Убийство по-китайски - Анастасия Юрьевна Попандопуло
– Добрый день, чем могу быть полезен?
Передо мной стоял человек лет тридцати, одетый очень дорого и столь модно, что был похож на портного. Красивое круглое лицо с крупными чертами и серыми, чуть навыкате глазами снизу подпиралось круто накрахмаленным белоснежным воротничком с серым галстуком, в который впивалась булавка с огромной жемчужиной. Я поклонился и назвал себя:
– Зимин Аркадий Павлович. По личному делу к Василию Кирилловичу Трушникову.
– Очень рад. Александр Васильевич Трушников. Присаживайтесь. Сигару, может, что-нибудь выпить?
Я отказался, но мой визави все равно звякнул в колокольчик. Тут же появился слуга с подносом, на котором стоял графин с коньяком и легкие закуски.
– Оставь на столике и свободен – распорядился Александр Васильевич, наливая себе рюмку.
– Аркадий… эм, Павлович, за встречу!
Он выпил и откинулся в кресле.
– Так вы говорите, к нам по делу? И что же привело вас, если не секрет? Папенька сейчас занят с доктором, Ольга Михайловна мигренью мучается. Можете все рассказать мне, для экономии времени.
– Спасибо, но боюсь, дело личного свойства.
– Как хотите, как хотите. Я в меру любопытен. А, часом, не племянник ли вы Дениса Львовича Сомова?
– Да, так и есть.
– Послушайте, – оживился он и впервые глянул на меня с интересом, – а у меня тоже к вам небольшое дело. Вас совершенно оно не обеспокоит.
Он придвинулся ко мне поближе, но в эту минуту раздался шум, боковая дверь распахнулась, открыв вид на анфиладу комнат, и я увидел Бориса. Был он какой-то всклокоченный. И без того плохо сидящий пиджак уж и вовсе как-то перекосился на сторону. Галстук сбился. Губы его слегка кривились в усмешке, что было обычно признаком сильного нервного возбуждения.
– Вон из моего дома! Чтобы ноги больше вашей не было! – донесся громовой голос.
В комнату вслед за Борисом вошел сам хозяин. Я до этого пару раз видел его мельком в Дворянском клубе и в Контрольной палате, но близко смог рассмотреть только теперь. Был он высок, жилист и неопрятен. Худое хищное желтоватое лицо под шапкой густых тронутых сединой волос было искажено яростью.
– А! Наше почтение! Сынок и его гости! Очень рад.
Он отвесил нервный, явно издевательский полупоклон в мою сторону. Мы встали.
– А у нас, изволите видеть, скандал. Что смотрите? Интересно, да?
– Простите, сударь, – начал я, – но я не давал вам повода разговаривать со мной в подобном тоне. Я пришел к вам по делу. Борис Михайлович может подтвердить.
– А! Свидетеля приготовили?! – неожиданно еще больше взъярился хозяин. – Так вот что я скажу. Оба вон! Это мой дом, и тон, и порядки, и все в нем проживающие – все мое. Сашка, проводи-ка господ к выходу да скажи, что пускать их более не велено. Вот так вот, господа хорошие!
Он зыркнул на сына, на поднос с коньяком, развернулся и вышел, громко хлопнув дверью. Установилось неловкое молчание. Борис сдернул пенсне и принялся за стекла. Я подошел и мягко взял его за руку.
– Что ж, мы пойдем, Александр Васильевич, – пробормотал я. – Приятно было познакомиться.
– Постойте, господа, я провожу, – заторопился младший Трушников. – Вы на папеньку не сердитесь. Нервы. Такие дела вокруг. Торговля, еще личное. Все навалилось, – он несколько нервно хихикнул. – А по поводу моего дела, Аркадий Павлович, на одну буквально секунду.
Борис надевал свое пальто, все так же в полном молчании, а я отошел в сторонку с хозяином.
– Видите ли, ко мне приезжает друг, уже приехал. Князь Илья Ильич Оленев-Святский, между прочим, из тех самых Оленевых, вы понимаете! – он многозначительно закатил глаза. – Мы с ним очень дружны, буквально как братья, впрочем, я повторяюсь. Так вот, не могли бы вы через дядю добыть ему приглашение на открытие театра? Все расходы будут немедленно покрыты.
Видя мое недоумение, Александр продолжил:
– Mon papa, как вы выдели, человек непростой. Он почему-то невзлюбил Илью, поэтому окажите любезность. Мне очень нужно. Только так, знаете, тайно.
Я с удивлением поднял глаза.
– Да, все несколько странно, но вы поймите. Я обещал билет от papa. Сейчас, если все выйдет наружу, будет совершенно ненужный скандал. Зачем посвящать князя в наши семейные дела? Родитель мой – вы сами видели – человек настроения и может быть грубым и необъективным, а я обещал…
– Ладно, хорошо. – Я тряхнул головой. – Только и мне тогда окажите любезность. Вот у меня есть письмо для Василия Кирилловича. Это письмо адресовано мне, но я имею все основания думать, что оно может его заинтересовать. Прошу вас выбрать минутку и передать его лично в руки.
Мы попрощались, и я вышел вслед за Борисом. Мы подошли к его коляске, сели, кучер тронул лошадей. Только когда мы отъехали на приличное расстояние. Борис оставил в покое стекла, повернулся ко мне и тихо, но очень внятно произнес:
– Он бил свою жену.
Я покрутил головой.
– Бил, Аркаша. Бил. Я тебе как врач говорю. У нее на руках следы, хотя она их рукавами прикрыла, и на голове под волосами гематома. Головная боль, полагаю, как раз следствие удара. Сперва Ольга Михайловна пыталась меня уверить, что удара вообще не было, потом, что она неловко споткнулась, но потом я увидел руки. Понимаешь, я не сдержался, наговорил этому Трушникову дерзостей. Хотя, конечно, как врач я должен был прежде всего думать о благе пациента.
– Так ты и думал. Боже мой, какая дикость. Ведь он дворянин.
– Дворянин, куда уж лучше! Ты сам-то как? Прости, что втянул тебя.
– Я нормально. Даже письмо передал, через Александра Васильевича. По-моему, фанфарон изрядный, но все-таки сын.
– Письмо… Ай, как нехорошо. Лучше бы в руки.
– Борис, ты видел этого Трушникова. Какие руки? Мне вообще об этом деле больше хлопотать не хочется после всего. Ты еще историю этой семейки не знаешь. Послушал бы ты Галину Григорьевну – любо-дорого, такие душевные люди.
– А все ж люди, Аркаша. Люди… Про письмо: