Палач приходит ночью - Валерий Георгиевич Шарапов
— Где это? — удивился я.
— В сорок третьем в Выгодках. Потом у моста в Апашнях. И наконец, в Вольском лесу. Все время ты уходил.
— Это ты уходил, — хмыкнул я. — Даже убегал.
— Да сроду от вас не бегал!
— Это ты серьезно?
— Отступал! Тактически грамотно!
Безпеке он ничего не сказал. Не собирался говорить и НКВД. Но постепенно его все же немножко разговорили — в основном подтвердил то, что мы и так знали. Потом уперся. Притом намертво.
Все же он был далеко не дурак, и с ним можно было работать, попытаться перетянуть его на нашу сторону. Этим и занялся я. Призывать его к совести бесполезно. А вот разговоры на разные темы, в том числе и злободневные, обращение к логике и убеждениям вполне могли пробить его стальную броню. Такое нам уже удавалось с другими.
— Миломир, ты умен, начитан. Ты же не тупой кровосос, как Купчик. Не маньяк, как Звир. Вот объясни, зачем тебе это нужно? Ты правда веришь в благословенную свободную бандеровскую Украину?
— Верю, — усмехался он.
— Но это же антинародные сказки галичанской буржуазной интеллигенции. Да и как вы строите свою сказку? На реках крови! На палачах. На невиданном садизме.
— Вы, что ли, свою большевистскую сказку строили иначе?
— Иначе, друг мой. Мы совсем другие.
— А, все одно. Государственная независимость строится только на большой крови.
— Да что ты! Это ваша сказочная независимость строится на крови. У вас же вообще культ смерти. Где вы, там бесчисленные жертвы и страдания. Вы ни других, ни себя не жалеете. Только и слышно от вас: «Всех искалечим, всех убьем». А знаешь, то, что взросло на смерти, жить не может.
— Даже так, — хмыкнул Оглобля.
— На ненависти дворец не построишь. Только схрон.
— Демагогия. Повторяю: сперва кровь и смерть. И ненависть. А потом конституции и парламенты.
— Это маньяк Звир приведет вас к конституции?
— Звир знает одно слово — стая. И готов все отдать, чтобы верховодить ей.
— Ну да. Чтобы наслаждался властью. Решать, кому жить, а кому умереть.
— Пусть и так. Но ведь теперь и я часть этой стаи. Тут уж инстинкт — свои и не свои. А за стаю волк умереть готов.
— И ты готов умереть за эту стаю? Прям сейчас?
Он задумался:
— Не знаю. Теперь уже не знаю.
— А все ведь очень просто. Ты берешь и отрываешь от себя эту пиявку предубеждений, фанатизма и несбыточных надежд. И искупаешь вину. Содействуешь мирной жизни и борьбе с бандитизмом.
— Бандитизмом? — Оглобля внимательно посмотрел на меня и улыбнулся. — Это ты про вашу власть? Я с ней уже давно борюсь.
— Так, разговор не получается? — нахмурился я.
— И не получится.
Я задумчиво посмотрел на него. И что с ним, поганцем, делать?..
Глава двенадцатая
Не раз я участвовал в подобных мероприятиях. И удовольствия они не доставляли никакого, хотя я признавал их необходимость и неизбежность. Не нравилось мне выворачивать крестьянину руки. Притом крестьянину запуганному, которому пришельцы из леса не раз намекали: кто вступит в колхоз, будет болтаться на веревке.
Вот и сейчас, как только я вернулся из Луцка, меня подрядили на это дело — обеспечение вступления крестьян в колхозы. Во исполнение последних решений партии и правительства.
Процесс выглядел так. Село окружают войсками НКВД для обеспечения порядка. Заходим в каждый дом и гоним крестьян на заседание в сельсовет. Дальше выступление представителя райкома. Пламенная агитация, красивые слова и угрюмое недоверие на лицах крестьян. Потом радостный вопрос представителя власти:
— Ну, кто будет записываться?
И тут молчание сгущается, становится совсем вязким и очень злым, а еще паническим. Первым быть не хочет никто. Немало случаев, когда именно к первым приходили люди из леса. И вырезали в назидание всю семью.
Потому что для бандеровца колхоз даже пострашнее НКВД. Ведь мы — это враг, в которого надо стрелять, с кем приходится биться. А вот колхоз — это совершенно иной, куда более современный, жизненный уклад. Это другое общество, где бандеровцу места нет. Вот и режут националисты нещадно колхозников, активистов.
А собрание все идет. Все более безрадостно. Кажется, не согласится никто. Но представители властей ребята опытные. Им удается раскачать народ. А потом просто подходят к каждому, протягивают бумагу:
— Распишись.
Потом председателя выбирают. И колхоз «Красный восход» начинает свою жизнь.
А у нас прибавляется забот. Теперь нужно спланировать, как защитить людей от бандеровцев, которые обязательно сюда придут следом за нами. Как подловить врагов, наказать и навсегда отвадить. Именно для этого есть разведчики и КРГ. Справимся. Не в первый раз.
Из этих мероприятий удается извлекать и вполне ощутимую пользу в оперативном плане. Обычно после всех процедур ходишь по домам, общаешься накоротке с населением, пытаешься уловить его настроение. А заодно под это мероприятие можно встретиться с агентом.
Плохо только, что слишком много драгоценного времени все это забирает. Вот уже и первый снежок сыпанул. А дела все накапливаются. Банды все шалят. И Звир все на свободе.
Когда мы проводили агитационные мероприятия по третьему селу, то шепнули мне на ушко знающие люди: местным этого не простят. Тут шалит банда Палого. Обещали жестокую резню устроить, если с колхозом местные завяжутся.
Пока шла агитация, мои люди рассосались по ближнему лесу и по нескольким домам. И стали ждать.
Банда заявилась на следующий день после того, как оргбригада из района убыла. Бандеровцев было десять человек. Они чувствовали себя в селе вольготно. А мы с пулеметчиком затаились мышками на чердаке и ждали.
Когда бандиты начали выгонять людей из домов, тут мы и приступили к работе.
— Огонь! — приказал я.
В результате на площади улеглось десять безжизненных тел во главе с Палым. У меня — трое раненых, слава богу, не опасно для жизни.
В общем, когда вернулся в Усть-Каширск, мне было чем отчитаться. В нашем краю стало больше колхозников и меньше националистов. Так и катится колесо истории: их все время становится меньше, а нашего народа больше. Придет время, когда их совсем не останется. Пускай на том свете свою Свободную Украину строят, у чертей. Они общий язык найдут.
Обосновавшись в своем кабинете, я наслаждался комфортом бытия, теплым помещением, чаем в стакане, закованном в серебряный подстаканник — его мне оставил Розов. Передо мной лежала толстая пачка накопившихся сводок и спецсообщений. В них был пульс событий. Все казусы, трагедии и победы.
Пролистнув очередную сводку, я наткнулся на телеграмму.
