Марк Миллз - Офицер по вопросам информации
«Господи, какой ты красивый сегодня».
«Я думаю, самое лучшее, что я когда-либо слышала, это твоя игра на пианино».
«Самый лучший день в моей жизни? Когда я родила тебя».
«Ты самый лучший мальчик на свете».
Родители ее были не слишком образованны, и она часто употребляла такие выражения, как «самый лучший».
Может, это и лежало в сердцевине всего. Она никогда не считала себя достойной мира, в котором оказалась, и человека, который взял ее за руку и привел в Эдем.
«Видишь все это? Таков мой мир, а теперь и твой тоже».
Но она быстро поняла, что Эдем обходится не так уж дешево, и ей пришлось расплачиваться добротой за жестокость. Этим она и стала известна. Такой она была в глазах окружающих — никому не отказывала в помощи.
Теперь он подозревал, что в основе ее поведения лежала какая-то базовая потребность: инстинкт выживания. Как мог ее муж обижать такого доброго и достойного человека, такую хорошую жену?
А она продолжала оставаться верной себе. Ее было трудно уважать за это, но, по крайней мере, в ней жила определенная решительность.
«Ты самый лучший мальчик на свете».
Теперь он видел, как она ерошит его волосы, тепло улыбаясь ему; видел и маленький белый шрам на нижней губе, оставшийся после того, как отец ударил ее ногой. И понимал: один человек пытался дать любовь за двоих. Намерение было хорошее, если не считать, что в конечном счете оно не приносило результата. Чем больше материнской заботы старалась она дать ему, тем сильнее отец чувствовал потребность помешать ей возиться с этим «чертовым сосунком».
Странно, что она не прекращала восхвалять все и вся, даже когда в этом не было никакой необходимости. Для него это было также странно, как и то, что она никогда не пользовалась щипчиками, чтобы справиться со своими непослушными бровями, хотя, конечно, должна была этого хотеть, во всяком случае, могла хотеть.
Он понимал, что это раздражало его больше всего, — но и когда отца не стало, он остался жить с ней.
Он опустил руку на матрас и улыбнулся своим мыслям. Когда в последний раз он беспокоился о чем-то?
Он сейчас чувствовал себя почти человеком.
День второй
На их встречу в морге Фредди опоздал почти на час. А когда наконец пришел, сопровождаемый запахом йода из больничного здания, он, похоже, удивился, убедившись, что Макс все еще его ждет.
— Я думал, ты уже ушел.
— Я слышал о случившемся.
— Да, тяжелая история.
Так в самом деле и было. Проходивший мимо санитар объяснил Максу ситуацию. Во время утреннего налета случайная бомба упала рядом с доками и взорвалась прямо у входа в убежище в Марсе. Все к тому времени находились там, но было бы куда лучше, останься они дома. Стальную дверь вышибло взрывом, и тех, кого не разорвал вихрь металла, уничтожил ворвавшийся следом огненный шар.
Фредди, конечно, попытался привести себя в порядок после работы, но на щеке еще оставалась пара пятен крови. Макс приложил все силы, чтобы не замечать их.
— Не знаю, как ты справился.
— Для этого меня и учили, — пожал плечами Фредди.
— Правда? Именно для этого?
Фредди слабо улыбнулся.
— Ну, не прямо для этого. — Он вытащил из кармана зажигалку и сигареты. — Порой мне хочется, чтобы они вторглись и все кончилось.
— Если кончится здесь, то где-то в другом месте станет еще хуже.
— Допускаю.
Они оба понимали: нет места, где можно было скрыться.
— Не хочешь подышать воздухом? — спросил Макс.
— Нет, пусть все будет как есть. — Фредди протянул пачку сигарет.
Макс поднял руку, отказываясь от предложения.
— Я только что выкурил одну.
— Возьми еще, — сказал Фредди. — Для запаха.
Макс бывал в госпитале и раньше, но только навещая раненых друзей. Эти просторные, чисто выскобленные палаты с ровными рядами коек и грубоватыми медсестрами с толстыми лодыжками не имели ничего общего с моргом Центрального госпиталя.
Тот занимал просторные и мрачные помещения в подвальном этаже. Окна были частично закрыты, пропуская лишь столько света, чтобы оказалось достаточно для опознания. Изразцовый пол был покрыт трупами. Часть тел была укрыта, другие нет, а некоторые вообще не походили на тела.
— Боюсь, нам не хватит простыней, — сказал Фредди, когда они миновали первое помещение.
Его деловитая манера держаться как-то успокоительно действовала на Макса. Санитар, халат которого когда-то был белым, протирал тряпкой пол. Он был молод, слишком молод для такого зрелища. Его жестяное ведро протестующе скрежетало, когда он таскал его по полу вместе с тряпкой. Это были единственные звуки. Зловоние не поддавалось описанию.
Вторая комната была почти такой же большой, и первое, что Макс заметил, — груда человеческих конечностей, сложенных в углу, как дрова для большого костра. Следующим он заметил какого-то мальтийца, который извергал на пол содержимое желудка. Его, давясь рыданиями, держал за плечи старик в поношенном халате. Они явно опознали какое-то тело у своих ног, и у санитара, которому приходилось записывать подробности, был смущенный взгляд.
Это было тяжелое зрелище — два сломленных человека, склонившиеся над остатками тела, — и Макс испытал облегчение, когда Фредди через двойные двери вывел его из этого дома скорби в длинный коридор.
— Как их здесь много.
— Была тяжелая неделя. Плохо с гробами, и покойники лежат тут по нескольку дней.
— Некоторые кажутся совершенно не изувеченными.
— Жертвы взрыва. Их убило взрывной волной. Они часто бывают скальпированы.
Наконец они вошли в маленькую комнатку в дальнем конце коридора. Кроме деревянного стола в углу в ней ничего не было. Впрочем, Макс недолго испытывал облегчение — он не сразу заметил носилки, стоящие у стены за дверью. Судя по голым ногам, торчащим из-под брезента, на них лежало тело женщины.
— Это ты и хотел показать мне?
— Ее нашли вчера утром в Марсе. Она лежала на улице. — Он взялся за брезентовое покрывало.
— Фредди, я не уверен, что… — Макс запнулся.
— На ней есть несколько ран, но я их очистил.
— Что это вообще такое? Я не понимаю.
— Поймешь.
— Так объясни мне.
Он уже взял себя в руки, предчувствуя долгое возвращение мимо молчаливых рядов изуродованных безымянных трупов, но мысль о том, что ему придется разглядывать один из них, наполнила его тревогой и ужасом.
Фредди не стал опускать брезент.
— Макс, ты мой друг, и я не знаю, кому еще могу рассказать…
Девушка была молодой, лет восемнадцати или девятнадцати; обаяние ее красоты не могла уничтожить даже холодная бледность смерти. У нее были длинные, прямые, черные как смоль волосы, которые обрамляли овальное лицо с маленьким, как у эльфа, подбородком. У нее были полные и на удивление красные губы. Губная помада, понял он. Что было странным. Ее почти не доставляли сюда, и мало кто из мальтийских девушек пользовался ею даже в лучшие времена.
Фредди повернул ее голову направо и осторожно откинул волосы. Грубая рваная рана, расширяясь, тянулась от уха к ключице.
— Господи…
Фредди запустил руку под брезент и вытащил зазубренный осколок металла, изогнутый и с бритвенно-острыми краями.
— Шрапнель от зенитки. Когда ее доставили сюда, осколок все еще был в ней.
Это был обычный случай смерти от ранения, смертельный удар куска металла, летящего к земле после разрыва снаряда. Вы могли слышать обманчиво безобидные звуки, когда во время налета осколки весело дребезжали на улице и по крышам.
— Она истекла кровью?
— Похоже на то.
— Ну и?..
Фредди помедлил.
— Я думаю, это было специально сделано. Чтобы так выглядело.
— Что ты имеешь в виду?
— Вот это… и вот это.
Фредди поднял ее запястье и повернул. Отметины были слабые, и их было легко не заметить.
— Следы от веревки?
— Когда ее нашли, руки у нее не были связаны. И посмотри на ее ногти.
Ногти, прежде длинные, с красным маникюром, были сломаны.
— Она сопротивлялась. На плечах и бедрах у нее несколько синяков. И кроме того, ее влагалище…
До чего жуткое слово, оно поразило его, заставив выкинуть все мысли о похоти. Он с трудом заставил себя воспринять то, что Фредди ему рассказывал.
— Ты думаешь, она была изнасилована.
— Я знаю, что она была изнасилована. И скорее всего, тем самым человеком, который потом ее убил.
— Фредди, брось, ты слишком далеко заходишь.
— Она не первая. Были и другие. Две другие. Я их видел в начале года. Одна получила удар упавшей каменной кладкой, другая утонула.
— Утонула?
На Мальте было много возможностей погибнуть, но утопление — не то, что первым приходило на ум, особенно после того, как пляжи обнесли колючей проволокой против вторжения.
