Тереза Бреслин - Печать Медичи
— Отлично, Маттео! — сказала на это Элизабетта. — Ты разрушил все мои шансы на хорошую партию в этих краях.
— Если это была лучшая партия, то я рад, что сделал это.
— Это было единственное предложение, Маттео. Ты ведь знаешь, всем известно о том, что случилось со мной в Переле.
— Поэтому мне приходится серьезно относиться к любому брачному предложению.
Ее слова потрясли меня. Ну конечно, история Перелы должна быть всем хорошо известна! Тип, которого я припечатал, возможно, единственный был готов пренебречь этим фактом.
— Прости меня…
И тут я увидел, что она смеется.
— Да я лучше умру в навозной куче, чем выйду замуж таким образом! — воскликнула она. — Если бы могла ударить его сама, я бы непременно сделала это.
Я начал смеяться вместе с ней.
— Удивляюсь, что ты этого не сделала.
— Как хорошо! — сказала она. — Я так давно не смеялась.
Она схватила меня за руку.
— Пойдем пособираем ягоды.
— В это время года?
— Пойдем со мной.
— А дядя? — спросил я. — Как мы его оставим?
— Бальдассаре был моим верным товарищем все последние недели. Я ему абсолютно доверяю. — Она подтолкнула меня к боковой калитке, которая вела на лужайку, — Давай же, Маттео, пойдем.
И она крепче стиснула мою руку.
— Бежим!
Мы бежали, бежали, бежали до тех пор, пока Элизабетта не устала.
— В боку закололо, — задыхаясь, проговорила она.
Я обернулся и взглянул на нее. И мне захотелось ее поцеловать. Не потому, что она была Элизабеттой, а потому, что она была женщиной, была красива и вся разрумянилась, потому, что у меня вскипела кровь, и потому, что было лето и было тепло, и потому, что…
Я схватил ее за запястье и потащил за собой. Мы побежали дальше, вперед и вперед.
И добрались до реки, до того места, где могучая ива склонялась над водой. Мы нырнули под нее, в прохладу зеленого шатра, и упали на траву, еле переводя дыхание.
Мы лежали и тяжело дышали. И вдруг, сам не знаю почему, на глаза у меня навернулись слезы. Я закрыл лицо рукой и несколько минут пытался успокоиться. А потом повернулся на бок и посмотрел на Элизабетту.
А она спала!
Спала как младенец. И была похожа на своего маленького братишку, малютку Дарио, который тоже спал вот так, закинув ручки за голову.
Во Флоренции и в Милане я видел много, очень много картин, изображавших разных женщин — дам с опущенным взором, обнаженных натурщиц, простых крестьянских девушек и куртизанок. Все разнообразие женственности — от богинь до девственниц, — и притом запечатленное лучшими художниками эпохи. Но ничто не может сравниться с реальностью близости спящей девушки — настоящей, живой женщины, с тенями ресниц, со слабым, чуть розоватым румянцем на щеках, с чуть приоткрытыми губами. Я долго не мог оторвать глаз от Элизабетты, а потом пошел на берег, уселся и опустил пальцы в воду.
Когда мы вернулись, Бальдассаре был во дворе. Он помогал Паоло слезть с лошади. Оказавшись на земле, Паоло двинулся к нам, шатаясь и спотыкаясь.
— Брат! — заорал он, широко раскинув руки.
— Паоло! — Я протянул руку, чтобы поддержать его.
Он поглядел на меня.
— Маттео, брат мой! — сказал он.
Глаза его были похожи на горящие угольки.
— У меня был и другой брат. Он умер.
— Знаю, — мягко ответил я.
— Я убил его.
— Нет, ты его не убивал.
— Нет, убил. Их всех убила моя трусость.
— Нет, Паоло! — упрекнула его Элизабетта. — Никто не мог помешать тому, что произошло в Переле.
— Я мог помочь.
— Нет! — настаивала она. — Никто ничего не мог бы сделать, чтобы спасти нас.
— Но я оказался трусом, — не унимался он. — Я должен был хотя бы попытаться.
Элизабетта покачала головой, но больше не произнесла ни слова. Она только взглянула на Бальдассаре. Тот шагнул вперед и, подставив плечо, повел Паоло к дому, чтобы уложить в постель. По тому, как Элизабетта и Бальдассаре без лишних слов понимали друг друга, я заключил, что Бальдассаре уже не раз помогал Элизабетте в таких случаях и что Паоло частенько возвращается домой не в самом лучшем виде.
Когда я уже хотел садиться на коня и ехать назад в Павию, Паоло вырвался из рук Бальдассаре и снова направился ко мне. Он приблизил лицо вплотную к моему, и его глаза полыхнули странным огнем.
— Скоро! — сказал он удивительно трезвым голосом. — Скоро настанет мое время, и я отомщу!
Глава 54
Я вернулся в Павию тем же путем, каким приехал.
По всем большим дорогам, которые вели на север, шли войска: впереди колонна пехотинцев, за ней — вереница обозов.
Замечая издалека такую колонну, я поворачивал лошадь на запад от дороги и объезжал колонну полями. По мере приближения к Павии все чаще мимо меня проносились гонцы, обычно одетые во французскую форму. Уже у самых стен города я наткнулся на небольшой отряд наемников, вольно расположившихся на привал. Лошади их паслись неподалеку.
Увидев меня, кондотьеры вскочили на ноги, а их капитан, на вид грубоватый и мрачный человек, начал разглядывать и меня, и мою лошадь. Он махнул мне рукой, подзывая.
— Эй, ты! Сюда! — заорал он, поднял винный кубок, инкрустированный драгоценными камнями, и показал мне. — Смотри, какие богатства тебя ждут, если поедешь с нами! Золото! Бабы! Жизнь, полная приключений! Что еще нужно доброму молодцу вроде тебя да еще с таким отличным конем?
— Давай быстрей к нам!
Я коротко поздоровался и покачал головой. Радуясь тому, что впереди уже маячат городские башни, я пришпорил коня.
Хотя уже близилось время ужина, улицы Павии были запружены народом. Особенно много людей собралось в районе Понте Коперто и на набережных. Прибыв в университет, я увидел, что происходит что-то необычное: многие студенты прекратили занятия и собираются уезжать. Фелипе тоже паковал вещи.
— Говорят, Папа повернул против французов, — сказал мне Фелипе. — И заключил союз с венецианцами.
— Как с венецианцами?! — воскликнул я. — А я-то думал, что Папа считает Венецию своим врагом!
— Только тогда, когда Венеция претендовала на Романью, — пояснил Фелипе. — А теперь Венеция согласилась вывести войска из всех тех городов, которые Папа считает своими.
— Французы сочтут, что их предали, — продолжал я недоумевать. — Неужели вы думаете, что даже сам Папа Юлий рискнет вызвать гнев короля Людовика?
— Похоже, что так, — пожал плечами Фелипе. — В любом случае Павия оказывается очень небезопасным местом.
— Она лежит на главной дороге, связывающей юг и север, и, несмотря на все свои башни, недостаточно укреплена для того, чтобы выдержать настоящую осаду. Мы возвращаемся в Милан.
— А что будет с французами в Миланском дворце? — спросил я.
Фелипе развел руками:
— Не знаю.
Атмосфера в Милане была напряженной.
И она отражала настроение всей страны. Правители итальянских городов-государств боялись папских армий и желали обезопасить себя, признав власть Папы. Лишь Феррара отказывалась сделать это. Герцог Альфонсо заявил, что семейство д'Эсте не будет платить Риму церковную десятину и сам он не потерпит, чтобы кто-то вмешивался в дела его правления. Поговаривали, что одной из причин стойкости Феррары была всеобщая уверенность в том, что неукротимая герцогиня Лукреция Борджа ни за что не отдаст государство никакому захватчику. Вместе со своими придворными дамами она лично участвовала в строительстве баррикад у городских стен.
Но самая неотвратимая угроза нависла над французами. Папа Юлий объявил, что Италия должна избавиться от иноземцев, и при этом назвал всех иноземцев варварами.
Варварами! Французов? Как можно? Я тут же подумал об изяществе и утонченности их двора. Об изысканных манерах, продемонстрированных Элизабетте французским капитаном Шарлем д'Анвиллем во время их первой встречи, когда он целовал ее огрубевшие от повседневной работы руки. Вряд ли французов можно было назвать варварами.
Как-то раз я встретил Шарля прогуливающимся у самого дворца, у ворот Порта Тоза. Французских военных уже не так часто можно было встретить на улицах, как раньше, а если они там и появлялись, местные жители старались их избегать. Но мне Шарль нравился. Он сдержал свое обещание и периодически писал Элизабетте, а кроме того, послал ей скромный подарок в благодарность за обед в деревне. Разумеется, я, ни секунды не думая, заговорил с ним.
— Как может Папа противостоять вашей армии? — спросил я. — Ведь она — самая могущественная во всей Европе.
— Он собирается использовать швейцарцев, — ответил Шарль. — А те — лучшие наемники в мире. Война — их основное занятие. Можно сказать, их образ жизни. Они переносят самые суровые зимы, отправляя мужчин воевать по найму.
