не один. Я же не смотрела, что они делают, и, уж конечно, не обыскивала их перед уходом.
В этот момент зазвонил телефон, мисс Рэндольф сняла трубку громоздкого старинного аппарата, выслушала и сказала нам, что ей надо кое-что обсудить с подрядчиком. Мы поблагодарили ее и ушли.
Оказавшись в тепле нашего автомобиля, я спросил Пола, что он об этом думает.
— По-моему, они обнаружили что-то, и Ролли сбежала с найденным документом.
— Похоже. Ну, брат, и что теперь? По-моему, мы исчерпали все возможности.
— Да, на этом направлении. — Он взглянул на часы. — На сегодня все, полагаю. Вернемся в Оксфорд, переночуем в каком-нибудь «вполне приличном отеле», утром подберем Крозетти и поедем в Эйлсбери.
— Зачем? Что там, в Эйлсбери?
— Спрингхилл-хаус, тюрьма ее величества. Я хочу поговорить с Леонардом Паско, всемирно известным фальсификатором документов. Мистер Браун, как вы думаете, можно устроить так, чтобы нас туда сопровождали?
— Да, сэр. Уверен, кто-нибудь разболтает о месте нашего назначения.
— Да, в мире очень много зла, — заявил Пол, с видом такого коварного удовлетворения на лице, что мне захотелось ему врезать.
