Владимир Корнев - Последний иерофант. Роман начала века о его конце
Не успел Яхонт ввалиться «на хазу», Никаноровна тотчас выскочила навстречу, как та любопытная Варвара:
— Ну что, касатик, с добычей? Ух какую коробчонку исхитили! Вижу, вижу — золотишка в ней с полпуда будет. На замочике, на крючочике… Люди гибнут за металл, Сатана там…
— Типун тебе на язык, ведьма старая! Ты тут, наверно, всю дорогу каркала, пока мы там… — прикрикнул на «вещую» притоносодержательницу одинокий «вождь». — Сегодня всех потеряли! Сколько ты, дура, тротила в коляску-то всобачила, весь Петербург, что ли, думала взорвать?!! Трепаная рогожа!
Он даже замахнулся на Никаноровну, которая проворно отскочила.
— Едрит твою в качалку, неужели я всех взорвала, — заорала она, оказавшись на безопасном расстоянии. — Я случайно, как я уже говорила, я никогда не повторюсь.
— Хорош петь лазаря! Тащи-ка лучше отмычку какую — у тебя же их на любой манер и размер!
И он посмотрел на незадачливую подрывницу таким же взглядом, каким напугал его четверть часа назад «Кесарев». Никаноровна почувствовала, как сердце уходит в пятки и мороз пупырышками высыпает на коже, ее редкие седые волосы встали дыбом. Трясясь, она завопила:
— Не молчите на меня!!! Слышишь?! Не молчи на меня так!!! — и скрылась в кладовке.
«Идейный вождь» потряс баул. Прислушался. Осторожно предположил:
— Не звенит. Видно, там купюр по самую крышку!
«Кесарев»-Думанский молчал — сведения мальчишки-жигана начинали подтверждаться. Тут и Никаноровна прискакала со здоровой фомкой наперевес. Яхонт ухмыльнулся, поддел инструментом аккуратный замочек с кодом, и тот, лязгнув, отлетел вместе с металлической крышкой: вожделенное содержимое «ларца с сокровищами» открылось на всеобщее обозрение. Никаноровна разочарованно ахнула, а Яхонт завернул длинную непечатную тираду. Только один адвокат, казалось, не был удивлен — хорошо, что на фоне общего глубокого потрясения его реакции никто не заметил. Сундучок был заполнен канцелярскими папками, которые украшали дурацкие бантики педантично завязанных тесемок. «Вождь», оставшийся без «племени», со всего размаху грохнул «ларец» об пол, некоторые из папок раскрылись, в воздухе закружились какие-то бумаги:
— Что за…?! Жук ты навозный, где деньги?!! Это и есть твой «жирный куш», это банк игорного дома или только бухгалтерия?!! Я чего-то не догоняю… Ты совсем оглох, Кесарь — где золото?!!
— Были там еще мешки, кто знал, что так выйдет, что твоих архаровцев положат всех? А ты вместо того, чтобы с берега пялиться, лучше бы тогда помог. А теперь что толку глотку-то драть? Плесни-ка мне лучше водки, а ты, Никаноровна, метнись мне за сухой одежонкой. Не видишь, я насквозь измок и обледенел, замерз я как ледышка — принеси что-нибудь потеплее.
— Ах ты проход поросячий, тоннель лежачий, кал сучий, это все из-за твоего пацана! Повезло ему, что убили, а то бы я сам… Хоть бы одна облигация какая оказалась. Да я тебя за это сам сейчас легавым сдам, всю жизнь у меня отрабатывать будешь! Говори, что за бумаги, чего там написано. Забыл, что ли?! Я ж читать толком не умею!
«Кесарев», втянув голову в плечи, подобрал с пола две папки, на одной из которых значилось «Первопрестольная», а на другой «Санкт-Петербург». Там оказалось множество неподшитых пронумерованных листов, но большая часть их была испорчена водой. Чернила в некоторых местах были полностью смыты, делая невозможным что-либо разобрать. Думанский взял один из уцелевших листов дорогой веленевой бумаги. На нем были выведены витиеватым канцелярским почерком два столбца — списка. С одной стороны гражданским шрифтом перечислялись известные всему Петербургу, а то и всей России, преимущественно дворянские родовые фамилии, гордость отечественной истории и культуры, против каждой из них в другом столбце стояли написанные готической латиницей фамилии инородческие: немецкие или еврейские, польские, чухонские, исковерканные английские (видимо, граждан Северо-Американских Штатов), даже латышские… Адвокат уже начинал догадываться, что за документация попала в его руки, а полуграмотный Яхонт, державший в руках целую раскрытую папку и тоже пытавшийся что-то прочесть (разумеется, безуспешно), вопил, багровея:
— Ну и удружил ты товарищам! «Фартовое дело» с братцем-покойником сварганил?! Да на хрен кому-то это чистописание, туфта архивная?! Ни бельмеса не разберешь, что к чему — справа вон не то цифры, не то шифры какие… Ты ж, сволочь, всех нас подставил, сам фраернулся и братву облажал, усекаешь? Вернись из них кто живой оттуда — на куски бы тебя покромсали, мыша вонючего! Деловых людей с канцелярскими крысами перепутал — на кого ты нас вывел, а?! Была б хоть цена этой «канцелярии», а то она ведь даже для сортира не годная — жесткая, склизкая… Тьфу, мать твою! А откуда столько конвоя — ты ж божился, что всего четверо будет? Бойцы мои опытные — все полегли!!! Я тебе, Кесарев, обещал — не будет банка, пеняй на себя…
— А ты, Яхонт, погоди, охолони маленько — я не сявка зеленая, чтоб меня сволочить! Память честных воров не мусоль, — «Кесарев»-Думанский перебил «вождя», призывая на помощь свой скудный блатной лексикон, который, между прочим, прилично пополнился за последние дни, и вооруженный принципом шахматиста: лучшая защита — нападение. — Я и сам не знал, что этих «кожаных» такая орава окажется, мне одному сколько досталось… А твои бойцы на санках разлеглись — знай пали, как на охоте. Так что свидетелей не оставили — уже хорошо! Ты мне лучше вот что скажи: какой студент-сапер такой здоровущий фугас под мост подложил? Если у тебя тротила целый склад, это не значит, что в дело нужно было целую прорву пустить! Заставь дурака Богу молиться… Еще чудо, что так обошлось, а то и нас вместе с мостом «развело» бы! Я вон до сих пор едва слышу… И еще скажи-ка ты мне, Яхонт, без балды, как на духу: наверняка решил со своими «идейными» прямо на скачке от Кесарева избавиться? Зачем с кем-то делиться, если можно всю кассу себе взять…
— Че несешь, какую кассу?! Там же ни гроша! — опешил Яхонт.
— Это ты теперь знаешь, вернее, думаешь, а тогда сколько сорвать хотел… Ни одна твоя «монашка» меня не подстраховала, в карету тонущую не сунулась, зато когда я с поживой выбрался, чудом не пристрелили.
— Да ты совесть-то поимей, Андрюха! Это ж я тебя от черного отбил! — вырвалось у обалдевшего бандита.
— Кто там разберет — палили в мою сторону… Да ладно, я не злопамятный. А если и вправду ты выручил, спасибо, братан! Вот денег жалко.
— Че-е-во?!!
— Того! Золота жалко, говорю. Я-то первый попавшийся баул взял и наружу — кто ж мог знать, что в нем бесполезные бумаги! А там еще другие оставались, не иначе с казной, еще слитки золотые…
— Как?!! — Яхонт выпучил глаза. — Выходит, банк там все таки-там был?!!! А ты молчал…
— Да был, был! Он и сейчас там — в Фонтанке… Умен ты, как я погляжу, — разве я один мог больше взять? В этой «иордани» и так вдоволь набарахтался… Ты в детстве книжку про Ледяной дом, конечно, не читал. «Грамотей»! Так вот там хохла одного на морозе водичкой поливали — он в ледяную скульптуру превратился. Хочешь попробовать?! С меня-то хватило. Честно нужно было работать, пока карета не утонула! А если очень припрет — собери еще товарищей, прикажи за золотишком на дно нырять — ради идеи! — «Кесарев» с прищуром поглядел на осиротевшего «вожака». — Думаешь, найдутся добровольцы? Правеж сейчас кончишь, и вперед! Мне уже до столба будет.
Неожиданно оживилась Никаноровна:
— Яхонтовый, душа родная, не тронь Андрюху, а? За ним столько дел славных, а коли вышел кикс, так с кем не бывает… Ты ж знаешь, Яхонтовый, это ж я во всем виноватая! Андрюша, разлюбезный — и ты прости за ради Христа! Мартышка к старости слаба глазами стала… Я во время оно — в бестужевках, химию на ять знала, особенно что до взрывчатых веществ касаемо! На глаз тротил сыпала и бомбы что надо выходили, а тут фугас-то готовила, да и переборщила сослепу, да сдуру еще всю пропорцию нарушила, ну и как было прилепила с твоими жиганами — с них-то взятки гладки! — под перила, под самую середку… Эх, фраернулась я, растеряла всю профессиональную квалификацию: была Никаноровна бомбистка-террористка, а стала бестолковка слабоумная. Суди меня по всей строгости блатного закона! А Андрея в покое оставьте. Не виноватый он, как есть не виноватый!
Яхонт стукнул по столу кулаком:
— Засохни, мозганутая!
«Лик» его был ужасен настолько, что даже видавшая виды «подводчица и наводчица», завопив, со всех ног бросилась на лестницу, прыгая сразу через несколько ступенек, как юная серна.
— Ангелы впереди — ч…ти позади! Етитская сила, спасай заблудшую Никаноровну!!!
Разъяренный «вождь» бросился вдогонку, размахивая тяжелой отмычкой, да куда там — неуловимая старуха хохотала уже где-то в самом низу лестницы, понимая насколько она недосягаемая для преследования. — Если есть на свети рай, не греши, не попадай.
