Валерий Введенский - Старосветские убийцы
Подытожу. Ответьте на вопрос, кто знал про вексель и сережки? Кто не вызвал бы удивления, придя рано утром к Шулявскому с сообщением о продолжении дуэли? Кто мог подсунуть ключ в сюртук Тучина, когда тот завтракал? Кто знал, где прячет Гришка ключи от покоев князя (замки, напомню, были не сломаны). И, наконец, кто умеет подделывать почерки?
Денис видел, что Киросиров глаз с него не сводит. «Кажется, пришла моя очередь попасть в подозреваемые», — грустно подумал Угаров.
— Угаров! — прошипел урядник. — Художник! Ему почерк подделать — пара пустяков. И на дуэли он секундантом был, его бы поляк не заподозрил.
— Верно мыслите, — похвалил Тоннер. У Дениса упало сердце в пятки: «Сашку оправдали, теперь за меня взялись». — Только секундантов было двое. Убийца — господин Рухнов!
Михаил Ильич судорожно засмеялся. Остальные, ничего не понимая, уставились на него. У Дениса сначала от сердца отлегло, а потом опять схватило: как же так? Зачем Тоннер клевещет?
— Илья Андреевич? Ведь именно Михаил Ильич меня нашел, спасти пытался! Чуть сам не погиб! — обратилась к Тоннеру княгиня Елизавета.
— Найти пытался. Не спорю. Но, выяснив, где вексель, закрыл в подвале и дом поджег. Потом все свалил на Никодима. А пожар-то с комнаты князя начался, правая часть дома первой сгорела!
— Даже возражать не хочется, господин Тоннер, — выпив вина, спокойно сказал Рухнов. — Вы главное забыли. Пьян я был в ночь после свадьбы. Гришка меня с трудом в комнату оттащил и сам рядом свалился. Как я мог по дому в таком состоянии разгуливать, людей убивать? Я и с утра лыка не вязал.
— Запросто: пьян был фикус, что в трофейной растет. Он до сих пор генеральским коктейлем благоухает, у меня нос чуткий. А Гришку вы сонным зельем угостили, специально у Глазьева бутылочку украли, потом тому же Тучину подкинули. Григорий, — позвал Тоннер, — вы в комнате Рухнова выпивали?
— Выпивали, — подтвердил Гришка. — На посошок.
— А когда ты шампанское для князя открывал, Рухнов где был?
— Рядом. Схватил бутылку, пытался спьяну отхлебнуть.
— Яд и положил, — сказал Тоннер.
— Пьян я был, пьян. Сколько раз повторять?! — возмутился Рухнов. — А про сережки-то я откуда мог знать? Шулявского в первый раз здесь видел.
— Напомню фразу, прозвучавшую из уст Елизаветы Петровны полчаса назад. «Шулявский, увидев портрет Ольги Юсуфовой, поразился ее сходству со мной!» В эту усадьбу поляк попал вместе с нами первый раз в жизни. Где он мог портрет увидать? Только в доме князя Юсуфова, который когда-то заказал его копию. Игорь Борисович — известный собиратель всего, что связано с историей его рода. Уверен, он и есть тот таинственный коллекционер, который нанял Шулявского. В петербургском свете давно известно о полном отсутствии у князя Юсуфова всякой щепетильности. А его секретарем являетесь вы, Михаил Ильич. Что в секретаре ценится? Складно составить бумагу и желательно написать ее почерком хозяина, чтобы тот себя не утруждал.
— Вы, господин Тоннер, — вздохнул Рухнов, — без сомнения умны. Только в шахматы плохо играете. Помните, Митя вам фигурку подставил, вы обрадовались, съели, а потом шах и мат получили. Так и здесь. Все против меня подстроено, вы меня скушать пытаетесь, а я ни при чем. Наоборот, именно я преступление раскрыл, княгиню нашел. Но на вас, Илья Андреевич, зла не держу. Преступник, как вы правильно подметили, очень умен и, несмотря на юный возраст, хитер. Я его разоблачу. В отличие от вас, у меня-то доказательства имеются.
Рухнов стал рыться в сюртуке. В один карман полез, затем в другой. Потом хлопнул себя по лбу и обратился к Угарову:
— Друг мой! Письмо, кажется, у вас осталось?
Денис раз за разом прокручивал в голове события, произошедшие несколько часов назад в подвале. Получалось, что Тоннер прав. Если бы комната уже горела, когда Рухнов из люка вылез, надо было вырываться из дома всем вместе, а не отправляться за помощью. А если не горела, а с Никодимом Рухнов столкнулся, затворяя дверь, значит, сам Михаил Ильич дом и поджег!
Рухнов дотронулся до плеча Угарова, и тот встрепенулся.
— Денис Кондратович, дайте письмо, пожалуйста!
— Да, да, сейчас… — Угаров полез было в карман, но затем передумал: — Постойте, Михаил Ильич. Одну секундочку. Я только один вопрос Мите задам. Хорошо?
Рухнов развел руками.
— Ваше право.
— Митя! В детстве все мальчишки тайники устраивают. Разные камушки, фантики от конфект там складывают. Потом там дневники хранят, любовные письма. У вас такой был?
Митя удивился:
— Был, конечно.
— А где?
— Перед домом накренившаяся липа растет. Если вверх по стволу забраться, там дупло широкое, я дощечку приладил, чтоб вода не затекала.
— Кто со мной? — крикнул Угаров. — Рухнов с той липы вчера вечером за домом наблюдал, там драгоценности и спрятал.
— Ах ты сукин сын! — Михаил Ильич от злости дернул скатерть, и вся посуда полетела на сидящих гостей. Схватив канделябр, Рухнов успел ударить исправника Степана, подскочившего к нему первым, но бежавший следом Порфирий быстро утихомирил негодяя неизменной дубинкой.
Тоннер вытер платком капли пота со лба и в изнеможении опустился на стул. Признание прозвучало! Преступление раскрыто!
— Как я решился на такое, спрашиваете? — Рухнов прикладывал к ноющему затылку кусочки льда из серебряного ведерка. Содержимое тайника безоговорочно его изобличило. Кроме искомых сережек и ожерелья, там нашли закладную на имение Северских, поддельную печатку князя Юсуфова, еще один пузырек с цианистым калием и пачку бумаги, пахнувшую духами Северской. — Хлебнете с мое нужды, не на такое решитесь!
Князь Юсуфов — страшный человек. Побогаче царя будет, а все ему мало. И ничем не брезгует, если цель наметил. Думаете, Василий Васильевич случайно пятьсот тыщ проиграл? Все подстроено было. Мой патрон давно на Носовку облизывался…
— Что правда, то правда. Мите годика три было, когда он сюда заявился, — встряла Анна Михайловна. — Могилку сестры и племянницы приехал навестить, только уж слишком моими делами интересовался. Все выпытывал — какой доход дает поместье, а если всем крестьянам оброк на барщину заменить, не больше ли получится? Я ему сразу сказала: «Не твоего, Игорь Борисович, ума дело. Поплакал над могилками — и езжай себе. Картинку как художник закончит, пришлем с оказией в Петербург».
— На свадьбу дочери Юсуфов пригласил Северского нарочно, — продолжил исповедь Рухнов. — Заранее задумал имения лишить. И меня к нему приставил, мол, «ты, Василий Васильевич, от Петербурга отвык, Мишка тебя сопроводит, лучшие места в городе покажет, где девочки, то да се». Мы и отправились, есть такое заведение на Большой Морской, очень фешенебельное. Никто не знает, но через подставных людей им Игорь Борисович владеет. Обслужили нас по высшему разряду, выпили от души, уже и лыка не вязали, а не садится Василий Васильевич за ломберный стол…
— Параскева его заговорила, — перебила Рухнова Анна Михайловна. — Жила тут одна колдунья. Долго я ее обхаживала, умоляла Ваське помочь, чтоб горькую в рот не брал, а карт в руки. С трудом уговорила, но от обеих напастей, сказала, не может, предложила выбирать. Карт-то я больше боялась…
— И тут я про кости вспомнил, в них играть и сели. Проигрался Василий Васильевич в мгновение ока — шулера у Юсуфова высшей пробы.
— Шулера? — ужаснулась Елизавета Северская.
— Да! Князь им покровительствует, а они указанных людей до последней нитки раздевают. И нотариус при них! Василий Васильевич закладную тут же и подписал. Наутро проснулся, ничего не помнит, аптекарь тамошний постарался, не хуже Глазьева микстурки варит. Как узнал Северский, что натворил, бросился к Игорю Борисовичу, плакал, умолял помочь. Юсуфов якобы выкупил у своих же шулеров закладную, но сроку Василию Васильевичу дал год. Игорю Борисовичу приятно, когда его не жуликом, не грабителем, а благодетелем считают. Выпутаться все равно никому не удается, он сразу все банки извещает, что имение заложено.
— А вы первый помощник в столь низких делах, — с ненавистью сказал Угаров.
— А мне, Денис Кондратович, деваться некуда. Я тоже должник.
— Шулера обыграли?
— Что вы, с роду карт в руки не брал. Я вам, Денис, рассказывал. Приехал в Петербург нищим калекой, отцовский приятель меня пожалел, в департамент пристроил, но быстро скончался и дальнейшую дорогу в прямом смысле слова я пробивал локтями. Бумаги писал быстро, мысли излагал толково, а что самое главное, умел почерком любого начальника писать. Ему себя и утруждать не надо, перья в чернильницу макать. Пьянствует целый день, а документы все готовы. В двенадцатый класс, губернским секретарем, уже через два года произвели, а еще через два уже коллежским числился.
