Под скорбной луной - Карен Одден
Послышался невнятный звук — то ли фырканье, то ли кашель.
— Они не такие, как мы, Говард. — Скрипнул стул: видимо, Хоутон наклонился к Винсенту. — Если мы не сможем их обуздать, они разрушат Англию. Будут плодиться и размножаться, высасывать из страны тот дух, что делает нас англичанами. Ирландцы уничтожат нас без всякой причины и без всякого сожаления.
Казалось, он сам не заметил грустной иронии своего последнего обвинения.
— Однако именно вы без всякой причины убили сотни невинных людей, — заметил Винсент. — Вы поступили точно так же, как и те, к кому питаете ненависть. Наверняка вы способны провести параллель между «Принцессой Алисой» и театром Мэйфер.
— Да как вы смеете? — вскинулся Хоутон.
— Как смею я? — Винсент с трудом сдерживал гнев. — Уничтожение сотен людей, которых вы даже не знали, — жестокий, бессердечный поступок. Но убийство лорда Бейнс-Хилла вообще не поддается разумению. Как вы могли это сделать, Арчибальд? Убить вашего товарища, парламентария… Вы бывали в его доме, ели за его столом. Он был нашим другом!
— Когда-то был! Бейнс-Хилл взял сторону ирландцев, после этого о дружбе не могло быть и речи.
— И вы решили, что он вообще не должен жить… А как же Марджори? Побойтесь бога, Арчибальд! Убить его в присутствии жены…
— Зато ее я пощадил! — взорвался Хоутон.
Господи… Кто мог подумать, что убийца так легко признается в своих грехах?
Во рту у меня пересохло. Я медленно, стараясь не производить шума, выдохнул. Винсент не прошел ни одной из стадий работы в полиции, сразу попав наверх, однако такому искусству подвести преступника к признанию позавидовал бы любой инспектор.
— Да, пощадили, — вздохнул директор.
В кабинете вновь воцарилась тишина, затем послышался шорох разворачиваемой бумаги.
— Объясните, как ваши взгляды и убеждения «Лиги стюардов» стыкуются с теорией «блестящей изоляции»?
Хоутон сделал паузу. Вероятно, не ожидал, что Винсент предъявит ему листовку.
— По-моему, все вполне очевидно. Мы изолированы, потому что мы — единственные в своем роде в силу нашего превосходства. Именно англичане исторически господствовали над любыми странами и континентами, потому что наш образ жизни — единственно верный. Наша экономика сильнее, флот и армия лучше обучены, а способ управления гораздо совершеннее. В глубине души весь остальной мир это понимает. В противном случае он не подчинялся бы нашей воле. Направлять каждую единицу большой империи — наш долг и наше право.
Боже милостивый… Похоже, не только пресса умеет разворачивать истории в нужном ей направлении.
— Кто помогал вам размещать публикации в газетах? Томлинсон? — спросил Винсент.
— За действия другого человека я никакой ответственности не несу, — хмыкнул Хоутон.
— Мы сейчас занимаемся его возвращением из Америки. Люди Пинкертона ждут его на пристани Нью-Йорка.
Снова последовало молчание, затем раздался вздох.
— Арчибальд, мне не доставляет удовольствия предъявлять вам обвинения, — заговорил Винсент. — Однако оснований у нас достаточно, есть свидетели, имеются улики. Их хватит для того, чтобы суд признал вас виновным и привлек к ответственности.
— Ошибаетесь! Прямых доказательств против меня нет. А если вы попытаетесь обвинить меня, пользуясь косвенными уликами, то будете выглядеть на суде нелепо. Я сделаю все, чтобы вас сместили с этой должности!
Заскрипел стул, зашуршали полы пальто — видимо, Хоутон поднялся из-за стола.
— Вы знаете, что у меня есть такие возможности. Да и репутация Скотланд-Ярда еще не восстановилась настолько, чтобы он вышел сухим из воды. Нового скандала Ярду не пережить.
— Арчибальд, — мягко сказал Винсент, — вам ли не знать, что я слыву человеком благоразумным? Разве стал бы я рисковать репутацией Ярда после тех усилий, что предпринял в прошлом году?
Хоутон шумно выдохнул сквозь зубы.
— Вы об этом пожалеете.
— Я жалею лишь о том, что вы оказались не тем человеком, за которого я вас принимал.
— Я свяжусь с моим поверенным, Ричардом Лоуэллом из Королевского суда.
— Боюсь, что домой вы уже не вернетесь. После того, что я услышал, точно нет.
В кабинете раздался лающий смех.
— Вы отлично понимаете, что не сможете предъявить нашу сегодняшнюю беседу в качестве доказательства. Ваше слово против моего — вот и все, что у вас есть.
Винсент поднялся и подошел к двери.
— Сержант! Проведите мистера Хоутона в одну из комнат для допросов и побудьте с ним.
Зашаркали шаги, послышался удар тростью о ножку стула, и дверь закрылась. Я продолжал стоять в камере прослушки. В кабинете стало тихо. Мне вовсе необязательно было видеть лицо шефа, чтобы понять его чувства после подобного разговора.
— Вы все слышали, Корраван? — наконец донесся до меня усталый подавленный голос Винсента.
Находись мы с ним в одной комнате, я постарался бы выразить сочувствие соответствующим жестом — а там уже дело директора, обращать на него внимание или нет. Пришлось подать голос из шкафа:
— Слышал, сэр.
— Составьте отчет, пока беседа еще свежа у вас в памяти.
— Слушаюсь, сэр.
Выйдя в коридор, я встретил Стайлза, торопившегося ко мне с таким выражением, будто с плеч у него свалился тяжелый груз.
— Братьев Уилкинсов арестовали! Они под стражей, через час прибудут на Юстон. Сработали-таки наши объявления и листовки! Сержант железнодорожной полиции обнаружил их в поезде, отходящем из Манчестера, протелеграфировал на следующую станцию, и там их уже ждали.
Часа мне как раз будет довольно, чтобы подготовить запись разговора между Винсентом и Хоутоном.
— При задержании никто не пострадал?
— Нет, хотя пришлось устроить за Уилкинсами настоящую погоню. При попытке бежать они сбили с ног дюжину пассажиров да еще столкнули на пути тележку с багажом. — Стайлз слегка помрачнел. — Один из братьев выхватил пистолет, но, к счастью, его выстрел попал в молоко.
— Слава богу, — пробормотал я, представив себе сцену погони на забитом толпами людей перроне. — Этот сержант заслуживает награды.
— Я узнал его имя. Мне встретить поезд, Корраван?
— Да, и возьмите с собой констебля. Могу я воспользоваться вашим столом, пока вы отлучитесь? Мне потребуются бумага и чернила.
— Конечно. Письменные принадлежности в верхнем ящике.
Прошло несколько лет с тех пор, как я сидел в общем помещении Ярда, составляя отчет. Разговор шефа с Хоутоном я помнил прекрасно и зафиксировал его слово в слово. Промокнув три исписанных листа, оставил их просохнуть. Тем временем написал записку доктору Брэдфорд с сообщением, что Конвея можно спокойно отпускать домой. Немного подумав, разорвал листок и бросил клочки в корзину для бумаг. Конвею нужно рассказать, почему его имя пытались смешать с грязью; лоцман точно заслужил первым услышать правду. Только бы выбрать поскорее свободную минутку…
Я убрал бумагу и
