Ломбард в Хамовниках - Михаил Николаевич Кубеев
– Не вздумайте идти к себе домой или к родственникам. – Продолжил Сабан. – Отправляйтесь на Хитров рынок, на Сухаревку, в потайные места. Встречаемся через три дня у мадам Савостьяновой на блатхате. Я всем дам деньги, чтобы могли переодеться. Ясно?
В ответ по-прежнему никто не произнес ни слова. Это было плохое предзнаменование. Лучше бы спорили, возражали. И Гришка-Отрыжка ведет себя странно, молчит. Ни во что не вмешивался, не роптал. Сабан по опыту знал, что в этом молчании проявлялось глухое недовольство.
– Что молчите? Сдохли уже? – Он с силой крутанул барабан в револьвере. – Скоро свобода. Будете делать так, как я сказал, останетесь живы и выкарабкаетесь отсюда. Но если кто из вас хоть пикнет, хоть слово скажет против, того первого пристрелю. Здесь подземелье, надежная могилка.
И снова впереди замелькала фигура Пашки. Сабан поднял свечу. При ее свете стало как-то повеселее. И отбрасываемые тени не были уже такими пугающими. И своды не казались столь мрачными. К тому же находка Пашки придала ему сил. Впереди появилась цель, надежда на обогащение. Делиться же с кем-то он не собирался. Вот если с Пашкой. А впрочем, зачем ему Пашка? Он и сам может сюда наведаться один. Правда, перспектива снова лезть в это вонючее подземелье не очень-то его прельщала. Но если пустить Пашку одного, тот может что-нибудь припрятать, утаить. Как быть? Пашка один знал дорогу к этому лазу. Сабан вздохнул, нет, без него ему никак не справиться.
– Николай Михайлович! – раздалось сзади. Сабан замедлил шаг. Ему послышалось? И вдруг уже отчетливее: – Николай Михайлович!
Он остановился. К нему приблизилась Маруська, с ней голубоглазая девка.
– Что надо? – грубо спросил он, недовольный, что прервали ход его мыслей.
– Лом отстал. Упал в какую-то яму. Звал на помощь, его не услышали. – Маруся провела рукой по лбу, стирая блестевший пот.
– Что? – зло ощерился Сабан. – Этого еще не хватало! Где он?
– Где-то сзади бултыхается.
– А где Гришка-Отрыжка?
– Там тоже, старается ему помочь.
– Вот дьявол! Как попались, пусть так и выбираются.
Он сделал несколько шагов назад и сам очутился по пояс в воде. Свеча погасла. Он поднял вверх руку с саквояжем и завопил:
– Да помогите же мне! Дуры! – В ответ тишина.
– Где вы? – снова крикнул он. – Вытащите меня, я вас не забуду, жизнью матери клянусь!
– Сейчас, сейчас, – наконец откликнулась Маруся. Послышался шорох. – Мы сами ничего не видим. Подождите.
На этот раз Сабан по-настоящему напугался. Он не мог выползти из ямы. Ноги не находили опоры, а руки скользили по стенке. А что, если девки сговорились? Что им стоит ударить его по голове палкой, и он потеряет сознание. Заберут себе саквояж, в нем деньги, револьверы.
– Где же вы?! – судорожно выкрикнул он.
– Держите руку.
Наконец Сабан почувствовал чью-то теплую ладонь. Он поставил ногу на край ямы, поскользнулся, упал. И только с третьей попытки с трудом выполз. Вода текла с него ручьями. Саквояж едва не утонул в этой яме. Надо было отдышаться. На девок, он понял, можно положиться, они не подведут.
– Я вас не забуду, – устало произнес он. – Спички у вас есть?
– Нет, – ответила Маруся.
– А где Пашка?
– Он ушел вперед и пока не возвращался.
– Ладно, выйдем на свет, я всем все припомню. – Сабан раскрыл саквояж. Нащупал спички, они не успели намокнуть, снова зажег свечу. И в свете ее пламени увидел Маруську и стоявшую с ней рядом светловолосую испуганную девку.
– Держи. – Он протянул Маруське пачку сторублевок. – Это тебе за спасение.
Маруська тотчас сунула деньги за пазуху. Сабан поднял свечу повыше и тут заметил еще один ход.
– А этот куда ведет?
– Не знаю, – дернула плечами Маруся.
Сабан осмотрелся внимательнее и увидел черные закопченные следы на потолке. Они были совсем свежие и уходили в темноту. Видимо, это тот самый лаз, который ведет к схрону, тот самый, который обнаружил Пашка. Он опустил свечу. Нельзя привлекать к нему внимание.
– Идемте за Пашкой. Отрыжка нас догонит. – Его уже не волновали мокрая одежда и хлюпающие штиблеты. Он убедился в том, что Пашка не врал. Схрон есть, путь к нему обозначен, он видел его своими глазами. И снова в молчании они вытянулись в цепочку…
– Стойте! – раздался крик сзади. Сабан обернулся, поднял свечу. Их нагонял Гришка-Отрыжка. В каждой руке он тащил по мешку. – Не могу больше, устал. – Отрыжка едва двигал ногами. Он прислонил мешки к стене.
– А где Лом? – спросил Сабан.
– Он подвернул ногу. – Отрыжка сел на мешок. – У меня больше нет сил их тащить.
– Где Лом, я спрашиваю? – У Сабана тоже не было сил даже кричать.
– Там, возле ямы лежит.
– Что будем с ним делать? – Сабан обвел всех глазами.
Отрыжка пожал плечами. Девки молчали.
– Оставим… или?
– Оставим, – с трудом произнес Отрыжка и зашелся в кашле. – Не могу я его нести. Пусть сам выползает. Выползет, выживет.
– Ишь ты какой жалостливый, – скривился в усмешке Сабан. – Все на меня перекладываешь?
– У тебя же револьверы, ты и решай. – Отрыжка сплюнул.
– Ладно, ты уже решил. Пусть выкарабкивается сам. У нас нет времени на него.
Мешки Отрыжка поднимать не стал. Оставил их лежать у стены. Сабан ничего не сказал. Он уже знал, что придется еще раз спускаться в это подземелье, отыскивать схрон. Вот тогда он и захватит с собой мешки. Хотя в них мало чего ценного.
И снова первым со свечой в руке пошел Сабан, за ним потянулись девки, а замыкал теперь шествие Гришка-Отрыжка. Вскоре пламя свечи стало колебаться, потянуло свежим воздухом. Ход становился шире, и журчание воды делалось громче. Пашка поджидал их у края чугунной решетки. Это была запруда. Черная вода с шумом переливалась через край железного заграждения. Стены подземелья заметно расширились, потолок стал выше, и сюда доходили струи чистого воздуха. Сабан перевел дыхание и вытер лоб.
– Кажись, добрались.
– Да, теперь надо перелезть через эту решетку, – сказал Пашка, – но дальше проход станет уже. Придется выползать. Я уже все обследовал. Мы выходим прямо на Москву-реку. Никаких легавых там нет.
Сабан поднял свечу. Лица у всех были перепачканы, одежда мокрая. Девчонки дрожали от холода, зубы у них так и стучали. Чем ближе становился выход, тем свежее делался воздух. И близость большой воды тоже ощущалась. Жаль, оставили мешки, там был коньяк. Хотя бы бутылку прихватили. Сабан посмотрел на свой золотой брегет, усыпанный бриллиантами. Секундная стрелка на нем не двигалась. Он поднес брегет к уху. Знакомое тиканье не раздавалось. Часы стали, это плохой признак,
