Палач приходит ночью - Валерий Георгиевич Шарапов
— Что вы хотите знать? — тихо спросила она.
— Давайте рассказывайте подробности: чем занималась последние полгода. И что подозрительное видели, пани Шкурко. — Крук демонстративно перешел на «вы».
— Я все скажу.
— Ну и хорошо. Открываем протокол, — кивнул Крук худосочному парнишке, сидевшему в углу за печатной машинкой. — Итак, фамилия, имя, отчество, год, место рождения? С какого времени в организации?
И Шкурко выдала все как на духу.
Пару дней, с перерывами на сон и обед, она диктовала всю свою подноготную, просвещала о деятельности бандеровцев, с которыми свела ее подпольная судьба. Ну что, представление удалось на славу. Очередная бандеровка поплыла.
Вообще, отпетые бандеровки — это по большей части сумасшедшие тетки, склонные как к садизму, так и мазохизму. Их отличает иррациональная преданность своему якобы праведному делу. Они готовы терпеть боль, лишения. И были бы идеальными подпольщицами, если бы не вечная, как само человечество, бабья дурь, а также бытовая хитрость, сопряженная с крайней наивностью. Если умело играть на этом, то из них можно выудить все.
Одну такую бандеровку, которая готова была терпеть любые муки, развели по камере агенты, что если ее и дальше так будет давить москальский оперативник, она может не выдержать. Поэтому ее командира надо предупредить, чтобы заранее сменил место обитания. Та и передала ему через агента записочку на волю, заодно засветив явку, а потом и схрон.
Другую дуру взяли. Так та сперва перепугалась и обязалась работать на нас. Должна была прийти в хату, где ждал ее муж-бандит, потом подать сигнал. В хату она прошла, и ни слуху ни духу оттуда. Уже решили брать дом штурмом, как из него выстрел доносится. Заходим, а она с дыркой во лбу. Рядом — пистолет из тайника и вполне грамотно написанная записка: «Я верна мужу и родной Украине. И не предам их никогда. А мужа здесь никогда не было. Он в другой хате в деревне. И вам его никогда не схватить!» Самое смешное, муж, услышав стрельбу, рванул из своего схрона за домами прямо в лес, где наткнулся на нашу группу прикрытия, которая его и упокоила.
Ну и Шкурко наивно купилась на легенду о расследовании Безпеки. Она действительно много чего знала. И работы у нас по проверке и реализации информации будет полно.
— Теперь по Бобру, — перешел к главному Крук. — Как вы его оцениваете?
— Верен нашему делу, — оттарабанила Шкурко, характеризуя моего одноклассника. — Смел. Отважен. Умен. Инициативен. Перспективен.
Сыпала такими превосходными терминами, что мы невольно расплылись в улыбке.
— И хорош в любовных утехах, — добавил я.
Она зло зыркнула на меня. Потом кивнула, упершись глазами в пол.
— Только есть одно настораживающее обстоятельство, — продолжил я. — Он тоже был рядом со всеми, кто провалился.
— Он не может быть предателем! — воскликнула Лиза.
— После бойни в Выгодском лесу мы потеряли связь с его отрядом «Корни». Когда он придет к вам, пани Шкурко? — немигающим взором уставился на нее Крук.
Она замялась. Помолчала.
— Лиза, мы не так страшны, как все полагают, — почти ласково заворковал Крук. — Хотя можем быть куда страшнее. К врагам. Если Бобер докажет, что он не враг, ничего ему не угрожает. Но связь с «Корнями» нам нужна. Когда он будет?
— Должен появиться у меня через пару дней.
— Остановится тоже у вас?
Она покраснела и кивнула.
— Ну тогда и мы его подождем у вас. И с вами. Если вы, конечно, не против, — сказал я.
— Я против, — едва слышно произнесла она.
— Вы против Безпеки? — удивился Крук.
— Хорошо. Я согласна… Только не причините ему вреда, — с мольбой в глазах произнесла она.
— У нас власть справедливая. Нет вины — нет вреда, — пообещал Крук.
А я задумался. Похоже, у Оглобли и Лизы настоящая любовь. Еще одна влюбленная парочка на нашу шею. Но это же и хорошо! Любовь — это сильная эмоция. Играя на ней, можно достигнуть многого.
Но сперва дождемся Бобра-Оглоблю…
Глава одиннадцатая
Ни через два, ни через три дня Оглобля не появился. Боевики Безпеки — так воспринимала Крука и бойков КРГ Лиза — терпеливо ждали в ее съемной крохотной, но с кухней, туалетом и водопроводом квартирке на Маяковского.
— Боюсь даже представить, что вы нас разочаруете, пани Шкурко, — покачал головой Крук. — Вы же знаете, чем закончится ваша ложь.
— При чем тут я?! Он приходит, когда ему надо. А не когда надо мне! — В этих ее словах прорезались горечь и какие-то застарелые обиды.
Он пришел на четвертый день. Обошел дом. Рассмотрел, что знаки, отсутствие которых сигнализирует об опасности, все на месте. Занавеска. Фарфоровая статуэтка на подоконнике.
Разведчики, которые засекли его подход, замерли в тревожном ожидании. Зайдет или не зайдет?
Он постоял. Огляделся. И направился к подъезду. Значит, игра продолжается!
— Лизавета, солнце мое незакатное! — распахнул он объятия, возникнув в прихожей. — Это я!
Кроме Лизы нашлось кому его обнять. Стальные клещи сгребли его, развернули, ткнули мордой в стену, заломили руку. Тут же подскочил другой оперативник и как тисками зажал вторую руку, схватил за волосы, задрал голову вверх, исключая возможную попытку раскусить вшитую в воротник капсулу с цианистым калием.
Яд у него и правда нашли. Но воспользоваться гость им даже не пытался. Лишь шипел и плевался:
— Чекисты! Песья кровь!
Играть так играть.
— Что же вы нас все за НКВД держите, — театрально возник из комнаты Крук. — Экзекутор Безпеки центрального провода Легенда. Есть разговор…
Опять фургон, дорога за город. И в том же склепе теперь на допросе пребывал Оглобля. Но только вот с ним так гладко не прошло.
Он объявил, что будет беседовать с доселе незнакомыми людьми только после подтверждения их полномочий. А ему предъявили старый пароль, что наводит на подозрения. Так что разговаривать он не собирается. Если так хочется, то «захватчики» могут его сразу расстрелять. Но отвечать им тогда придется перед пославшим его Звиром, который за такое обращение с его людьми может и самой Безпеке крылышки подрезать.
Вывели Оглоблю на расстрел в лесочке рядом со схроном. Пульнули пару раз у уха из «Люгера». Не помогло. Держался он стойко.
Тогда его запихнули все в тот же фургон «Мясо». И выгрузили уже в областном управлении НКВД. Провели в кабинет.
— Ну привет, одноклассник, — приветствовал я его.
Странно, но на его лице читалось облегчение. Боялся он нас куда меньше, чем Звира и Безпеку? Или это гордость от того, что оказался прав в своих подозрениях?
— Какая же ты живучая сволочь! Три раза тебя на мушке держал, — сообщил он, отхлебывая
