Заводная девушка - Анна Маццола
– Не станешь?
Камиль присел к столу, пододвинул к себе лист бумаги и начал писать.
– Что вы пишете?
– Доканчиваю ordre de cachet. – Камиль написал несколько фраз, подул на бумагу и поднял лист за верхний край, чтобы Мадлен видела свое имя. Чернила, еще не успевшие просохнуть, зловеще блестели. – Одно из преимуществ моего незавидного положения. Я по собственному выбору могу упрятать в тюрьму кого угодно, а освободить этих узников может только король. И каково придется твоему дорогому племяннику, когда ты годами будешь томиться в Бисетре?
Мадлен смотрела на его запавшие глаза и небритые щеки.
– А знаете, что всегда говорила про вас Сюзетта? Она называла вас жалким человечком с маленьким усохшим quequette, который издевается над другими, чтобы почувствовать себя значимее. То, что вы говорили, оказывалось по большей части враньем. Напрасно я этого не вспомнила и не сказала: «Засунь свое предложение себе в задницу, ничтожный врун».
Мадлен думала, что Камиль ее ударит, но у него, похоже, кончился запал.
– Однако ты этого не сделала. Ты польстилась на деньги, начала рисовать себе радужное будущее и думать о нем. Что бы там ни говорила твоя сука-сестренка, она мертва. А у тебя выбор невелик. Что ты предпочтешь? Ненадолго прогуляться в Шатле или застрять в Бисетре? Если же ты и на этот раз явишься ко мне с пустыми руками, я разыщу твоего племянничка и отколочу его до полусмерти.
Мадлен без страха смотрела на своего мучителя:
– Это последнее, что я делаю для вас и для всех, кому вы служите. Если Рейнхарт не расскажет мне, как он управляет куклой, причина будет только одна: он ею не управляет. Ни сам, ни с чьей-то помощью. И причина ее странного поведения совсем другая.
По лицу Камиля было видно: он испугался. Невзирая на все его угрозы и lettres de cachets, внутри он так и оставался маленьким мальчишкой, боящимся, что взрослые уйдут и оставят его в темноте одного.
Они без промедления отправились в тюрьму Шатле. Камиль повел Мадлен по улице Кутеллери, где кучка ремесленников препиралась со стражами порядка. Оттуда он свернул на узкие грязные улочки, ведущие к реке и собственно к тюрьме. В приемной с холодными каменными стенами их встретил тюремный надзиратель. Лицо у него было бледным и распухшим, как у дохлой рыбы. Камиль что-то ему шепнул. Надзиратель устремил свои рыбьи глаза на Мадлен и кивнул. Взяв лампу, он пошел к другой двери, кивнув Мадлен, чтобы следовала за ним. Не взглянув на Камиля, она пошла за тюремщиком и его подмаргивающей лампой. Дверь за ними захлопнулась. Дальнейший путь пролегал по темному коридору, где пахло сыростью и отчаянием, по каменной лестнице и еще нескольким коридорам. С каждым шагом зловоние делалось все острее, а сумрак – гуще. Сквозь стены проникали звуки: глухие стенания, крики, отдельные вопли боли. Мадлен была в тонком плаще и успела настолько озябнуть, что не чувствовала пальцев.
Надзиратель привел ее в самые недра тюрьмы. Он остановился перед тяжелой деревянной дверью, открыл решеточку и заглянул внутрь, после чего отодвинул засов и отпер дверь. Открываясь, дверь издала странный звук, похожий на стон раненого животного. Запах внутри был еще отвратительнее: воняло блевотиной, мочой и гнилой соломой. Надзиратель зажег свечу в настенном подсвечнике.
– Я вернусь через четверть часа, – сказал он и ушел.
В сумраке камеры Мадлен различила фигуру, простертую в углу. Подойдя ближе, она услышала частое хриплое дыхание.
– Доктор Рейнхарт, – позвала Мадлен, коснувшись грубой мешковины, покрывавшей ее хозяина.
– Вероника… – простонал он.
Она отпрянула:
– Нет, месье. Это Мадлен, ваша служанка. Пришла вас проведать.
Из горла Рейнхарта вырвался хрип. Он шевельнулся:
– Похоже, я все еще жив.
Мадлен вновь приблизилась. В ноздри ей ударил запах изо рта Рейнхарта: запах голода и болезни.
– Месье, вы очень больны?
– Думаю, да.
Мадлен дотронулась до его головы, ощутив сильный жар. Ее глаза немного привыкли к темноте. Увидев кувшин с водой, Мадлен приподняла Рейнхарта и помогла ему напиться. Вода громко булькала в его горле.
– Они вас пытали?
– Этого следовало ожидать. Меня считают еретиком. Или колдуном.
Мадлен вновь уложила Рейнхарта на солому.
– Скажите, доктор Рейнхарт, кто это сделал? Кто заставил куклу писать послания? Кто заставил ее петь?
Ответа не было, только хриплый вздох.
– Мадлен, как ты сумела сюда попасть?
– У меня есть знакомый тюремщик. Упросила его. Я слышала, что вы больны.
От собственного вранья ей сводило живот, но если она не получит ответа, то очень скоро сама может оказаться на гнилой соломе. Мадлен сделала новую попытку:
– В Версале утверждают, что кукла говорит. Она шепчет и по-прежнему выдает послания.
В горле Рейнхарта что-то загрохотало. Мадлен поняла: он смеется.
– Да, они так говорят. Потому они сломали мне руку.
Мадлен закрыла глаза, скрипнув зубами.
– Доктор Рейнхарт, но ведь это же не вы, правда? Как вы можете управлять куклой, находясь здесь? Тогда кто это делает? Куклой управляет кто-то другой. Вы знаете? Вам известно, кто похищает детей?
И снова тишина, если не считать натужного дыхания.
– Месье, если вы мне скажете, я смогу помочь вам выбраться отсюда. Я упрошу тюремщика, о котором говорила. Доктор Рейнхарт, вам кто-то помогает? Кто-то управляет куклой?
Жаркая ладонь Рейнхарта схватила ее за руку. Мадлен сделала над собой усилие, чтобы не вырваться. Рейнхарт притянул ее поближе. От его зловонного дыхания ее рот наполнился желчью.
– Они думали, что смогут заткнуть Веронике рот, но моя храбрая девочка говорит.
Вновь послышался его каркающий смех, сменившийся стоном.
– Месье, вы очень больны.
Рейнхарт повалился на солому. Его дыхание стало еще тяжелее.
– Да. У меня тюремная лихорадка и, наверное, заражение крови. Я рассказал им все, что знал. Вижу, им этого мало.
Глядя на его тело, измученное пытками и жестоким обращением, Мадлен почувствовала неимоверную тяжесть собственной вины. С самого начала она шпионила за Рейнхартом, лгала ему, так что в тюрьме он оказался не только по королевской прихоти, но и благодаря ей.
– Они не могут так обращаться с вами. Вы же королевский часовщик!
– Пойми, Мадлен: моя жизнь ничуть не ценнее жизни любого другого человека. В конце мы все становимся пылью.
– Что может вас излечить? Может, нужны какие-то лекарства?
Она пойдет к Лефевру. Тот обязательно поможет.
– Сейчас, Мадлен, уже ничего. Я умираю. Но Вероника продолжает жить. Ее дух живет в механической кукле. Она сильнее всех нас. Ее сила превзошла мои упования.
«Он сошел с ума», – подумала Мадлен. Она разговаривает с безумцем.
