Марк Миллз - Офицер по вопросам информации
— Смотрите, горит!
И в самом деле, «восемьдесят восьмой» отклонился от курса, волоча за собой хвост черного дыма. Он неуверенно потянул к северу, направляясь домой. Это, естественно, дало сигнал «спитфайрам», что можно покончить с подбитым самолетом, и горсть истребителей, которые несколько минут назад набирали высоту, чтобы ради спасения уйти подальше от острова, ринулись за ним. Нетрудно было понять, в чем дело. Ковровая бомбардировка продолжалась, огромные столбы дыма и пыли вздымались в небо, затягивая опускающееся солнце.
Все присутствующие с молчаливым сочувствием смотрели на этот далекий спектакль. В начале года Макс оказался застигнут налетом на Та-Куали; это было одним из тех специальных представлений, которые немцы любили устраивать время от времени. Он провел двадцать минут, прижавшись к земле в воронке, которые усеивали аэродром. За последнюю пару лет он попадал в такие ситуации, в память о которых остался шрам на теле, но ничто не могло сравниться с тем всепоглощающим ужасом, который он испытывал тогда, лежа в воронке. Как ни странно, больше всего он боялся до смерти задохнуться в облаке желтовато-серой пыли, тонкой, как пудра, — она была повсюду и затягивала солнце, превращая день в ночь. Земля под ним колыхалась, как живое существо, а в воздухе стоял визг осколков, смертельная симфония камня и металла, перекрывавшая другие звуки: свист падающих бомб, грохот взрывов, стаккато очередей «бофоров», бивших вслепую, и пронзительный визг пикирующих «Штук».
Слух у него так никогда полностью и не восстановился, и он подозревал, что в тот день с ним случилось нечто такое, словно он был машиной, которую отремонтировали, замотав проволокой.
Он почувствовал легкое прикосновение к руке. Это был Фредди.
— Мне надо поговорить с тобой, — сказал он тихим, доверительным тоном. — Не здесь. С глазу на глаз.
— Хорошо.
— Найдешь время завтра утром?
Макс кивнул.
— Можешь прийти в центральный госпиталь?
— Во сколько?
— Пораньше. Как насчет восьми?
— Сложно, но приемлемо.
— Встретимся в морге.
Максу пришлось сдержать любопытство. Эллиот стоял у парапета, откуда было лучше всего наблюдать за налетом, но сейчас он повернулся к ним и сказал:
— Похоже, старик Заммит обзавелся новым ружьем.
Виторин Заммит жил в доме по другую сторону улицы. Он разменял шестой десяток, был худым и обладал забавным характером. Он приобрел небольшое состояние, экспортируя кружева, что позволяло ему свободно путешествовать по миру; он говорил на безупречном английском, что под силу только иностранцу. Виторин постоянно появлялся к обеду на «Вилле Мария», пока год назад не умерла его жена. Кончина жены тяжело сказалась на нем, и, хотя умерла она от того самого диабета, который терзал ее годами, Виторин безоговорочно возложил всю вину за ее смерть на врага. Теперь он вел собственную кампанию, когда не был занят делами добровольческой гвардии Слимы, в которой быстро вырос едва ли не до лидера.
У него был пистолет, и во время налетов старика часто можно было увидеть на крыше, откуда он беспорядочно палил по самолетам. Это были не только тщетные усилия, но и вопиющее нарушение правил. Он должен был хорошо это знать, и, скорее всего, так оно и было, но никто не выражал недовольства в его адрес. Если кто-то и считал по-другому, Хьюго был безоговорочно уверен, что у них иной взгляд на ситуацию.
Порой Виторин носил униформу, а иногда костюм. Он никогда не стал бы участвовать в военных действиях в рубашке с короткими рукавами. Сегодня на нем был черный костюм и нарукавная повязка добровольческой гвардии; в этом виде он бродил по крыше своей террасы как какое-то темное привидение, не обращая внимания на толпу на соседней крыше. И вместо привычного пистолета он держал в руках ружье.
— Это «ли-энфилд»? — спросил Фредди.
— С таким же успехом это может быть черенок от метлы, потому что ему все годится.
Последние бомбардировщики заходили на цель, снижаясь до четырех или пяти тысяч футов прежде, чем отбомбиться по аэродрому. Сопротивления почти не чувствовалось, и они спокойно уходили наверх в сопровождении истребителей, которые должны были обеспечить их безопасное возвращение домой. Высоко в небе «сто девятые» висели как рой пчел, охраняя своих подопечных. Их работа была сделана, артиллерия отстрелялась, и теперь они пикировали на обломки, на бреющем полете ловя цели, которые им попадались. Если и стоило их бояться, то только сейчас. Даже отдаленные районы вроде Слимы сейчас участвовали в этих играх.
Зная это, несколько человек стали спускаться вниз. Но большинство остались стоять на месте, полные желания увидеть, как развернутся события. Фредди спустился и налил выпить. Когда он вернулся со стаканами, доки в Гранд-Харборе были под огнем, и истребители вылетали из-за Валлетты, как фазаны, спугнутые с ветвей. Вряд ли у них была надежда причинить серьезные разрушения своими пушками и пулеметами, но они привлекали к себе внимание. Он слышал от Ральфа, что «сто девятые» шли над Та-Куали на бреющем, едва не утыкаясь носом в землю.
Приятно было видеть, что сегодня их нахальство получило воздаяние. «Сто девятый», который шел на форт Сент-Элмо, как бы споткнулся, его правое крыло резко пошло вниз и отлетело. Не было сомнений, что пилот мог бы выпрыгнуть на такой высоте; и самолет, подняв фонтан белых брызг, врезался в воду у входа в гавань.
— Добро пожаловать на Мальту, сукин сын, — мрачно процедил Эллиот, а вокруг раздались радостные крики.
Через несколько мгновений пара истребителей спикировала на гавань Марсамксетт со стороны Флорианы. Они летели прямо над водой, готовясь атаковать базу подводных лодок на острове Маноэль. Субмарин видно не было; недавно они использовали дневные часы, чтобы успеть лечь на дно гавани.
— «Макки», — сказал молодой пилот.
Он был прав — это были итальянские самолеты, синие «Макки-202». Если и оставались какие-то сомнения, то подобные цирковые пируэты, с которыми они и скрылись, сделав несколько пушечных залпов, решили вопрос об их национальной принадлежности. Итальянцы были известны склонностью к воздушной акробатике. Самолеты сделали второй заход, снижаясь к базе, и их пушки вспенили воду. Затем, сделав левый вираж, они удалились, проносясь над ступенчатыми крышами Слимы.
Курс итальянцев лежал прямо на «Виллу Мария», и рев их двигателей быстро превратился в пронзительный визг; он едва не оглушил, но все же позволил расслышать первый выстрел из ружья. И второй.
Повернувшись, Макс успел увидеть, как Виторин Заммит выстрелил в третий раз и от двигателя «макки» отлетел кусок обшивки.
— Господи, похоже, он попал в него! — крикнул кто-то.
Он не только попал, но и нанес какое-то повреждение. Двигатель «макки» закашлялся, словно прочищая горло, затем закашлялся снова и снова, стал давать осечки, и, пока машина уходила к Святому Джулиану, за ней потянулась полоса черного дыма.
— Ну, святые угодники… — выдохнул Эллиот.
Полоска дыма скоро превратилась в ревущее пламя, и «макки» стал терять высоту, заметно отставая от спутников.
— Неужели это возможно? — недоверчиво спросил Фредди.
— О да, — ответил Макс.
Количество вражеских истребителей над аэродромами уменьшилось после того, как многострадальная наземная команда была снабжена ружьями «ли-энфилд», — они должны были поднять боевой дух, ибо никто не предполагал, что из них в самом деле удастся попасть в самолет.
И тут Максу совершенно неожиданно пришло в голову, что надо делать. Он посмотрел на Виторина Заммита, который, оцепенев от изумления, смотрел на дело рук своих, затем схватил Пембертона за локоть и потащил сквозь толпу.
— Куда мы направляемся? — недоумевал Пембертон.
— Работать.
~~~
Он голым лежал на матрасе, глядя в потолок, на котором плясали тени от маленькой жестяной лампы.
Подняв руку, внимательно рассмотрел ее в мигающем свете, согнул локоть, запястье, пошевелил пальцами, радуясь, что все суставы слушаются его, а мускулы и сухожилия играют под кожей.
Он гордился своими руками. Мужчины не обращали на них внимания. Не в пример женщинам. Его мать также всегда хвалила его руки. Хвалебные слова легко приходили к ней, может, слишком легко, чтобы комплименты имели настоящую ценность. Она разбрасывала их, как фермер зерно из мешка.
Теперь он видел ее молодой женщиной: синева широко расставленных глаз, дуги темных густых бровей, которые она отказывалась выщипывать, как делают другие женщины, потому что отец любил их именно такими. Во всяком случае, он так говорил.
«Господи, какой ты красивый сегодня».
«Я думаю, самое лучшее, что я когда-либо слышала, это твоя игра на пианино».
