Макс Коллинз - Похищенный
– Я уверен, что Сэм Лейбовиц... – начал Хоффман.
Однако я перебил его:
– Я вам скажу одну вещь, которую усвоил много лет назад: в этом деле нельзя быть ни в чем уверенным. Ну а теперь скажите, с чего мне начать?
Губернатор пожал плечами:
– Думаю, с того же, с чего начал я. С Хауптмана. Поговорите с ним. Может быть, вам удастся узнать что-нибудь новое?
Глава 29
Наступили сумерки, когда я собрался навестить Бруно Ричарда Хауптмана. Весь день я провел в офисе здания законодательного собрания, изучая материалы по делу Линдберга, которые собрал губернатор Хоффман. Эвелин настояла на том, чтобы поехать со мной, хотя губернатор договорился с тюремным начальством только о моем визите.
– Скажи им, что я твоя секретарша, – сказала она.
– Даже у Рокфеллера нет такой роскошной секретарши, – заметил я. – Тебе придется убрать все твои драгоценности в сумочку.
Она убрала, но не все; некоторые бриллианты ей пришлось положить в «бардачок», потому что в сумочку все не уместились. Я вел машину – черный «пакард делюкс» с откидным верхом, по белой крыше которого барабанил дождь. Из округа Колумбия Эвелин приехала сама – у нее больше не было штатного шофера.
– Камера смертников не место для дамы, – сказал я.
– По моему мнению, она не место и для мужчины, – парировала она.
Тюрьма штата занимала целый квартал между Федерал-стрит и Касс-стрит; ее массивные красные каменные стены были украшены изображениями змей, баранов, орлов и нескольких преклонивших колени обнаженных фигур и усеяны сторожевыми башнями с причудливыми куполами в новоанглийском стиле.
– Боже, вот это зрелище, – вздохнула Эвелин.
– Она почти такая же большая, как твой дом на Массачусетс Авеню, – заметил я, сворачивая на 3-ю стрит. Я остановил машину, мы вышли и направились к воротам прямо по лужам. Эвелин едва передвигалась на своих высоких каблуках и, чтобы не упасть, держалась за мою руку.
У ворот нас встретил сам начальник тюрьмы Кимберлинк, коренастый мужчина в черном непромокаемом плаще; его продолговатое мясистое лицо было хмурым, очки в проволочной оправе покрыты капельками дождя. Тюремный охранник, тоже в непромокаемом плаще и фуражке, значок на которой блестел влагой, с фонарем в одной и дубинкой в другой руке, жестом велел нам идти за ним. Для провожатого у него был довольно устрашающий вид. Дождь был таким сильным, что наша беседа ограничилась краткими и громкими (чтобы перекричать шум дождя) представлениями, и начальник тюрьмы со своим человеком быстро повел нас через тюремный двор к приземистому двухэтажному зданию из красного кирпича, которое, как я вскоре понял, и было домом смертников.
Мы вошли в темную комнату, и луч фонаря в руке охранника осветил то, что сначала показалось нам приведением, но затем, когда зажглись яркие лампы над головой, превратилось в стул. Знаменитый электрический стул. Комната была удивительно маленькой, с грязными побеленными кирпичными стенами и тремя рядами складных стульев с прямыми спинками, которые расположились напротив зачехленного электрического стула, как на профсоюзном собрании, только если бы я был приглашенным оратором, то ни за что бы не сел после своего выступления.
– Я не уполномочен пропустить с вами вашу секретаршу, – сказал Кимберлинк. – Но камера этого заключенного находится здесь рядом. Если мы оставим дверь приоткрытой, она будет слышать ваш разговор и делать записи, если нужно.
Я помог Эвелин снять бархатное пальто с меховым воротником, которое пропиталось влагой, как банное полотенце, и положил его вместе с моим плащом на складные стулья. Небрежно бросив шляпу на электрический стул, я достал записную книжку и карандаш и подвел ошеломленную Эвелин к небольшой деревянной скамье между дверью и зачехленным стулом.
– Не думаю, что ты владеешь стенографией, – тихо сказал я.
Она сморщилась, пытаясь улыбнуться.
– Зато у меня красивая рука.
– У тебя все красивое, – сказал я, и хотя прошло столько лет, ей было приятно слышать это. – Только никому не показывай свою писанину... тебя могут обвинить в том, что это ты писала письма о выкупе.
Начальник тюрьмы Кимберлинк велел охраннику открыть стальную дверь с решеткой, и мы вошли в нее. Еще несколько шагов – и мы оказались перед камерой под номером 9, единственной занятой камерой на этом этаже.
Хауптман в сине-серой рубашке с открытым воротом и темно-синих брюках стоял и держался руками за прутья решетки – точно как делают узники домов смерти в плохих фильмах. Он был явно возбужден:
лицо исказилось, глаза безумные. Он совсем не был похож на того спокойного заключенного, о котором я так много слышал.
– Начальник, – проговорил он удивительно высоким, полным отчаяния голосом, – сделайте что-нибудь.
– Ричард, – мягко произнес Кимберлинк, – к вам пришли...
Хауптман еще даже не посмотрел на меня. Он просунул руку через решетку и указал наверх.
– Смотрите, – сказал он. – Смотрите!
Мы посмотрели туда, куда он указывал; по наклонным окнам большого фонаря верхнего света барабанил дождь, звуки которого негромким эхом достигали нас. Одно из окон фонаря с металлической рамой было приоткрыто, чтобы заходил воздух; угол был небольшим, и внутрь вода не затекала, но была другая проблема: в пространство между окнами и металлической сеткой на них попал воробей. Пытаясь вырваться из этой тесной тюрьмы, птица отчаянно и безуспешно взмахивала крыльями и билась о сетку.
– Сделайте что-нибудь, начальник! – воскликнул Хауптман, возбужденный не меньше птички.
– Ладно, Ричард, – сказал Кимберлинк, помахав в воздухе рукой. – Я велю охраннику заняться этим. А вы успокойтесь, к вам пришли.
Кимберлинк и охранник сразу вышли, причем первый указывал на ходу вверх, на фонарь, где застряла птица. Видимо, он действительно собирался ее освободить.
Тем временем Хауптман внимательно и недоверчиво, словно я был выставленным для опознания подозреваемым, смотрел на меня; беспокойство за птицу неожиданно сменилось суровостью.
– Я вас знаю.
– Вообще-то, – сказал я, – мы никогда не встречались, но...
– Вы давали против меня показания.
– Не против вас. Я просто давал показания.
– Вы приятель и телохранитель Джефси.
– Джефси мне не приятель. Уверяю вас, – я протянул ему руку. – Меня зовут Геллер. Натан Геллер. Я частный детектив. Губернатор Хоффман нанял меня, чтобы я помог расследованию, цель которого – установить истину о преступлении, в котором вас обвиняют.
Губы его скривились в улыбке.
– Обвиняют – это мягко сказано, мистер Геллер... ну да ладно.
– Можете называть меня Нейт.
– Хорошо, – он протянул руку через отверстие в решетке. – Меня зовут Ричард. Друзья называют меня Диком. Почему бы вам не называть так?
– Хорошо, Дик, – сказал я.
Прессе и обвинению нравилось называть его Бруно – это превращало его в тевтонского зверя.
Мы пожимали друг другу руки, когда подошел начальник тюрьмы и сказал Хауптману:
– Мы займемся этим вопросом. – Он имел в виду птицу. Потом повернулся ко мне: – Если вам что-нибудь понадобится, здесь всегда есть по крайней мере один охранник.
– Вы можете впустить меня туда? – спросил я. – Мне не хочется разговаривать с ним через эту решетку.
Кимберлинк на мгновение задумался и кивнул, потом кивнул еще раз, но уже охраннику, который повернул ключ в замке камеры и впустил меня.
Затем закрываемая дверь издала позади меня металлический вой, с лязгом захлопнулась, ключ со скрипом повернулся в замке, и я оказался запертым в камере один на один с Бруно Ричардом Хауптманом.
– Садитесь, пожалуйста, – сказал он, указав жестом на свою койку. Я сел, и он сел рядом. Возле койки стоял стол, заваленный газетами, журналами, различными книгами, среди которых были Библия и толстый фолиант в мягкой обложке с копиями протоколов судебного процесса над ним; к стене над койкой были прикреплены различные фотографии его жены и маленького сына. Там имелись раковина и туалет; камера была не маленькой, хотя и не такой большой, как та, в тюрьме графства Кук, в которой я несколько лет назад видел Капоне.
– Я должен объяснить, почему меня наняли, – сказал я.
– Я знаю, почему, – сказал он.
– Губернатор Хоффман говорил вам обо мне?..
– Нет. Но вы полицейский чиновник из Чикаго, который с самого начала занимался этим похищением.
– Правильно.
– То есть вы знакомы с этим делом лучше, чем кто-нибудь другой.
– Ну и это верно. У вас хорошая память.
Он кивнул в сторону копий протоколов суда:
– У меня достаточно времени для чтения. Я знаю немало о каждом свидетеле, кто давал показания за и против меня. Я интересовался вами. Вы известный человек. О вас писали газеты в связи с какими-то событиями в Чикаго.
– Не верьте всему, о чем пишут в газетах.
– Это хороший совет, Нейт. Вы думаете, это сделали со мной чикагские гангстеры?
