Макс Коллинз - Похищенный

– Для какой такой работы?

Он скривил губы в улыбке и подмигнул мне; неожиданно в его облике промелькнуло что-то от добродушного озорного эльфа.

Затем выражение его лица стало серьезным.

– Мистер Геллер, я нанял несколько других частных детективов, и мы нашли много новых доказательств... но, к сожалению, они недостаточно убедительны, чтобы мы добились нового рассмотрения дела Ричарда Хауптмана. И я не в состоянии помиловать его или смягчить ему наказание.

– Вот как?

Он покачал головой.

– Я лишь один член суда по помилованию. В Нью-Джерси губернатор не имеет права заменить смертную казнь другой мерой наказания. И я не смогу еще раз отсрочить приведение приговора в исполнение, если вы не найдете чего-нибудь ошеломляющего, что не сможет проигнорировать этот демократ, мой генеральный атторней.

– Вы имеете в виду Уиленза?

– Правильно. Мы с Дейвом дружим еще со школы. Вы с ним встречались?

– Один раз. Я видел его в действии на судебном процессе по делу Хауптмана. Я пробыл там всего один день, но достаточно насмотрелся на него. Продувная бестия.

Он кивнул и потянулся к коробке для сигар во столе.

– В этом деле он ловкач. Хотите сигару?

– Нет, спасибо.

Он закурил превосходную толстую гаванскую сигару.

– Любопытно то, что Дейв ярый противник смертной казни, в то время как я совсем не против того, чтобы убийц отправляли в ад.

Итак, я вновь стал участником мелодрамы под названием «дело Линдберга».

– Зачем штату Нью-Джерси понадобилось частное расследование? – спросил я.

– Я удивлен, что вы спрашиваете меня об этом мистер Геллер, если учесть, что однажды вы работали вместе с полицией штата, в частности с полковником Норманом Шварцкопфом.

Я пожал плечами и кивнул.

Он внимательно посмотрел на меня, прищурив глаза.

– Знаете, я был в камере смертников, где содержится Бруно Ричард Хауптман, мистер Геллер... Я узнал, что он хочет со мной поговорить, и тайком пошел на встречу с ним, надеясь, скажу честно, услышать от него признание. Вместо этого я встретил глубоко негодующего умного и благовоспитанного человека, который поднял немало вопросов, и я вынужден был согласиться, что они требуют ответа.

– А! – произнес я с улыбкой, неожиданно разгадав причину интереса, проявленного ко мне губернатором, – и вы пошли к начальнику полиции штата, чтобы найти ответы на эти вопросы.

– Совершенно верно. И наш общий друг полковник Шварцкопф проигнорировал мой приказ, то есть приказ исполнительной власти возобновить расследование по этому делу, под предлогом, как он сообщает в своих ежемесячных формальных записках, отсутствия каких-либо новых фактов. Когда я представил Хауптману тридцатидневную отсрочку исполнения приговора, я начал нанимать своих собственных следователей и, разумеется, отстранил Шварцкопфа от дела Линдберга. Как вы, должно быть, догадываетесь, отношения у нас с ним после этого натянутые.

– Явился ли Хауптман той причиной, которая заставила вас взяться за это дело? – спросил я, зная, что губернатора обвиняли в ведении политической игры. – Неужели слова этого заключенного показались вам такими убедительными?

– Да, вполне убедительными. Но были и другие причины. Я полагаю, вы встречались с Шерлоком Холмсом из Нью-Джерси по имени Эллис Паркер?

Я кивнул:

– В имении Линдберга в начале этого дела.

– Паркер проводил свое личное расследование, – сказал Хоффман, – хотя еще не посвятил меня в его результаты. Он один из людей, с которыми вы должны будете непременно встретиться; он действует очень скрытно, хотя получает от меня деньги.

– Этот старик любит славу, – сказал я. – Вы только не верьте всему, что о нем пишут и говорят.

– А я и не верю. Но довольно серьезно отношусь к его мнению. Он считает, что Хауптман невиновен или по крайней мере является мелкой сошкой, занявшей место настоящих похитителей.

– А вы рассматривали возможность того, что у группы вымогателей, в которую входил «кладбищенский Джон», вообще могло не быть ребенка?

Он энергично закивал, выпустил дым и зажестикулировал рукой с сигарой.

– Да, и представьте себе, мистер Геллер, Эллис Паркер считает, что ребенок, найденный в той неглубокой могиле в Саурлендском лесу, не был Чарльзом Линдбергом-младшим.

– Я слышал, что Слим Линдберг опознал сына довольно быстро.

– Опознал быстро?! А вам известно, что в морге тело осматривал... сейчас, позвольте я найду, – он начал рыться в документах и папках, лежащих на столе, быстро нашел нужную бумагу и прочитал с торжественным выражением на лице: «Останки осмотрел личный педиатр ребенка доктор Ван Инген. Сотрудник похоронного бюро сообщил, что доктор Ван Инген произнес следующие слова, цитирую: „Если бы вы положили на стол десять миллионов долларов и сказали, что они будут мои – стоит мне только уверенно сказать, что это сын полковника, – то и тогда я не смог бы правдиво опознать этот скелет“».

– Скелет? Я знал, что тело разложилось, но думал, что лицо сохранилось...

– Вы что, не видели, как выглядело это «тело»?

Я покачал головой.

Он достал из папки глянцевитую фотографию.

– Даже пол не смогли подтвердить, – сказал он и протянул мне фотографию.

– Боже, – сказал я.

На снимке была только кучка черных костей; более или менее можно было различить череп и пару ребер; левой ноги не было.

Неожиданно рот у меня высох.

– Я слышал, что ребенка опознали по пальцам ног, расположенным определенным образом...

– Ну, проверить это можно было только по одной ноге, – сказал Хоффман. – Восемнадцатого февраля, за десять дней до похищения, доктор Ван Инген осматривал ребенка и сообщил, что мизинцы обеих его ног загнуты внутрь и частично покрывают соседние пальцы. На трупе, или на том, что от него осталось, тоже имелся загнутый внутрь палец, но это был большой палец.

– Даже это трудно определить, – сказал я и отдал ему страшную фотографию.

– Но один факт неоспорим: врач в морге измерил тело, и длина оказалась равной тридцати трем и одной трети дюйма. Ван Инген измерял ребенка восемнадцатого февраля, и тогда его рост был равен двадцати девяти дюймам.

– Отчасти это можно объяснить ростом костей после смерти, – проговорил я задумчиво. – Но, черт возьми, не на четыре же дюйма с половиной они выросли!

– Разумеется, это подчеркивает один из основных изъянов защиты, – сказал Хоффман.

Я кивнул.

– Вы имеете в виду, что один из защитников Хауптмана оговорил, что он руководствуется тем, что труп, найденный у горы Роуз, был Чарльзом Линдбергом-младшим?

– Вот именно.

Об этом много сообщали в прессе. Уиленз допрашивал женщину, заведующую приютом для сирот, который был расположен меньше чем в миле от того места, где нашли тело; Уиленз хотел опровергнуть версию, что в лесу лежало тело одного из подопечных приюта.

Но Рейли прервал процесс судебного разбирательства почти сразу следующими словами:

– Мы никогда не утверждали, что это мог быть какой-нибудь другой ребенок, кроме ребенка полковника Линдберга.

Даже обвинение было ошеломлено этим абсурдным заявлением. Никакому логическому объяснению не поддавалось то, что Рейли на блюдечке преподнес Уилензу подтверждение состава преступления. Говорили, что другой защитник, Фишер, – верный сторонник Хауптмана – вскочил и со словами «Вы сажаете нашего клиента на электрический стул» выскочил из зала суда.

– Кто, черт возьми, все-таки нанял этого Рейли? – спросил я.

– Херст, – губернатор проговорил это со спокойной ироничной улыбкой.

– Херст?! Боже милостивый, газеты Херста смешали Хауптмана с грязью! Херст старый приятель Линдберга, черт...

– Знаете, – сказал Хоффман, пожимая плечами, – раньше Рейли был лучшим выступающим на судах адвокатом. В свое время он спас от наказания много гангстеров, нарушивших «сухой закон».

Я выпрямился в кресле.

– Неужели? Например, кого?

Хоффман пожал плечами.

– Кажется, одним из его самых известных клиентов был фрэнки Йейл.

Вплоть до своей кончины в 1927 году Фрэнки Йейл был представителем Капоне на Восточном побережье. В 1927 году Капоне убрал Йейла и поставил на его место Пола Рикку.

Может быть, Рейли плясал под дудку Капоне? Может, этот красноносый адвокатишка намеренно завалил дело?

– Знаете, мистер Геллер, – сказал Хоффман, – в этом штате есть люди, которые думают, что я взялся за это ради собственной славы, ради своей выгоды... однако учитывая, что мне угрожают смертью, что моя жена и три маленькие дочери находятся под круглосуточной охраной и что пресса требует моего импичмента, я сомневаюсь в том, что сделал «хороший политический ход», встав на сторону Хауптмана.

– Чего вы добиваетесь, губернатор?

Вся напускная веселость сошла с его лица.

– Послушайте, все, что мне нужно – это правда. Люди этого штата имеют право знать правду, и Хауптман имеет право на жизнь, если он не убивал ребенка Линдберга. Это было ужасное преступление, и интересы общества требуют, чтобы оно было полностью раскрыто.