Майкл Грубер - Книга воздуха и теней

Крозетти задумался над услышанным, но ненадолго. Он был американцем, хотел снимать кинофильмы и продавать их, он чувствовал себя не более чем туристом в этой мрачной стране. Страдание, нигилизм, смех дьявола — все, о чем снял кино Полански, было необходимой приправой, типа майорана. Но из приправы, как известно, никто не делает еду. Поляки вызывали восхищение своим чисто поверхностным мастерством: то, как освещаются лица, то, как камера «наезжает» на героя.

После паузы Крозетти спросил:

— Ну, может, хотите посмотреть что-нибудь?

— Только не «Чайнатаун»! — воскликнула Мэри Пег.

— Нет. Мы будем смотреть моральное кино, — ответил ее сын. — Устроим фестиваль Джона Уэйна.[68]

Так они и сделали. У Крозетти было около пятисот DVD и несколько сот видеопленок. Начали с «Дилижанса», потом перешли к самым ярким достижениям Херцога. Однако Мэри Пег вскоре скисла и заснула, уронив голову на плечо Климу. Когда фильм закончился, они перенесли Мэри Пег на кушетку, накрыли ее одеялом, выключили телевизор и вернулись на кухню. Это был первый случай на памяти Крозетти, когда его мать пропустила «Сегодня вечером». Это обрадовало его — словно Мэри Пег выиграла приз.

— Я, пожалуй, тоже лягу, — сказал Клим. — Спасибо за интересный вечер. Признаюсь, мне всегда нравились ковбойские фильмы. Они действуют на меня успокаивающе — как колыбельная в детстве. Скажите, что вы собираетесь делать с этим шифром?

Неожиданная смена темы разговора заставила Крозетти вздрогнуть; припомнилось, как отец называл это старым полицейским трюком, имевшим целью вывести подозреваемого из равновесия.

— Понятия не имею. Вы же сказали, что взломать его нельзя.

— Да, но… ваша мать рассказала мне всю историю, насколько сама в курсе, поэтому мне известно, что один человек уже мертв. Теперь задумайтесь вот о чем: люди, убившие профессора, не знают, что шифрованные письма прочесть нельзя. Давайте предположим, что у них есть письмо Брейсгедла или его копия, где упоминается о других зашифрованных письмах. Этих последних у них нет, а они, наверно, захотят получить их. Я уверен, что им удалось выбить ваше имя из уст несчастного профессора. И еще молодая леди, которая была с вами, когда вы нашли их: ведь она точно знает, что шифрованные письма существуют. Она уже исчезла, и ее письмо кажется вам подозрительным, что вполне объяснимо: кто-то другой мог написать письмо или заставить ее написать его, а потом бросить в почтовый ящик. Возможно, девушка сейчас на соседней улице. Или тоже мертва.

Крозетти уже много раз обдумывал эту возможность, но неизменно отбрасывал ее. Кэролайн могла сбежать — от кого, он пока не знал, — но смириться с мыслью, что она мертва, было выше его сил. Он понимал, что в этом есть нечто инфантильное — считать, будто все люди смертны, за исключением Кэролайн Ролли. Она мастер выживания, она умеет прятаться, и, согласно сценарию, она непременно должна снова объявиться и завершить свое дело с Альбертом Крозетти. Пусть будет немножко польского кино — но такого не надо.

— Она жива, — сказал он, не столько отвечая Климу, сколько желая услышать эту магическую фразу. — Короче, что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, что мы имеем дело с преступниками, и нет никаких причин, чтобы вы не оказались следующим, за кем они придут. Вы и ваша мать.

— Моя мать?

— Ну да. Уверен: если они похитят вашу мать, вы отдадите им все, что угодно.

Против воли из горла Крозетти вырвался смех.

— Боже, Клим! Думаю, это была ошибка — позволять вам смотреть Джона Уэйна. Они могут получить проклятые письма прямо сейчас. Я готов дать объявление: «Бандиты, убившие Булстроуда, приходите за шифрованными письмами в любое время».

— Да, но они, конечно, воспримут это как хитрость. Проблема дурных людей в том, что они всех считают такими же. Это одно из худших проклятий дурного существа — оно не в состоянии воспринимать добро. Поверьте мне на слово, что я видел гораздо больше дурных людей, чем вы. Скажите, ведь ваш отец был полисмен… У вас в доме есть оружие?

У Крозетти отвисла челюсть; он снова вздрогнул, с трудом подавив страх.

— Да, у нас есть пистолеты. Почему?..

— Потому что, когда вы уедете, нужно, чтобы я остался тут с оружием.

— В каком смысле «уеду»? На работу, что ли?

— Нет. Я имею в виду, когда вы отправитесь в Англию. Вам надо немедленно ехать в Англию.

Крозетти вытаращил глаза. С виду Клим казался человеком уравновешенным, но кто знает, как выглядят сумасшедшие? А может, это все из-за выпивки. Крозетти и сам был навеселе, а потому решил, что разумнее всего свести разговор к пьяной болтовне. Он приклеил к физиономии улыбку.

— Почему мне нужно ехать в Англию, Клим?

— По двум причинам. Во-первых, чтобы исчезнуть отсюда. Во-вторых, чтобы выяснить, что там узнал Булстроуд. Если удастся. И в-третьих, чтобы найти «решетку».

— А-а… Ну, на это не надо много времени. Полистаю справочники, посмотрю рекламные объявления — и «решетка» у нас в руках. Но сначала я пойду посплю. Доброй ночи, Клим.

— Да, но прежде пистолеты. Возможно, они придут уже сегодня ночью.

— Господи, вы что, говорите серьезно?

— В высшей степени серьезно. С пистолетами не шутят.

Крозетти находился на той стадии опьянения, когда человек совершает такие поступки, какие в трезвом состоянии даже обдумывать не стал бы. (Эй, давай вырулим на лед! Ух, покатаемся!) Поэтому он пошел в спальню матери и достал картонную коробку, где хранилось все, что имело отношение к работе отца: золоченый значок, наручники, записные книжки и два пистолета в кожаных кобурах. Один — большой «смит-и-вессон», модель 10, классический, тридцать восьмой калибр; нью-йоркские патрульные носили его до того, как появилось полуавтоматическое оружие. Второй — так называемый «особый», того же калибра, с двухдюймовым дулом; его отец носил, будучи детективом. Имелась и полупустая коробка с патронами тридцать восьмого калибра. Крозетти достал ее и на дубовом бюро матери зарядил оба пистолета. «Особый», прямо в кобуре, он сунул в карман и вернулся на кухню со «смит-и-вессоном» в руке.

— Полагаю, вы знаете, как с ним обращаться, — сказал он, вручая пистолет Климу. — Не выстрелите себе в ногу. Или в мою маму.

— Да. — Клим взвесил тяжелый пистолет на ладони. Крозетти порадовался, что он не стал целиться или класть палец на спусковой крючок. Это пистолет Джона Уэйна. Все на свете знают, как стрелять из такого оружия.

— Этого мало.

— Я пошутил. Стрельба входила в курс моего обучения.

— Прекрасно. Значит, сможете застрелиться.

— Простите?

— Еще одно образное выражение. Ну, я пошел спать.

Он проснулся в пятом часу утра и подумал: наверно, ему приснилось, что он дал заряженное оружие практически незнакомому человеку. Он выскочил из постели, подошел к шкафу — там на ручке висели его штаны — и нащупал в кармане второй пистолет. Шепотом выругавшись, он достал его и двинулся в сторону спальни матери, но потом передумал. Мэри Пег засыпала перед телевизором, но потом всегда просыпалась, и Крозетти представить себе не мог, что она подумает, если вдруг проснется и увидит в своей спальне сына с револьвером. Он положил оружие в парусиновый портфель, с которым ходил на работу, и вернулся в постель. Спал он беспокойно и, время от времени просыпаясь, сетовал на свою непроходимую тупость.

На следующее утро к завтраку он вышел поздно, рассчитывая свести к минимуму контакты с двумя другими обитателями дома. Мать уже была на кухне, полностью одетая, с макияжем, а Клим в своем плохо сшитом костюме сидел за столом. Пистолета нигде видно не было. Мэри Пег жарила яичницу с беконом и оживленно болтала с гостем. Они собирались поехать покататься — может быть, на Айленд, перекусить там где-нибудь, день солнечный, не слишком холодный; и так далее, и тому подобное. Этот дружеский разговор лишь усилил депрессию и чувство вины Крозетти. Причиной такого завтрака, очевидно, был Клим; обычно в выходные Крозетти довольствовался холодной кашей и кофе. Он немного поел, исключительно из соображений лояльности, при первой же возможности схватил пальто, портфель и ушел.

Мелькала мысль спросить, когда Клим их покинет — раз затея с дешифровкой писем зашла в тупик, но он решил не делать этого, опасаясь, что вопрос прозвучит грубо. В конце концов, здесь дом матери, и она может жить с кем пожелает. Между прочим, почему он до сих пор живет с матерью? Это нелепо, неприлично. Наплевать на экономию ради киноинститута. Кэролайн Ролли нашла способ выбраться из немыслимой ситуации, а ее ресурсы были гораздо меньше, чем у него (о чем она сама ему говорила). Крозетти овладела решимость все изменить. Он был знаком с своими ровесниками, которые жили вместе, коммунами в Уильямсберге и на Лонг-Айленде; такие же, как он, фанаты кино и музыки. Правда, арендная плата там «кусается», но, может, стоит на время забыть о киноинституте? Вдруг он и так сумеет написать небольшой сценарий и снять по нему фильм, а потом с готовой работой пристроиться в институт и получить стипендию. Еще надо посылать сценарии на конкурсы. Эти мысли захватили его, он и думать забыл о пистолетах или угрозе со стороны неизвестных преступников — до тех пор, пока, проходя через турникет подземки, не задел за него портфелем и не услышал лязг металла о металл. Только тут до него дошло: пистолет все еще при нем.