Кэтрин Джинкс - Инквизитор
— Если сторожа захотят есть или спать, то они могут сделать это у вас. — Я поднимался по лестнице в его жилище, которое состояло из большой кухни и двух спален, роскошно обставленных.
Оглядевшись, я не увидел доказательств того, что здесь не поместятся еще несколько человек.
— Предоставляйте женщинам любые одеяла и белье, которые они потребуют. Я хочу, чтобы вы кормили их со своего стола.
— Что?! — вскричала жена тюремщика.
— И еще, при возможности, — продолжал я, не обращая на нее внимания, — я стану присылать пищу из обители. Эти женщины не заключенные, Понс, они ваши гостьи. Если вы будете плохо с ними обращаться, то ожидайте такого же отношения и для себя.
— Интересно знать — от кого? — Понса разозлили мои требования. — Я слышал, что вы больше не служите в Святой палате.
— Разве я ездил бы по делам Святой палаты, если бы не служил в Святой палате? Ладно, одна из женщин очень больна, и я хочу, чтобы вы давали ей бульон и прочее. Еду для больных. И если ее состояние будет вызывать серьезное беспокойство, — вы понимаете? — тогда меня следует уведомить немедленно. В любое время дня и ночи. А если я понадоблюсь кому-нибудь из них, то меня тоже следует немедленно уведомить.
Понс недовольно фыркнул. Его жена вытаращила глаза. Наверное, мне стоило быть с ними менее резким, пощадить их самолюбие. Наверное, мне стоило, заботясь о благополучии Иоанны, предусмотреть вопросы, которые могут возникнуть. Но мне хотелось как можно быстрее устроить женщин со всем удобствами. Я решительно не желал допустить, чтобы Виталия умерла у ворот тюрьмы. Я боялся, что явится Пьер Жюльен и отменит мои распоряжения.
— Но в караульной хранится оружие, — заметил Понс. — Пики. Дрова. Кандалы.
— Уберите их.
— Но куда?
— В подвал.
— Но в подвале у нас содержится заключенный.
— Заключенный?
— Новый заключенный. Я же говорил вам, что тюрьма переполнена!
Таковы были преграды, вставшие у меня на пути. Тем не менее я их преодолел; из караульной комнаты вынесли все, кроме стола, скамей, кроватей и отхожего ведра. Достали два соломенных тюфяка и свежее белье. Лишь мои пожелания относительно жаровни были отвергнуты. Привезя ее с собой из Кассера, я надеялся поместить ее рядом с кроватью Виталии. Но Понс сказал, что посредством этой жаровни они сожгут тюрьму дотла.
— Нет, — возразил я.
— Отец мой, это запрещено!
— Ночью Виталия должна находиться в тепле.
— Тогда пусть ее подруги с нею спят.
Он отказал в разрешении разжечь жаровню. Отец Пьер Жюльен, пояснил он, не потерпит подобного нарушения правил. И, зная, что он почти наверняка прав, я сдался. Я любой ценой хотел удержать Пьера Жюльена в неведении относительно Иоанны де Коссад.
— Огня не будет, — сказал я ей, когда ее ввели в караульную. — Но если вам понадобятся дополнительные одеяла, то тюремщик их принесет.
— Благодарю вас, — пробормотала она, глядя на крюки, торчавшие из стены. Она обнимала Вавилонию, которая жалась к ней, как младенец.
— Ночи не такие уж и холодные. — Это заверение предназначалось скорее мне самому, чем ей. — Когда ваша одежда просохнет, вам станет теплее.
— Да.
Затем вошла Алкея.
— Да тут целый дворец! — воскликнула она. В продолжение всей поездки она была весела, если не считать того, что однажды рассердилась на своего охранника. — Сухой, как старые кости, а места здесь хватит десятерым! Отец мой, в вашем монастыре наверняка нет таких палат?
Вавилония, приободрившись от ее слов, подняла голову. Даже выражение лица Иоанны изменилось. Только Виталия, которая спала, да несшие ее солдаты, которым не нравилось, что у них отнимают комнату, не разделяли радостного настроя Алкеи. Это была поистине неунывающая натура. Она с восторгом привлекла наше внимание к щебетанию птиц, которые облепляли городские стены, гнездясь и питаясь среди башен.
— Наши младшие сестры будут петь для нас, — просияла она. — И как хорошо снова услышать перезвон колоколов! В этой комнате очень светло. Я смогу читать, если сяду возле окна.
— Лампы здесь не разрешают, — сказал я. — Простите. Но коридоры всегда освещены, и потому немного света всегда будет проникать сюда, даже ночью. Вы голодны? Хотите есть?
— Нам нужна вода, — ответила Иоанна.
— Конечно.
— И наши вещи.
— Сейчас их принесут.
— А где будете вы? — горестно, с тоской в голосе спросила она. Я хотел поцеловать ее, но должен был довольствоваться прикосновением к ее руке.
— Если я вам понадоблюсь, то я приду. За мной пошлют. И я буду часто вас навещать.
— Возможно, вы могли бы одолжить мне еще какие-нибудь книги? — весело спросила Алкея. Это была дерзкая просьба, но она заставила всех нас улыбнуться. Для этого она, несомненно, и предназначалась.
— Возможно, — отвечал я. — Возможно, мне следует попросить епископа навестить вас.
— О да! Это было бы чудно. Епископы всегда хорошие собеседники.
— Только не епископ Ансельм. Но я сделаю все, что в моих силах. А теперь я пойду и велю доставить вам вещи и воду. Нужно что-нибудь еще? Нет? Постарайтесь отдохнуть. Мы с вами еще увидимся до вечерней службы.
— Отец мой… — это говорила Иоанна. Она дотронулась до моей руки и не убирала ее. Я всем телом чувствовал ее прикосновение. — Отец Бернар, что с нами теперь будет?
— Спите, — сказал я, зная, что она просто пытается меня задержать. Как я желал остаться! — Сначала еда, а потом сон. Завтра я вернусь.
— А Виталия?..
— Если я вам понадоблюсь, тюремщик вызовет меня. Если будет нужен священник, я его приведу.
И, утешив ее многими другими заверениями, я ушел. Я обнаружил пропавшие вещи в жилище Понса; их отправили в караульную, равно как ведро воды и миску супа. Я поговорил с каждым из наших сторожей, втолковав им, что если женщин будут бить, обижать или чинить им ночью какие-нибудь неудобства, то гнев Божий обрушится на виновника сих преступлений. Затем я отправился в Палату, где застал Дюрана и брата Люция, сидевших в скриптории.
— Отец мой! — воскликнул Дюран. Он развалился за столом Раймона, подставив под голову одну руку, а другой лениво перелистывая страницы реестра, лежавшего перед ним.
Люций чинил перо.
— Где отец Пьер Жюльен? — спросил я, отмахиваясь от их приветствий. — Он пошел к службе?
— Отец Бернар, мы не видели его целый день, — отвечал Дюран. — Он велел мне быть на месте, но самого его нет.
— Так где же он?
Дюран пожал плечами.
— Не заболел ли он? Вы получали от него известия?
— Да, отец мой. — Нотарий, казалось, внимательно изучает мое лицо; наверное, печать дорожной усталости привлекла его внимание. — Когда прибыл Жордан, я послал записку в обитель, и ответ был от отца Пьера Жюльена. Он велел нам ждать.
— Когда прибыл Жордан? — Я ушам своим не верил. — Вы хотите сказать: Жордан Сикр!
— Да, — ответил Дюран.
— Он здесь?
— Да, отец мой. Он прибыл этим утром. Но с ним еще никто не разговаривал.
— Значит, я буду первым. Брат, будьте добры, найдите Симона и Беренгара. Дюран, пожалуйста, приготовьте все необходимое. Вы мне понадобитесь. Нужно будет записывать.
Взглянув в окно, я заметил, что уже совсем поздно, и подумал, что придется как-то объяснять свое отсутствие на вечерней службе.
— Жордана можно допросить в комнате отца Пьера Жюльена, — продолжал я, — раз сейчас там никого нет. Я поговорю с Понсом. Это весьма своевременно.
— Отец мой…
— Что?
Дюран смотрел на меня, нахмурив брови. Наконец он произнес:
— А вы все еще… как бы сказать… я думал…
— Что?
— А вы разве не сложили свои полномочия?
Я поспешил заверить его, что если бы меня уволили из Святой палаты, он бы первым узнал об этом. И с этими заверениями я отправился расспросить Понса о Жордане Сикре.
Тюремщик сообщил мне, с угрюмым презрением, что Жордан содержится в подвале. С ним прибыло адресованное мне письмо. Теперь оно находилось у брата Люция. Стражники Жордана — четверо каталонских солдат — уже успели отбыть из Лазе. От отца Пьера Жюльена не поступало пока никаких распоряжений относительно заключенного.
Если он мне нужен, то я могу с ним повидаться. И вот ключи.
— Еще мне понадобится охранник.
— Но только не с Жорданом. Он закован в кандалы по рукам и ногам.
— В этом есть необходимость?
— Он знает эту тюрьму, отец мой. Некоторые из стражников — его приятели. Но вам, конечно, лучше знать.
Как же он был зол! Решив про себя, что он поступает неразумно, я отвернулся, даже не поблагодарив его. Но, вспомнив еще одно важное дело, я снова обернулся к нему.
— Кто-нибудь говорил с Жорданом?
— Я сказал ему, что он гнида.
