Александр Прилепский - Последнее дело «ВАЛЕТОВ»

— Всю рыбу в Москва-реке потравили… Но я этого так не оставлю… Ишь, трубы потайные понастроили!

— Это он их нашёл, — Карасёв указал на Лавровского — И в газете пропечатал.

Долгоруков остановился:

— А, так вы в "Листке" у Пастухова служите! Скажите-ка мне, кто написал возмутительный фельетон о хлудовской мануфактуре?

Карасёв, на всякий случай, предостерегающе толкнул репортёра локтем в бок.

— Не знаю, ваше сиятельство, — Алексей попытался придать своему голосу искреннее сожаление. Даже вздохнул, для большей убедительности.

— Сразу видна твоя выучка, Аристарх, — не то осуждающе, не то одобрительно сказал генерал-губернатор. — Всё знаю, да молчать умею… Впрочем, я пригласил вас совсем по другому делу. Ведь вы, молодой человек, кажется, лучший московский сыщик по лошадиной части?

— Первейший, — вместо Лавровского ответил Карасёв. — Помните, как он прошлым летом, когда скандал на бегах начался…

— Помню, Аристарх, всё помню. Потому и позвал… Вчера в Москве, проездом в Крым был его императорское высочество Константин Николаевич.

Дядя нынешнего императора великий князь Константин Николаевич с молодости слыл либералом. За это племянник, как только взошёл на престол, прогнал его со всех постов — из председателей Государственного совета, и из генерал-адмиралов российского флота. Но, тем не менее, согласно этикету, Долгоруков поехал на вокзал. Поприветствовал, пожелал хорошо отдохнуть. А Константин, со свойственной ему грубостью, принялся отчитывать генерал-губернатора, как мальчишку:

— Пора тебе на покой, князь, раз не способен навести порядок во второй столице. Развёл жульё всякое!

Представляю, как живется простым обывателям, если у тебя великих князей облапошивают!

Оказалось, облапошили его сына, Дмитрия Константиновича. Тот был страстным лошадником. Даже переругался с отцом, желавшим определить его в морскую службу. Но настоял на своём — пошёл в гвардейскую кавалерию. А недавно решил завести свой конный завод… Короче, как понял Алексей, молодой великий князь стал жертвой тех же мошенников, которые "надули" купца Живаго и герцога Лейхтенбергского.

— Непременно надо отыскать прохвостов! — начал горячиться Долгоруков. — Я покажу этому…

Осёкся, поняв, что чуть не сказал лишнее. Продолжал, уже спокойно:

— Надо наглядно показать его императорскому высочеству, что он глубоко заблуждается, насчёт московских порядков. Пусть удостоверится — в Москве раздолья для мошенников нет. Но, сами понимаете, излишняя огласка этой истории не желательна…

Алексей попытался было выяснить у Владимира Андреевича какие-либо подробности, но тот их и сам не знал:

— Обратитесь к управляющему Дмитрия Константиновича ротмистру Измайлову. Он сейчас в Москве. Аристарх, если потребуется какое содействие полиции, жандармского управления, или ещё кого, скажи, что я распорядился…

— И вот ещё, ваше сиятельство, тут такая оказия, — Карасёв хотел доложить об одном из участковых приставов, попавших под подозрение.

Но в это время вошёл Вельтищев:

— Ваше сиятельство, завтрак подан.

— Подожди, Григорий, — недовольно поморщился Долгоруков. — Дел много накопилось, посетителей полна приемная.

— Доктор велел, чтобы вы кушали ровно в десять, — продолжал настаивать камердинер. — Извольте в столовую. А калачи-то филипповские сегодня какие! Ещё горячие, с изюмом.

И шёпотом, обращаясь к Карасёву:

— Иди Аристарх, иди… Если чего важное доложить не успел — потом мне расскажешь, а я передам…

Когда они вышли из кабинета, Карасёв тяжело вздохнул:

— Понятно теперь, почему Владимир Андреевич гневен. У Константина язык злой, ославит на весь свет — в Москве, мол, порядка нет… Как полагаешь, Лёша — не осрамимся перед князем? Отыщем мошенников?

— Отыщем, Аристарх Матвеевич, — заверил его Алексей. — Тем более, нам теперь все содействовать обязаны, как Владимир Андреевич сказал.

— Ох, молодец, напомнил! А я, было, запамятовал — документ соответствующий тебе выправить надо.

Начальник секретного отделения канцелярии генерал-губернатора Петр Михайлович Хотинский, выслушав Карасёва, не стал задавать лишних вопросов и сев к столу, начал писать своим красивым каллиграфическим подчерком.

Московской городской полиции,

Московской уездной полиции,

Московского губернского жандармского управления, Московского жандармского полицейского управления железных дорог

Убедительная просьба оказывать всемерное содействие подателю сего — господину Лавровскому Алексею Васильевичу, в связи с тем, что на него возложено выполнение конфиденциального поручения государственной важности.

Действительно до 31 августа 1882 года.

Начальник секретного отделения канцелярии

Московского генерал-губернатора

коллежский асессор

П.М.Хотинский

Промокнув бумагу, Хотинский полюбовался ею и сказал:

— Теперь надо у управляющего канцелярии печать поставить и открытый лист готов.

— Ты уж сам, Перт Михайлович, к нему и сходи, — попросил Карасёв. — Не люблю я этого законника.

— Конечно, конечно, — понятливо улыбнулся Хотинский. — Скажу вам по секрету, я тоже.

Управляющий канцелярией генерал-губернатора, действительный статский советник Владимир Иванович Родиславский, вальяжный, представительный мужчина в золотом пенсне, прочитав бумагу, изумился:

— Это что такое?

— Открытый лист-с, — отвечал Хотинский.

— Да ведь не предусмотрены делопроизводством такие листы!

— Не предусмотрены-с. Но его сиятельство распорядился.

— Но это противозаконно!

— Не могу знать-с. Если угодно, спросите сами у Владимира Андреевича.

Вздохнув, Родиславский поставил на открытый лист печать.

Выйдя от правителя канцелярии, Хотинский, осуждающе покачал головой:

— Строит из себя святого, а сам от театральных антрепренёров кормится. Ведь это с его подачи Владимир Андреевич разрешил им спектакли представлять даже в великий пост.

Вручив документ Алексею, на всякий случай, предупредил:

— Вы уж поосторожнее с ним — где попало не показывайте. Ведь бумага сия, скажу по секрету, не совсем законна. Открытые листы имеют право выдавать только министры и главноуправляющие.

— Не сомневайся, Петр Михайлович, — заверил его Карасёв. — Не подведём.

Глава 6. «КАРМАН» ПО ИМЕНИ ПОЛЬ

С Федором Николаевичем Измайловым Лавровский не раз встречался на бегах и на даче Сергея Алексеевича Сахновского.

— О, это такой талант! — сказал Сергей Алексеевич, когда познакомил их. — Поверьте, Алексей Васильевич, моему слову — он, со временем, много для российского коннозаводства сделает нового и значительного. Да и чему удивляться?! Порода! Ведь Измайловы уже лет двести по конской части служат.

Познакомившись поближе, Алексей убедился, что старый коннозаводчик прав. Измайлов блестяще знал генеалогию русского рысака и, что не менее важно, имел поразительное чутьё… Поэтому сейчас он никак не мог понять: каким образом, при таком управляющем, мошенники смогли облапошить великого князя Дмитрия Константиновича?

Измайлова Алексей застал в его номере в гостинице "Лоскутная". Тот, примостившись на краешке стола, что-то писал. На краешке, потому что всё остальное место занимали огромное блюдо с варёными раками и батарея пивных бутылок, возле которых по-хозяйски расположился толстый молодой человек.

— Георгий Ростовцев. Можете звать меня просто Гоша. Мы с Федей друзья детства, — представился он, обаятельно, как-то по-детски улыбаясь. — Вы, надеюсь, пиво любите?

— Люблю.

— Вот и славно! — обрадовался толстяк. — Федя его на дух не переносит. А один разве много выпьешь? Вы попробуйте, какие раки! Ни какие омары не сравнятся.

— Составьте ему компанию, Алексей Васильевич, — попросил Измайлов. — Мне срочное письмо в Петербург дописать надо.

— Нам бы с вами Федор Николаевич наедине переговорить, — сказал Лавровский. — Генерал-губернатор попросил. Дело касается недавней покупки жеребца для завода великого князя.

— Тогда можете меня совершенно не стесняться, — вздохнул Ростовцев. — Ибо я и есть главный виновник всей этой пренеприятной истории. Да вы присаживайтесь к столу. Иначе я ничего, и рассказывать не стану.

… Измайлов приехал в Москву, чтобы подобрать производителей и маточный состав для создающегося завода великого князя. Каждый день встречался с барышниками, посещал лучшие призовые конюшни. Присматривался, приценивался. Везде его сопровождал Гоша. Делать ему все равно было решительно нечего — имея приличное состояние, он нигде не служил. Правда, Измайлов категорически запретил приятелю лезть в разговоры, так как Гоша никогда не имел ничего общего с конским делом. Он долгое время полагал, что Сметанка, арабский жеребец от которого пошла, выведенная графом Алексеем Орловым, новая рысистая порода, это кобыла.