Ломбард в Хамовниках - Михаил Николаевич Кубеев
Через пару минут он побежал, шлепал по воде, отталкивался от мокрых стен, уже не обращая внимания на создаваемый шум. Он был уверен, что в погоню за ним Сабан пошлет только виновника, только Сквозняка. А другие и не пойдут. Но все это мелочи. Беда была в том, что впереди ничего не было видно. Сплошная темень, не разбежишься. Мрак спереди, мрак сзади. Полная темнота. Не заблудиться бы. Он прислушался. Ни звука, лишь вода журчит по желобу. А где же Сквозняк?
Сквозняк вовсе не собирался гнаться за легавым. Куда торопиться, зачем лезть на рожон? Уж не лучше ли выждать в подземелье, а когда все выйдут, самому потом втихаря выползти на волю. Сквозняк неторопливо шел вслед за сбежавшим легавым, обдумывая, где бы переждать. У него и мыслей не было, что тот может оказаться рядом, решится на захват. У него же никакого оружия нет, чего опасаться? Сквозняку, в сущности, были противны все: и Сабан с его непомерной жаждой наживы, и нищие легавые, вчерашние безземельные крестьяне, которые считают, что все должны жить по голодному пролетарскому закону. Вот в царское время, если вскрывали сейф, то уж находили в нем настоящие золотые червонцы, звонкие монеты, за которые можно было все купить, что пожелаешь. Сквозняк жил припеваючи. Ему давали хорошую наводку, все готовили для него аккуратно. Он наведывался по указанному пути ночью, раскладывал инструменты и начинал колдовать. Конечно, самый простой способ, это ломиком или фомкой вскрыть дверцу. Но дверцы стали делать толстыми и фомкой такие не возьмешь. Значит, нужен набор тонких отмычек. У каждого медвежатника были свои. Изготавливаются из прочной стали длинные стерженьки с острозубчатыми окончаниями. И таких разных острых спиц с жалом нужен не один десяток.
Сквозняк любил с ними работать. Вставишь иной острый с зубчиками и слушаешь, не зацепил ли зубчик за нужную скобу, рычажок или пружинку, не пора ли повернуть нужное колесико. Интересная работа, захватывающая. Только вот времени требует много и сноровки. Но и слух должен быть музыкальный.
Увы, те добрые времена, кажется, канули, утекли в эту подземную зловонную речушку. И уже никогда не вернутся. Миром стал править пролетарий, у которого отродясь никакого капитала не водилось. И никогда не будет. Он живет сегодняшним днем и о будущем накоплении не заботится.
Сквозняк остановился. Хотелось курить, хотя бы две затяжки. Он прислонился к стене, полез в карманы, ничего не обнаружил и тут уловил какой-то шорох. Крысы, мелькнуло в голове. Еще этого добра не хватало. Он хотел двинуться обратно, как неожиданно кто-то положил ему на левое плечо руку, что-то в воздухе свистнуло и на правое плечо ему обрушился удар.
– Ах ты, сука! – успел он выкрикнуть, хотел поймать в темноте руку легавого. Промахнулся. На его возглас никто не ответил. Плечо заболело. Сквозняк согнулся, перевел дух. Он повернулся и так скошенный на правый бок поплелся назад. И тут снова что-то свистнуло, он не успел увернуться, как удар последовал слева. Сквозняк охнул, присел на левый бок. Он не мог двигаться.
– Где ты, легавый? – простонал он. – Ты же сломал мне ключицу!
– Я здесь, гад, – неожиданно у самого уха услышал он шепот. – Пойдёшь со мной, Валя. Там, наверху, разберемся…
И мокрая скользкая веревка закрутилась на ослабевших запястьях Сквозняка.
Выползли из выгребной ямы
У конца туннеля их никто не ждал. Каменный свод неожиданно сузился, и впереди появился едва заметный дневной свет.
– Ура, выход! – завопил Гришка. – Выбрались!
Но он поторопился радоваться. Впереди их ждало еще одно испытание. Проход расширился и углубился. Теперь им пришлось брести по колено в застойной воде. Они подошли к сплошной железной решетке, забитой снизу досками. Это была запруда. Возле нее скопилась куча мусора. Вся эта жижа крутилась, булькала. Вода переливалась через край верхней доски. С правой стороны решетка была немного изогнута, через нее можно было перелезть, но вот дальше… Дальше начиналась каменная труба в диаметре едва ли больше метра. Лезть по ней предстояло на четвереньках?!
– Тьфу ты, черт, – выругался Сабан. – Где же выход, Пашка, куда ты нас привел? Нам что, лезть в эту трубу?
– Не волнуйся, начальник. – Пашка сплюнул и прополоскал руки. – Здесь есть лаз. Придется протискиваться, а если не хочешь, то давай по трубе, как черепаха. Это десять метров и прямо в Москву-реку. – Он хрипло засмеялся. Но его никто не поддержал.
Они по очереди перелезли через решетку и запруду, и снова оказались по колено в воде. Только протащившись пару метров, заметили узкий лаз сбоку. Это был, видимо, незаконченный отвод. Узкая канализационная щель, обложенная кое-как угловатыми заплесневелыми камнями, в которой скапливалась отстойная жидкость. Но зато впереди был свет, оттуда тянуло свежим воздухом. Сквозь этот узкий лаз протискивались также по очереди. Первым продрался жилистый Пашка-Адъютант, за ним, изодрав свою одежду, выполз злой Сабан. Хуже всех досталось толстому Гришке-Отрыжке, его пришлось подталкивать сзади. Девушки буквально выпихивали его в зад. Он огрызался, матерился, чуть не выл и, весь ободранный в кровь, вывалился, как тюфяк, на землю и некоторое время просто лежал у вонючей щели и открытым ртом ловил свежий воздух. Странно, они вылезли не в районе Хамовников, как обещал Пашка, а недалеко от какой-то безлюдной деревянной пристани, к которой извозчики изредка приводили на водопой своих лошадей, заполняли бочки водой водовозы. Где-то в стороне от берега по деревянному настилу громыхали подводы. Длинный дощатый забор скрывал одноэтажные домишки.
Все выползшие из подземного канализационного туннеля собрались на сухом песчаном островочке, покрытом зеленой травкой в окружении болотистых подванивавших луж. Справа, в стороне от берега, располагались редкие деревья и кустарник. А слева раскинулась серебристая гладь Москвы-реки. На ней ни лодки, ни пароходика. И ни одной души в округе. Лучшего схрона не придумаешь.
Они так и лежали на песчаном берегу, как вылезали: Пашка, рядом Сабан, чуть дальше Гришка-Отрыжка, в бессилье раскинув руки, и в замыкающие – Маруся с девкой. Они буквально свалились от усталости на теплую землю, чуть подернутую зеленой травкой, дышали свежим воздухом, отдыхали. Все настолько устали, что не было сил даже переговариваться. Никто не вспоминал пропавшего Лома, сам виноват, что свалился в яму. Не говорили об исчезнувших легавом и Сквозняке. Не до них было. Ушли и ушли. Не велика потеря. Пусть сами между собой разбираются. Отрыжка уже
