Валентин Лавров - Триумф графа Соколова

Едва вошел в подъезд, как сразу в глаза бросился сдвинутый столик консьержки. Сыщик разглядел следы волочения тела — на кафеле остались две четкие параллельные линии от резиновых каблуков.

Следы вели вправо от лифта, туда, где за ограждением было свободное пространство.

Сыщик остался на месте, размышлял: «Почему волокли под мышки Изольду? И зачем тащили в темный угол? И вообще, чувствую всеми порами, тут кто-то есть…»

Соколов, осторожно ступая, проследил след волочения.

За шахтой лифта он увидал распростертое тело Изольды Константиновны, прикрытое сверху мешковиной. Сыщик сдернул мешковину. На шее убитой была намотана веревка.

На лестнице послышался легкий шорох. Стало ясно: убийцы рядом!

Сыщик начал отступать к выходу, пытаясь расстегнуть шинель, чтобы достать револьвер. Но руки в тонких лайковых перчатках озябли, плохо слушались.

Сыщик и одной пуговицы не освободил из тугой петли, как вдруг на лестнице застучали ноги. Соколов увидал трех здоровых мужиков, похожих на цирковых атлетов, которые шли на него.

Мужики не таились и не скрывали своих страшных намерений. У двоих из них были короткие ломики — вершков по десять, а тот, что был сзади, держал большую тряпку, распространявшую резкий запах эфира.

Сила Соколова была не только в его атлетических мышцах, но и в холодном мышлении, способном принимать единственно правильные решения. Молнией пронеслась мысль: «Желают живьем взять, собаки! Эти с ломами хотят руки переломить, а потом усыпят, в ковер завернут и доставят к крематорской печи. Ну да посмотрим…»

Один из нападавших размахнулся ломиком и метнулся на сыщика. Соколов подсел, а затем бросил нападавшего через себя.

Тот взлетел вверх и тяжело плюхнулся на кафельный пол.

Сыщик успел ударить по ногам второго. Тот пролетел вперед и шмякнулся головой в стену.

Третий покуситель — долговязый, узкоплечий, косоротый от ножевого ранения — швырнул на пол хлороформовую тряпку. Резким движением выдернул из-за пояса револьвер, направил на Соколова, угрожающе прохрипел:

— Ну, легавый, клешни поставь за спину!

Соколов видел, как нервно дрожат руки косоротого, как он от перепугу в любое мгновение может спустить курок.

Соколов нарочито медленно поднял руки вверх.

Косоротый завизжал:

— Я сказал: за спину! И выходи на улицу. Садись в сани.

Соколов понял: «Боится, что поднятые вверх руки привлекут внимание прохожих и городового».

Он завел руки за спину. Насмешливо сказал:

— Имущество не забудь! Коврик в углу стоит…

Вдруг по лестнице забухали чьи-то стремительные шаги. Соколов увидал старого шнифера Буню. Тот заорал на убийцу:

— Стой, паскуда, не стреляй!

И, не раздумывая, желая хоть своей жизнью защитить Соколова, Буня с кулаками бросился на косоротого.

Тот резко повернулся и выстрелил почти в упор.

Буня, коротко охнув и схватившись за живот, беспомощно опустился на ступеньки.

Соколов воспользовался паузой. Он мгновенно схватил валявшийся ломик и со всего маха треснул по голове косоротого. Словно арбуз, лопнул череп негодяя.

Вдруг за спиной послышалось кряхтение. Это пришедшие в себя убийцы вновь поднялись на ноги. Первый из нападавших — с мохнатыми, сросшимися на переносице бровями и бритыми щеками — вновь размахнулся ломиком. Соколов сделал перехват, крутанул руку и вырвал ломик.

— Вот вам, большевистское отродье! — Соколов в ярости стал молотить убийц, нанося ломиком удары по головам.

Кровь оросила кафель.

Тяжело дыша, Соколов отшвырнул ломик и склонился над Буней:

— Ты жив, дружок?

Буня сделал над собой нечеловеческое усилие, из последней мочи прошептал:

— В сундучке… Я зарыл клад в девятом году. Половину, Аполлинарий Николаевич, возьмите себе, остальное отдайте Лушке…

Буня хотел еще что-то добавить, но изо рта вышел лишь кровяной пузырь.

Буня тяжело захрипел и на полувздохе замер.

Соколов закрыл покойнику веки и поцеловал в лоб.

Вдруг сыщик ощутил чье-то присутствие. Он поднял голову.

Сверху, неслышно ступая войлочными туфлями, шла помертвевшая от горя Лушка.

Она глядела на своего жениха и боялась верить худшему. Вдруг со страшным криком бросилась на грудь мертвеца, запричитала:

— Зачем? А меня… на кого?

Ответа не было. Зачем? — это знает только Создатель, воля которого на весь мир простирается.

Лушка прижималась лицом к груди жениха, вся содрогаясь от беззвучных и безутешных рыданий, словно выпрашивала у кого-то снисхождения к своей несчастной судьбе.

Соколов вышел на морозный воздух.

Он рассчитывал поймать еще одного из большевистской банды, оставшегося в санях.

Но его глазам предстала еще одна жуткая картина. Возле подъезда, заливая снег кровью, лежал в предсмертных муках старый знакомец графа — городовой Василий Казовой.

В санях валялся сообщник убийц, так их не дождавшийся. Его голова была пробита пулей. И злодей уже не дышал.

Толпа любопытных собралась мгновенно.

Соколов быстро выяснил случившееся.

Василий, стоявший невдалеке на посту, видать, заподозрил что-то неладное и хотел войти в подъезд.

Но сидевший в санях злоумышленник перегородил ему дорогу. Началась легкая потасовка. Злодей выхватил нож и всадил его по рукоять в живот Василия.

Убийца хотел бежать, но смертельно раненный Василий успел выстрелить. Пуля попала злодею в голову. Он замертво рухнул в свои же сани.

Соколов зашел в соседнюю аптеку и позвонил дежурному офицеру:

— Тут гора трупов. Распорядись, пусть бригаду пришлют. Сделают фото, снимут «пальчики». И трупы следует отправить в морг к Лукичу — незамедлительно. Тут громадная толпа собирается.

На другое утро, облеченный в вытертую шубу, сшитую из шкуры зверя, бродившего по лесу еще при крепостном праве, Соколов правил экипажем. Он испытывал истинное наслаждение от стремительного бега саночек, от морозного ветра, вышибавшего слезу, и от понятливого сильного жеребца, стрелой летевших по обледенелой мостовой. Его путь лежал на Немецкую улицу в Лефортово.

Он знал, что извозчикам сообщили приметы Елизаветы Блюм. И был уверен, что по всей обширной матушке-Москве помощники полицейских зорко высматривают красавицу злодейку с восточными чертами лица.

Но еще на подъезде к Красным воротам сыщика несколько удивила картина: десятки саней, которыми правили извозчики, направлялись по Новой Басманной, в сторону Лефортова.

И совсем был поражен, когда возле Богоявленского собора в Елохове наткнулся на затор: извозчики, кажется, со всей Москвы пригнали на Немецкую улицу.

Под отборные ругательства новых собратьев по гужевому ремеслу, сцепляясь оглоблями, Соколов пробился вперед и по тротуару проехал вперед.

И впрямь тут творилось нечто невозможное. Десятки, сотни саней собрались здесь. Кучера материли друг друга, ротозеи на тротуаре смеялись.

Соколов обратился к правившему соседними санями извозчику:

— Милый, что за собрание тут?

Совсем молоденький мальчишка лет семнадцати, с белесыми бровями и голубыми глазами, белозубо улыбнулся и, весело блестя глазами, произнес:

— Будто вы, дяденька, сами не знаете? Полиция нас, извозчиков легковых, всех оповестила: бабу ловить. Премию обещали тому, кто тетку поймает. Колодцы, что ль, отравляет аль еще что — надо ее схватить и доподлинно выявить.

— А тебе какое до тетки дело?

— Так обещали премию — пять тысяч рублей. Я вот даже на бумажку приметы ее записал. Только смекаю, что в такой толчее ничего не получится. Что она, тетка, дура совсем?

— Выезд у тебя знатный! — одобрил Соколов. — Легкие саночки, красивые. Знать, мастер хороший делал?

— Это наш папаша. Во всей округе все помещики и богатые крестьяне к нему с заказами идут, — с гордостью сообщил мальчишка.

— Тебя как зовут?

— Вильгельмом.

— Как? — удивился Соколов. — Немец, что ль?

— Нет, дяденька, я природный русский. Нашей деревней, что под Рязанью, спокон веку немцы владели. И было от них такое заведение, чтобы всех младенцев называли, как баре прикажут. Вот меня и обозвали Вильгельмом, как нехристь какую. А отца и вовсе Зигфридом кличут. А фамилия наша натуральная расейская — Свистуновы.

Соколов подумал: «Что-то на странные имена мне нынче везет! А больше того, везет на дураков. Кто надоумил извозчиков сюда съехаться? Прознаю — голову оторву!»

Прознать про полицейского головотяпа Соколову не довелось. Но в любом случае было ясно, что утечку секретной информации допустил Мартынов.

Пока Соколов раздумывал, как выправить положение, он разглядел в полсотне саженей от себя фигуру в шинели и с офицерскими погонами.