Смерть в салоне восковых фигур - Лев Брусилов
– Кто подавал вот это объявление? – Редактор взял в руки газету и показал молодому человеку. – Только не ври! Этот мужчина из полиции. Возможно, ротонда, о которой мы напечатали объявление, ворованная! Итак, ты помнишь подателя?
Глава 38
Квашнин
– Какого подателя?
– Объявления о продаже лисьей ротонды. Я надеюсь, вы помните его? – Кочкин поднялся со стула и встал как раз перед молодым человеком. Соломон Яковлевич чуть в стороне беспокойно топтался на месте, то поднимал, то опускал руки. Возмущённо дышал, хмыкал и сурово глядел на Квашнина.
– Кого?
– Не кого, а что! Это объявление вы помните? – Кочкин был корректен и терпелив. К тактике, которая имела незамысловатое, но точное название «Сразу в морду!», он решил не прибегать. Да, по правде говоря, он к ней прибегал очень редко, для этого нужны были особые условия, а в данный момент, как мы понимаем, таковых не было.
– Помню!
– Замечательно. – Меркурий бросил взгляд на Соломона Яковлевича и тут же вернул его Квашнину. – Если вы помните объявление, то, я делаю вывод, помните и подателя его. – Заглядывая в глаза Семёна, Меркурий Фролыч вопросительно вздёрнул подбородок.
Семён молчал. Редактор несколько раз порывался вмешаться в разговор, делал шаг, но чиновник особых поручений останавливал редактора взглядом, отчего тот тут же возвращался на место.
– Вам нужно было подумать, вы подумали. Итак, кто подал объявление?
– Я не могу вам этого сказать! – заявил, выпрямив спину и подняв голову, Квашнин.
– Почему же? – недоумевал чиновник особых поручений и бросал вопросительные взгляды на Щёчкина. Тот только пожимал плечами.
– Потому что я не предатель! – гордо и громко заявил Квашнин.
Редактор при этом закрыл руками лицо. По всей видимости, ему было совестно за своего сотрудника.
– Этот человек – ваш хороший друг?
– Нет, я с ним не знаком! Просто для меня и моих товарищей нет большей низости и большего нравственного падения, чем сотрудничать с полицией!
– Так вы у нас социалист? – с облегчением в голосе спросил Кочкин, но вопрос прозвучал скорее как утверждение.
– Нет! – отмахнулся Квашнин. – Я не социалист, но разделяю некоторые их взгляды. Не все, с чем-то я не согласен…
– Да не слушайте вы его, ваше благородие! – всё-таки вмешался в разговор Щёчкин. – Книжек ихних начитался, да и дурит, а так он парень неплохой, я бы даже сказал, хороший. Работает исправно, жалоб на него нету, на столе у него всегда порядок…
– На столе порядок? – неожиданно для всех Кочкин повысил голос. – И вы считаете это достаточным оправданием тому, что он сейчас сказал?
– Ну нет, конечно же нет! Просто молод ещё, не знает, что говорит, голова пустая! – продолжал заступаться за своего работника Соломон Яковлевич, делая при этом мелкие шажки вперёд и тут же назад.
– Я знаю, что говорю, потому что это моё жизненное кредо! – воскликнул Квашнин, и казалось, что после этих слов, настолько решительно они были сказаны, он начнёт петь «Марсельезу».
– Это замечательно, когда у человека ваших лет есть жизненное кредо, – похвалил Семёна Кочкин и снова задумался, где же он мог видеть этот взгляд, одновременно робкий и вызывающий? Вспомнил! Надо же, как кстати! И тут же спросил: – Вы, случайно, не знакомы с полковником Трауэршваном?
– С каким ещё полковником, ни с какими полковниками я не знаком!
– Ну как же, а я вас как-то видел в губернском жандармском управлении! – чуть двинул бровями чиновник особых поручений.
– Семён, ты бываешь в жандармском управлении? – Щёчкин повысил голос и выпрямился в полный рост.
– Нет, нигде я не бываю, – оторопело проговорил молодой человек.
– С твоих слов получается – его благородие врёт?
– Нет, просто ошибся, спутал меня с кем-нибудь, с кем-то похожим… – стал неумело оправдываться Квашнин.
– Не ошибся! – мотнул головой Кочкин. – Я точно помню, вы были в губернском жандармском управлении, более того, выходили из кабинета его начальника, мной уже упомянутого полковника Трауэршвана…
– Так ты водишься с жандармами? – У Соломона Яковлевича вытянулось лицо.
И это не случайно, тогда сотрудничество с полицией было делом низким, но в какой-то мере простительным, и в каких-то случаях даже полезным, а вот водиться с жандармами – не прощалось. Особенно в среде интеллигенции, к которой относил себя Соломон Яковлевич Щёчкин. И это несмотря на то, что он возглавлял «Губернский листок» – газету, всегда и во всём поддерживающую исполнительную власть, – был ярым противником тех, кто подтачивал и разрушал государственные устои. Да, Соломон Яковлевич, будучи явным монархистом, тем не менее полностью отрицал возможность сотрудничать с жандармами. Эти противоречия нисколько его не смущали.
– Да враки это всё! – пробурчал Квашнин.
– Как враки, когда тебя там видели! – вспыхнул Щёчкин и, уже не обращая никакого внимания на Кочкина, буквально подскочил к молодому человеку, но руки при этом спрятал за спину.
– Ну, был я там. И что? Что это доказывает?
– Ровным счётом ничего! – успокоительным голосом проговорил Меркурий, глядя по очереди то на редактора, то на заведующего столом объявлений. – По крайней мере, для меня, – тихо продолжил Кочкин, – это могла быть случайность или злокозненное совпадение. Мы ведь с вами, Соломон Яковлевич, это понимаем и не осуждаем нашего молодого друга, правда? – Чиновник особых поручений пристально посмотрел на редактора. Тот не мог сообразить, куда клонит полицейский, но всё же кивнул в знак согласия. А Меркурий тем временем продолжил:
– Это понимаем мы, но смогут ли это понять ваши товарищи, с которыми вы в одном строю, так сказать – плечом к плечу, когда узнают, что их соратник просто так, без всякого умысла, прогуливался возле губернского жандармского управления и по ошибке зашёл в кабинет его начальника – полковника Трауэршвана?
– А откуда они узнают? – В душе Квашнина, как понял чиновник особых поручений, совершенно спокойно уживались горячие революционные порывы и тонкие, зелёные ростки наивности.
– Ну… – вскинул головой Кочкин и неприятно, по-мефистофельски, рассмеялся, в глазах его прыгали весёлые мячики озорства. – Земля, как вы, наверное, знаете, слухами полнится. Кто-нибудь, где-нибудь, – Меркурий говорил и вяло махал руками то в одну то в другую сторону, – что-то видел или слышал, и всё, пошли слухи множиться… И в конце концов уже не понять, что правда, а что ложь. Подчас бывает так, что они меняются местами или, того хуже, смешиваются в одну грязно-коричневую массу и не отделить одно от другого… Так кто, вы говорите, дал объявление о продаже лисьей ротонды?
– Да не знаю я её…
– Это была женщина?
– Женщина! – кивнул социалист Квашнин, переступил с ноги на ногу и уронил голову.
– Ну, так что же ты молчал? – зашипел редактор.
