Владимир Корнев - Последний иерофант. Роман начала века о его конце
— Нашел чему удивляться! Он и есть особый фрухт политический, сознательный шибко. Таких, как мы, за людей не считает, гонит, будто скотину на убой, — заметил, кажется, Егорушка, зло сплюнув.
Оказавшись в относительном покое, Думанский для вида вытащил из кожаного баула несколько крючковатых железок в смазке, о назначении которых мог лишь догадываться, и принялся для вида ковыряться в замке. «Что будет, когда они поймут, что я не в состоянии открыть его? Если скажу, что в участке меня ударили головой об стенку и теперь у меня амнезия — неужели их удовлетворит такое объяснение? Тут бессмысленно придумывать оправдания».
В этот момент с улицы раздались выстрелы и донесся отчетливый топот множества ног. Находящиеся внутри здания налетчики принялись стрелять в ответ. Судя по всему, их оказалось гораздо больше, чем можно было вначале предположить. Стреляли из окна рядом с кассой и из аудитории — оттуда, где содержались заложники. Однако число бандитов все же сокращалось, а оставшиеся перебегали от окна к окну, изо всех сил создавая впечатление плотной, хоть и беспорядочной, стрельбы.
— Давай же, падло, открывай! — послышался над самым ухом Викентия-«Кесарева» яростный крик. — Нечего, в натуре, рассусоливать! А то самого завалим, раз от тебя толку никакого. Так Яхонту и доложим: был фартовый шнифер да весь вышел.
В это же время кто-то из стоявших у окна закричал, невольно оттягивая бесславный конец «взломщика»:
— Ша, братва! Фараоны как саранча прут! — и продолжил беспорядочную стрельбу.
В суматохе возобновившейся перестрелки Думанский огляделся, ища путь к спасению. На глаза неожиданно попался труп несчастного кассира. Хватаясь за соломинку, адвокат начал судорожно его обыскивать. В одном из карманов обнаружилась связка ключей.
«На Тя уповаю, Господи!» — воззвал Викентий Алексеевич из глубины существа…
Мысленно прочитав эту короткую молитву, он вставил первый попавшийся ключ в замочную скважину сейфа. В замке что-то щелкнуло, раздался мелодичный звон и тяжелая дверца точно сама собой отскочила в сторону. За ней было несколько полок, сплошь заваленных пачками ассигнаций, перетянутых крест-накрест аккуратно склеенными орлеными полосками. На нижней полке сиротливо белела приличная стопка мелко исписанных бумаг.
Адвокат незаметно спрятал ключи в карман и быстро вставил в замок одну из отмычек — для виду.
— Гляди-кось ты — открыл, холера! Ложь давай сюда! — Кто-то из налетчиков сунул Думанскому нечто вроде холщового почтового мешка. — А мы уж думали: не то скис Кесарев, не то скурвился.
Когда мешок оказался наполнен доверху, усатый налетчик в гороховом пальто вырвал его из рук лже-шнифера, крепко завязал, и, подойдя к окну, в котором вместо стекла торчали жалкие осколки, метким броском отправил по направлению к мотору, где рядом с шофером восседал Яхонт собственной персоной.
В следующее мгновение раздался выстрел, усатый перевернулся через подоконник и замер, повиснув наподобие омерзительной окровавленной тряпки, однако Яхонт, успевший поймать мешок с деньгами, поспешно удалился с «театра военных действий», преследуемый жандармами. Из переулков как раз новым потоком хлынули серые шинели и бескозырки с голубым околышем.
Вскоре мотор оказался в положении зайца, преследуемого сворой борзых. Последнее, что можно было разглядеть, пока авто не скрылось за углом, оказались безвольно мотающаяся из стороны в сторону голова шофера, гуттаперчевый Яхонт, который, перегнувшись через сиденье и дотянувшись до руля, пытается управлять мотором, да «архаровцы», уже отовсюду наседавшие на лакированную авто-таксу.
Думанский недолго тешил себя надеждой, что после того, как он оказал требуемую услугу, про него наконец-то все забудут. В помещение кассы стремительно ворвались два запыхавшихся налетчика, как раз те, которых Викентий Алексеевич в начале дела видел возле дверей вестибюля.
— Рвать когти надо! — отчаянно прокричал первый бандит — Федька Косой. — Сматываемся! Яхонта повязали.
— Давай, чего ждешь? — подхватил другой. — По каторге соскучился?
«В самом деле, — подумал адвокат. — Теперь для всех я Кесарев, тот самый, фото которого моими же стараниями расклеены на каждом столбе и каждой афишной тумбе. Ничего не остается, как бежать вместе с этими».
Свистки полицейских заливались уже в соседнем коридоре. Неожиданно очень кстати распахнулись двери аудитории, в которой томились заложники, толпа перепуганных преподавателей и студентов хлынула на свободу. В самой гуще универсантов были и те, кто стерег их: один, на вид деревенский парнишка лет не более восемнадцати, поверх русской рубашки надел сюртук, отнятый у старичка-профессора с седой бородкой, которого он удерживал под руку, тыча в бок револьвером. Другой даже не прибегнул к переодеванию, согнулся в три погибели и, накрыв голову собственным гимназическим пальто, уподобился Одиссею, спасающемуся из пещеры циклопа.
— Ишь, что придумали! — хлопнув себя ладонями по бокам воскликнул кто-то из налетчиков. — Ума палата — что значит в гимназии учился. Айда с ними!
— Нет, это слишком рискованно, — задумчиво произнес Думанский. — И сам так не поступлю, и вам не советую. Они бегут прямехонько к главному коридору, где перед поворотом есть одно узкое место — я его дорогой запомнил. Полиция просто обязана устроить засаду именно там. В это «бутылочное горлышко» можно просочиться лишь по одному, максимум по двое. А уж жандармы, я вас уверяю, отделят тем временем агнцев от козлищ.
Подельники с изумлением уставились на «Кесарева», как будто из его горла вместо человеческой речи раздалось птичье щебетание.
— Это, конечно, умственно, только как ты сам отсюда думаешь выбираться? Через окошко, что твой чижик-пыжик?
— Нешто других способов мало? — ответил Думанский, удивившись, как в нем подсознательно признали правоведа, хоть он забыл, когда в последний раз надевал форменную зеленую шинель и училищную фуражку с желтым околышем, и, сообразив, что немного вышел из роли, скомандовал:
— За мной, братва!
Недоуменно пожав плечами, подельники согласились. Выбора все равно не было: толпа преследователей медленно, но верно сжималась, отрезая все пути к отступлению.
Ни минуты не колеблясь, Думанский выскочил из кассы и пробежал шагов десять по внутреннему коридору, казалось, прямиком в объятия жандармов, на самом же деле гонимый каким-то инстинктом юриста, чувствуя себя почти в родных стенах — и в университете тоже ведь готовили «законников».
Ворвавшись в одну из аудиторий, он мгновенно пролетел ее насквозь, наугад распахнув неприметную дверцу рядом со шкафом с номерами «Российского правоведения» за последние двадцать лет! «Кто бы мог подумать, Господи? Разные пути ведут все же к одному — к Закону и Благодати! — Викентий Алексеевич даже перекрестился. — Неисповедимы пути ко спасению».
За дверцей оказалось крохотное помещение, битком набитое разнообразным хламом: стопками журналов, рулонами пожелтевшей бумаги, ломаными стульями.
— В кладовке, что ли, предлагаешь отсидеться? Так ведь все одно найдут.
Не отвечая, Думанский забрался на колченогий стол, который впервые видел, вооружился сломанной шваброй и, точно кто-то незримый направлял его руку, одним ударом выбил стекло подслеповатого окна, располагавшегося где-то под самым потолком.
Из образовавшейся дыры ощутимо потянуло холодом улицы. Думанский поспешно вылез наружу и, заглянув в комнату, ведомый, очевидно, все тем же благородным «лунатическим» духом Правоведения и Юриспруденции, поманил за собой остальных:
— Скорее за мной, здесь крыша факультетского флигеля! А перебираясь с крыши на крышу, можно оказаться очень далеко отсюда.
Около четверти часа они бежали, поскальзывались на ржавом железе, падали и поднимались вновь. Один раз Думанский едва не сорвался, зацепившись штанами за какой-то торчащий выступ, потом чуть не пробежали над самым жандармским постом. Но в конце концов, преодолев множество преград и расселин, местами продвигаясь едва ли не на четвереньках, они смогли спуститься на землю в нескольких кварталах от университета, уже в другой части огромного Васильевского острова.
— Голова у тебя варит что надо! — одобрительно произнес один из подельников. — Ты будто и сам из этих, из законников. Не тут часом учился сейфы вскрывать? Ха-ха-ха!
— Ту-ут?! Нет, что вы, — поспешил ответить Думанский. — Хотел когда-то одно дельце здесь провернуть, да не выгорело.
— Уж это точно! Никогда не знаешь, что тебе пригодится и где выгорит.
XIII
Вечером в «странноприимную обитель» Никаноровны откуда ни возьмись примчался Яхонт. «Вождь» был сам не свой, его трясло крупной дрожью от злости и от страха. Для Думанского, который надеялся, что задержали всех, это был, мягко сказать, весьма неприятный сюрприз. Отдышавшись, Яхонт рявкнул, схватив беднягу Кесарева «за грудки»:
