Лампа паладина - Наталья Николаевна Александрова
– А вы кто такая? – он проговорил это еще с раздражением, но уже более снисходительно, чем прежде.
– Я – ее коллега. Мы работаем вместе.
– Жучков ловите? – произнес он ехидно.
Ага, значит, он все же кое-что знает о матери… А врет нагло, что она умерла давно и он ее не помнит совсем. Да, подозрительный тип… очень подозрительный…
– Тоже, кстати, очень нужная работа, – отрезала я. – Мы спасаем старинные исторические здания от разрушения. А вообще, речь сейчас не об этом.
– Вот именно, – прищурился он, – так что ты от меня-то хочешь? Чтобы я примчался в больницу, припал к кровати и рыдал на всю палату: мама, мамочка, на кого ты меня покидаешь?
Ага, раз он со мной на «ты», то и я тоже могу.
– Ты вообще слушаешь, что тебе говорят? – я заговорила слишком громко, как с глухим. – Матери твоей плохо. Очень плохо. Это я отвезла ее в больницу.
– Для меня она умерла уже давно! Она сама так решила, что я ей не нужен, а теперь, значит, понадобился? Она же могла хоть как-то интересоваться собственным сыном…
– Да? А это ты видел? – Я показала ему папку с вырезками, которую взяла у Ираиды. Нехорошо, конечно, брать вещи без спроса, но, может, польза будет?
Он выхватил папку у меня из рук, и вырезки веером рассыпались по полу.
– Она все про своего сыночка гениального знала, перечитывала небось не раз… – процедила я, – а тебе влом в больницу к матери съездить? Не бойся, денег на операцию она у тебя не попросит, она сама хорошо зарабатывает…
– При чем тут деньги? – надулся Антон. – У меня самого деньги есть, если что…
– Ага, не на восемнадцать лет ты их получил? – прищурилась я.
– Ну да… А что?
– А то! – веско сказала я.
– Но… бабушка сказала, что это отец оставил…
Угу, отец, который умер в нищете от передоза! Хорошо, что эти слова застыли у меня на языке. Но Антон кое-что понял.
– Слушай, кто тебе дал право лезть в чужую семью? Это тебя вовсе не касается!
Да хорошо бы, если бы это было так, с тоской подумала я, но лампа… лампа отчего-то показала мне, что его бабушку, вдову академика Басинского, травит какой-то мерзкий тип. А она думает, что ее обкрадывает внук, вот этот самый Антон.
– В общем, так, – сказала я твердо, – не хотела жестких мер, но ты меня вынудил. Значит, если не поедешь со мной сейчас в больницу, то расскажу вон той девице, – я махнула в сторону полненькой девушки, которая, приняв динозавра, отчего-то не спешила за ним внутрь, а посматривала на нас, – что у тебя мать в реанимации помирает, а ты не хочешь ей помочь. Вот часа не пройдет, как вся студия об этом знать будет. И ходи потом, оправдывайся, редко найдешь такого человека, которому на родную мать наплевать. Ну, едем?
– Стерва… – пробормотал он, соглашаясь.
Нет, ну как вам это понравится? Какой-то этот Антон нервный очень, обидчивый. Нельзя все на трудное детство списывать. Вот меня, например, отец с трех лет вообще ни разу не видел, так и что с того? Я же на людей не бросаюсь…
В больнице нас встретил очень озабоченный врач по фамилии Белобородов, тот самый, с которым я говорила по телефону. Никакой бороды у него не было, а была огромная лысина, которую он прикрывал белой крахмальной шапочкой.
Он быстро ввел Антона в курс дела, точнее, пытался ввести, поскольку тот в больнице растерял все свое самомнение и амбиции и держался очень неуверенно. Так что пришлось мне отвечать на вопросы доктора, а Антон только подписал какие-то бумаги.
– А как она сейчас? – спросила я, когда доктор уже торопился уйти.
Он ответил, что больная пришла в себя, но очень слаба, так что можно ее повидать, только недолго.
– Но может… – я поняла, что Антон здорово трусит, и ткнула его кулаком в бок.
Доктор ушел, а мы пошли к реанимации. Сестра посмотрела на нас и сказала мне тихонько:
– Иди с ним. А то как бы он сам там в обморок не грохнулся. Мужчины такие неженки… А у тебя все же не мать там, а свекровь, так что особо не расслабишься.
Очевидно, она думала, что мы с Антоном женаты. Только этого мне не хватало!
Ираида лежала на кровати, закрыв глаза, и была уже не такая синюшная. Но вокруг кровати пищали какие-то приборы, и в вене у нее была капельница. Увидев такое, Антон встал на месте, и столкнуть его не было никакой возможности.
– Ираида Павловна! – пришлось мне самой подойти к кровати. – А я вам Антона привела!
Она медленно подняла веки, и я испугалась, что она ничего не помнит. Но взгляд был знакомый, твердый.
– Отойди! – еле слышно сказала она, и я поняла, что загораживаю ей сына.
Ну что ж, вот теперь мне самое время уйти в тень, не хочу присутствовать при их встрече. Я вышла из палаты и присела на жесткий стул в коридоре. Через пять минут там, за дверью, забегали, зашумели и выставили Антона вон.
– Ну что там?
– Опять сознание потеряла. – Он махнул рукой и плюхнулся рядом со мной на стул. Был он бледен, и пот катил градом.
– Эй, ты чего? – Не то чтобы я сильно о нем беспокоилась, но как-то мне не улыбалось возиться еще с одним членом этой семейки, хватило и Бастинды.
– Кофе его напои, – посоветовала проходившая мимо медсестра, – у нас кафе внизу.
И мы пошли вниз, и нашли там небольшое кафе, и даже пахло там не противно, и кофеварка была самая современная. Я взяла Антону самую большую чашку кофе и три булочки с маком. И еле успела выхватить одну для себя.
После кофе с тремя ложками сахара он пришел в себя и смотрел на меня уже не так сердито, как прежде.
– Понимаешь… – начал он, – я ведь их не помню совсем. Няни у меня были и еще Стеша… Ну, бабушка иногда… а дед все время занят был, в кабинете сидел, писал что-то. Я спрашивал, конечно, о родителях, они так уклончиво отвечали, да Стеша…
Я заметила, что
