Загадка двух жертв - Андрей Анатольевич Посняков
– Значит, выяснили все-таки. – Криво усмехнувшись, тренер подписал постановление. – Что, совсем могу идти?
Владимир Андреевич скривил губы:
– Ну, можете еще посидеть, если хотите… А вообще от лица следствия приносим свои извинения за причиненные неудобства.
– Ну, это бывает. – Бывший подозреваемый сейчас был не склонен лезть в бутылку и жалобами пока не грозил, а, наоборот, вел себя тихо, спокойно и вежливо.
– Так я пойду?
– Да. Вещи в дежурке получите… И, если вызовут, не забудьте явиться на суд!
Ну а что еще с ним было делать? На каком основании держать? Новые свидетели – Савинкова и Ковалькова – Геннадия Петровича как приставалу не опознали и даже вполне конкретно заявили – не он! Да и другие вспомнили – кеды у тренера не такие, как у «того»! Нет, марка-то одинаковая – «Два мяча», только у Иванькова кеды старые, заношенные и материал выцветший, блеклый, а у «того» – новенькие, ярко-синие!
Впрочем, какая теперь разница? Когда готовый обвиняемый – вот он, в психушке сидит! И конкретные улики – налицо. Ну и что, что не субъект? Дело-то раскрыто!
Христофоров так и приказал – дело прекратить как можно быстрее и не выпендриваться! А «опасного дурака», сиречь инвалида детства Лутонина, – в дурку, где ему самое и место. Опять же, во избежание самосуда…
Мать Лутони велено было допросить так, формальненько, лишь для проформы. Та, конечно, сынка выгораживала, оно и понятно – по всем законам имела право и не обязана была свидетельствовать против близкого родственника.
Насчет пупсов и уж тем более верхней части купальника сказала, что никогда ничего подобного у сына своего не видела и, откуда сии вещи взялись, не имеет ни малейшего преставления. Мог и подобрать где-нибудь на улице да притащить…
Что же, ничего другого от нее и не ждали.
Почти то же самое говорил и сам Лутоня. Не знаю, мол, откуда пупсы, откуда лифчик. Не знаю! Так вот строго и заявил. А потом заплакал и вообще говорить перестал.
И все же, и все же, что-то тревожило старшего следователя, не давало покоя. Как-то слишком все просто выходило… и все – в масть, против Лутони. С другой стороны, очень часто самые кровавые преступления оказывались на поверку простыми и тупыми даже! Так бывало…
* * *
Вернувшись в Тянск, Пенкин начал печатать постановление о прекращении дела, Алтуфьев же разложил на столе вещественные доказательства – пупсов с красными звездами и ярко-зеленый купальник бикини…
Эх Лена, Лена… Ну, положим, по Федосеевой улики имеются. А по первой убитой, по Рекетовой Татьяне, – никаких! Кроме вот этих убогих кукол. Как-то все это нехорошо, словно бы что-то не доделали, упустили… Зато начальство довольно! И свое, и райкомовское. Оно и понятно – было о чем рапортовать!
А что, если…
От мыслей отвлек Пенкин. Зашел вроде как за кнопками или за скрепками, бог весть за чем… Постоял, помялся да выдавил из себя:
– Владимир Андреевич… Чего-то как-то не того. Тухлое какое-то дело. И Лутонин этот… Ну, по Федосеевой еще куда ни шло… А Рекетова? К ней-то он каким боком? А вдруг это два разных человека, два разных убийцы?
– А звезда? – Алтуфьев хмыкнул и хотел еще что-то сказать, да в дверь вдруг заглянула Ниночка, секретарь. Заглянула с таким заговорщическим видом, будто хотела сказать что-то очень и очень важное… И не для чужих ушей!
– Неужто против нового шефа комплот? – пряча усмешку, покачал головой Владимир Андреевич. – А, Ниночка?
Секретарь махнула рукой:
– Да какой там компот? Книга. У меня подружка в книжном отделе работает. Перевелась недавно…
– Та-ак! – довольно переглянулись коллеги.
– Сборник только что в книжный привезли. «Фантастика» за прошлый год. Ну, этот, как его… Альманах!
Глаза загорелись у обоих! Оба – и Алтуфьев, и Пенкин – были завзятыми книжниками и фантастику любили одинаково горячо и беззаветно.
– Там Булычев, – шепотом сказал Сергей. – Гансовский, Жемайтис…
– Мы взяли бы! – Владимир Андреевич взволнованно дернул шеей. – Подружка ваша может два экземпляра оставить?
– Так она и сказала… Значит, возьмете?
– Она еще спрашивает!
– Тогда я сейчас же звоню! Ого! – взгляд Ниночки неожиданно упал на разложенные на столе вещдоки – пупсов и зеленый купальник бикини… В комплекте: трусики, снятые с трупа Федосеевой, и лифчик из сарая Лутони.
– Странно… – Глянув, секретарь нахмурила брови.
– А что странного? – тут же напрягся Алтуфьев. – Купальник как купальник – вещдок. Между прочим, импортный!
– Да я вижу, что импортный. – Ниночка натянула на свое юное лицо улыбку взрослой и много чего повидавшей женщины. – Только тут части разные. И крой отличается, и строчка… Да вы что, не видите, что ли?
Секретарь взяла лиф.
– Вон здесь какая строчка… А там? Даже нитки другие!
– Та-ак… – отпустив Ниночку, Владимир Андреевич скорбно посмотрел на коллегу. – Поздравляю, Сергей Петрович! Ничего вы не смыслите в нижнем женском белье! Прямо, можно сказать, ни бельмеса.
– Это вообще-то купальник… – обиженно отозвался Сергей…
Товаровед из ближайшего универмага правоту Ниночки полностью подтвердила:
– Да, купальники разные. Не гарнитур! Лифчик – гэдээровский, комплект – двенадцать двадцать, а трусики – чехословацкие! Семь пятьдесят, если вместе с лифом…
* * *
Владельцев зеленого бикини установили быстро, все ж Озерск хоть и город, но на самом-то деле – деревня деревней.
Конкретно задание поручили практикантке, все ж девушке куда как удобней про такие интимные вещи расспрашивать.
Она и расспросила.
Марина Снеткова вспомнила – видела в таком купальнике Ритку Ковалькову на дальнем пляже!
– Я еще подумала: откуда у нее такой? Это ж достань попробуй!
Вызванная на допрос Ковалькова показала, что модный зеленый купальник производства Германской Демократической Республики у нее действительно был, но его недавно украли какие-то неведомые сволочи!
– Прямо с веревки сняли! – пожаловалась Дорожкину Ритка. – Повесила посушить… Посушила! Не побрезговали, суки позорные! Вам бы, товарищ участковый, надо этих гадов найти!
– Подозреваешь кого?
– Так соседей! Бабка Степанида да сынок ее, Сушонков Вадим… – зло выплеснула девчонка. – Алкашня чертова!
– Погоди, погоди. – Дорожкин постучал пальцами по столу. – Сушонков… Это Сушок, что ли? Он недавно откинулся… вышел из тюрьмы.
– Ну да, Сушок, – покивала Ритка. – Он ко мне клеиться начал – старый пенек, – так я его отшила и рога пообещала обломать. Еще и наподдала! Так он теперь меня боится. Ишь, затаил зло, гаденыш.
– Рита! Так ты видела, как он…
– Ничего я не видела. – Пожав плечами, Ковалькова тяжко вздохнула и тут же сверкнула глазами. – Увидела бы – догнала
