Макс Коллинз - Похищенный
– Он отделался штрафом и условным приговором, не так ли?
– Да, но я хочу сказать, что в том же самом зале, где проходил суд над Хауптманом, один из тех же обвинителей и тот же самый судья осудили Кертиса за то, что он якобы имел дело с шестерыми людьми, похитившими ребенка Линдберга, и не сообщил об этом в полицию, помешав тем самым арестовать этих похитителей.
– То есть штат Сад[12], когда нужно было осудить Кертиса, воспользовался версией о существовании банды похитителей, когда же дошла очередь до Хауптмана, склонился к версии о волке-одиночке.
– Вот именно. И это еще не все. Здесь есть еще много чего, очень много... – Он вновь взялся перелистывать бумаги и бойко перечислять факты в пользу Хауптмана.
Копия отчета о медицинском осмотре, проведенном 25 сентября 1934 года доктором Терстоном Декстером (через несколько дней после ареста Хауптмана), свидетельствовала о том, что заключенный «подвергся недавно жестокому избиению, главным образом тупыми предметами».
Часть рабочей документации, подтверждающей слова Хауптмана, что во время похищения он работал в «Маджестик Апартментс», была изменена, часть украдена и скрыта.
Специалист по дактилоскопии Эразмус Хадсон, обнаруживший на лестнице, с помощью которой было совершено похищение, более пятисот отпечатков (ни один из них не принадлежал Хауптману), показал, что инспектор Уэлч просил его, если возможно, подделать отпечатки и был очень огорчен, когда Хадсон отказал ему.
Судья Тренчард отказал Хауптману в просьбе проверить его показания на детекторе лжи.
Были и другие данные, свидетельствующие о неправомерности приговора: эксперт по почеркам, Сэмьюэл Смолл, доказал, что Хауптман писал по системе Палмера-Занера, а не по вертикальной системе «рондо» которой пользовались похитители в своих письмах. В своих показаниях под присягой Смолл заметил: «Вопрос не в том, писал ли Хауптман эти письма Вопрос в том, мог ли он написать их. Мне кажется если пойти в тюрьму и сказать Хауптману: вас освободят, если вы хоть одно предложение. Напишете так, как оно написано в письмах похитителей, – Хауптман никогда не выйдет из тюрьмы».
Разумеется, я знал – как и любой коп, знакомый с судебной системой по серьезным делам, – что эксперты по почерку, как и психиатры, имелись у той и другой стороны и их заключение часто зависело от суммы, которую им заплатили.
– Вы, конечно, понимаете, – сказал Хоффман, – что на одних только специалистов по почеркам штат потратил больше денег, чем на всю защиту Хауптмана.
– Даже несмотря на то, что часть расходов взял на себя Херст?
– Даже несмотря на это. Понадобилось более миллиона долларов, чтобы поместить Хауптмана в камеру смертников... и сейчас в резерве штата не осталось ни одного доллара, чтобы попытаться вызволить его оттуда.
– Простите? – мне не понравилось его заявление.
– Мистер Геллер, следователей, о которых я упоминал, я финансировал сам, из своих скудных сбережений. Этих денег им едва хватает на покрытие расходов.
– Губернатор, я извиняюсь, но условия, которые мы обсудили по телефону, не могут быть предметом торга.
– Не я буду платить вам деньги, мистер Геллер.
– Не вы?
– Нет. Помните, я упомянул о вашем старом друге... одну минутку. – На его столе зазвонил телефон внутренней связи. Искаженный голос что-то сказал губернатору, и он ответил:
– Хорошо, пришлите ее сюда. – Он посмотрел на меня с заготовленной улыбкой и потушил свою сигару. – Ваши услуги оплачивает человек, который рекомендовал вас.
Дверь позади меня открылась, и вошла маленькая красивая женщина в черном платье, отделанном мехом, и черной шляпе с вуалью; темный наряд ее сверкал драгоценностями. Вечно скорбящая Бог знает по кому или чему, в комнату вошла – а в мою жизнь вернулась – Эвелин Уолш Мак-Лин.
– Губернатор, – сказала она, печально улыбнулась и протянула ему руку в черной перчатке; он встал из-за стола и быстро пожал ее. Она повернулась ко мне. Под вуалью ее глаза казались трагическими и восторженными. – Натан, я очень рада вас видеть.
– И я тоже, миссис Мак-Лин, – сказал я, ненадолго взяв ее руку в свою. Я уступил ей свое кресло, а сам сел в другое. Неожиданно, я разволновался.
– Миссис Мак-Лин никогда не утрачивала интереса к делу Линдберга, – сказал губернатор.
– Официальное разрешение этого дела, – проговорила она с величественным видом, – не является удовлетворительным. Осталось много неясных вопросов, и я подумала, что Натан Геллер – тот человек, который сможет разобраться в них.
Конечно, она стала старше, но выглядела по-прежнему прекрасно: тело ее осталось стройным, груди высокими, лицо ее с годами стало более волевым, но не утратило красоты.
– Миссис Мак-Лин сняла квартиру Хауптмана, – сказал Хоффман, – так что вы сможете ее осмотреть. Мы уже приглашали криминолога и специалиста по дереву, чтобы они осмотрели мансарду.
Главным свидетелем обвинения был эксперт по дереву по имени Колер – он должен был давать показания в тот день, когда я присутствовал на суде, но защита помешала ему сделать это.
– Мне показалось нелепым, – сказала Эвелин, – что этот умный и матерый преступник, каким власти пытаются выставить Хауптмана, в одиночку совершивший преступление века, вдруг оказался настолько глупым, чтобы один брус лестницы, с помощью которой он похитил ребенка, сделать из половой доски собственной мансарды.
– Нелепым кажется уже то, – сказал я, – что ему пришлось отрывать доску от пола. Хауптман был плотником. В гараже у него что-то вроде мастерской не так ли? Там у него, должно быть, было полно всяких досок.
– И склад пиломатериалов поблизости, – добавил Хоффман, кивая.
– В любом случае он не оставил бы лестницу на месте преступления, – сказал я. – Этого не мог сделать плотник, который сам смастерил ее, тем более что один ее брус был сделан из доски, взятой в его собственном доме. Эта улика явно сфабрикована.
– То же самое сказали наш криминолог и специалист по дереву из Управления рабочими проектами, – гордо проговорил Хоффман. – Брус лестницы был на одну шестнадцатую дюйма толще досок в мансарде. К тому же гвоздевые отверстия в брусе были недостаточно глубокими, чтобы вместить гвозди длиной два с половиной дюйма, которыми были прибиты доски в мансарде.
– Обвинитель Уиленз, – мрачно проговорила Эвелин, – обещал, что этой лестницей загонит в угол Хауптмана.
– И он выполнил обещание, – сказал Хоффман. – Вопрос теперь в том, мистер Геллер, сможете ли вы представить нам такое же веское доказательство, как эта лестница, только свидетельствующее о невиновности Хауптмана и не сфабрикованное. Такое, что его не сможет отрицать даже самый предубежденный против Хауптмана человек.
– Не знаю, – сказал я. – У меня немного времени, не так ли?
– До конца месяца, – он пожал плечами. – Четырнадцать дней.
– Черт возьми, – воскликнул я с явно неискренним оптимизмом, – возможно, Эллис Паркер прав, и ребенок еще жив. Может быть, я найду мальчонку, посажу его сюда, на ваш стол, и он будет сосать мороженое, пока вы будете звонить его родителям.
Хоффман улыбнулся, но печально.
– Мы уже все перепробовали, – сказала Эвелин, вздыхая и качая головой. – Я даже наняла лучшего в стране адвоката, но и это не помогло.
– Это кого? – спросил я.
– Как же, конечно, Сэма Лейбовица, – сказала она. – Однако действия Сэма имели губительные последствия.
Сэм Лейбовиц!
– Почему? – спросил я.
Хоффман вздохнул.
– Он был убежден, что Хауптман виновен. Он несколько раз навещал Хауптмана и пытался выклянчить у него признание. Он думал, что если сумеет убедить Хауптмана назвать своих сообщников, то этим спасет ему жизнь.
– И как отнесся к этому Хауптман?
– Как обычно – с безмолвным негодованием, – сказал Хоффман. – Он не раскололся, и Лейбовиц оставил это дело так же быстро, как и взялся за него.
– Вы что же, не знаете, кто такой Лейбовиц? – спросил я Эвелин.
– Конечно, знаю, – сухо и как бы оправдываясь ответила она. – Он лучший в стране адвокат, имеющий право выступать в судах. – Затем, внимательно посмотрев на меня, смягчилась и добавила: – А что такое, Натан? Почему вы спрашиваете?
Я посмотрел на Хоффмана.
– Вы рассказали мне о Рейли. Теперь я расскажу вам о Лейбовице: он, кроме всего прочего, является адвокатом гангстеров. Во всяком случае, он сделал карьеру, защищая таких парней, как «Бешеный пес» Колл и еще одну известную личность из Чикаго с обезображенным шрамами лицом.
– Он защищал Аля Капоне? – с волнением спросила Эвелин.
– Да. Когда его обвиняли в тройном убийстве. И сумел добиться его оправдания.
– Я уверен, что Сэм Лейбовиц... – начал Хоффман.
Однако я перебил его:
– Я вам скажу одну вещь, которую усвоил много лет назад: в этом деле нельзя быть ни в чем уверенным. Ну а теперь скажите, с чего мне начать?
