Дмитрий Дивеевский - Альфа и Омега
«Господи что это? – подумал я. – Где мой крест? Где мой трехсвечник? Что со мной было?». Крест и трехсвечник я обнаружил у своих ног и быстро подхватил их. Рядом я поднял и кадило отца Романа, которое тоже выпало из его рук.
Я осенил себя крестным знамением и спросил у священника, пересиливая какофонию звуков, видел ли он что?
Тот кивнул утвердительно, собрался с силами и стал раздувать кадило, которое, как потом оказалось, погасло еще на подходе к толпе. Когда вокруг нас распространились запахи ладана, вой стал стихать. Когда же ладан стал куриться во всю силу, то наступила кромешная тишина, нарушаемая лишь позвякиванием цепочки и тихой молитвой отца Романа.
Я увидел, что мы находимся в окружении насупленных людей, которые молча сужали круг. Я с детства привык видеть нечистую силу в виде неясных и безобразных существ, отдаленно напоминавших лохматых чертей. Эти же были обычными людьми, ничем не напоминавшими тех, кого я привык считать нечистой силой. Необычное в них лишь было то, что минуту назад я видел их участниками безобразной оргии, а сейчас они явно нас ненавидели. Намерения их были очевидны. Они готовились нас растерзать.
Мне стало жутко, руки мои сжали крест с силой парализованного ужасом человека.
Окружающее нас кольцо вдруг разомкнулось и вперед выступил Лев Троскин. Его кудрявая голова казалась высеченной из камня в свете луны, пенсне сверкали холодными искрами, а рот был сжат в презрительную мину. Он шагнул к отцу Роману, протянул руку, явно собираясь вырвать кадило. Все остальные изогнулись в готовности ринуться на нас, как только мы лишимся этого защитного благовония. Но отец Роман знал силу молитвенных призывов. Не прекращая молитвы, он воззвал к Господу:
– Господи! Отринь сатанинскую силу, называющую себя Львом Троскиным! – При этом широко шагнул навстречу нечистому и стремительно раскрутил кадило на цепи, окуривая его с ног до головы ладаном.
– А-а-а! – сначала услышали, а затем увидели мы, как отчаянный сирота Иннокентий также бросился к Троскину и сунул ему горящей свечой в лицо. Тот отпрянул, отбиваясь руками и теряя свой высокомерный вид. Тут настала пора действовать мне, и я устремился на толпу, орудуя медным крестом, как молотом, направо и налево. Трехсвечник мой, не смотря на такие вольты, продолжал гореть. Среди нечисти случилось замешательство, и я заметил, что она всеми силами уклоняется от соприкосновения с крестом. Мы ворочались в толпе, как пловцы в пучине, и от действий наших она стала делаться все реже и реже. То ли бесы бежали, то ли расточались от воздействия ладана и креста, но вскоре Троскин остался один. Теперь его внешний вид не был столь цивильным. Из под кудрей выглядывало типичное чертячье рыло, только в пенсне. Мы окружили его с трех сторон.
Троскин держался вызывающе и нагло.
– Не смейте нападать на меня, я Сатанин! – прохрипел он отвратительным голосом.
– Сатанин без штанин, – тут же придумал дразнилку Иннокентий и засмеялся, – подпалю сейчас твои штаны.
– Если Вы меня расточите, месть отца нашего будет ужасной!
– У нас свой Отец, – ответил священник и пошел вокруг Троскина, раскачивая кадилом. Нечистый смотрел на кадило словно зачарованный, но не пытался выбежать из замыкавшегося круга. Отец же Роман, словно не замечая его, деловито завершил кадилование, передал кадило Иннокентию, снял с себя тяжелый нагрудный крест, поцеловал его, произнес внутреннюю молитву, а затем направил крест на застывшего Сатанина и воскликнул: «Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа, расточись!»
Троскин постоял не двигаясь с минуту, потом засмеялся мелким смехом. Глаза его стали бессмысленными, лицо приобрело выражение природной дураковатости, изо рта потекли слюни, резко запахло нужником. Пенсне спало с переносицы и болталось на шнурке игрушкой вздумавшего пошутить идиота. Нечистый присел как кенгуру и стал скакать внутри круга в поисках выхода. Но круг был замкнут, и ему пришлось скакнуть через едва видимую полоску ладана. В тот же момент произошло жгучее свечение с треском, одежда свалилась с него истлевшими лохмотьями, обнажив убогое тельце, прожженное неизвестным пламенем. Тельце задергалось в конвульсиях и распалось в золу. Тут же луну затянуло облаком, дунул ветер, унося золу и мы услышали могучее скрежетание железного голоса, который, кажется, рыдал.
На Лысой горе установилась тьма, и хотя победа наша была совершенной, страх нас не оставлял. Такой же тесной кучкой, с зажженными свечами и молитвами мы пошли домой, которого благополучно достигли.
Потом стало ясно, что экспедиция наша в ту ночь не была напрасной. Нечисть, конечно же, из Окоянова никуда не делась, но шабашей на Лысой горе больше себе не позволяла. К сожалению, сбылась и угроза Сатанина. Все мы испытали страшные наскоки нечистой силы, но благодаря помощи Отца Небесного, в конце концов, прошли через испытания и сейчас живы-здоровы».
Филофей отложил в сторону тетрадку и прикрыл глаза. Трудно вообразить, что такое было в родном городе. Но ведь правда и то, что проявления бесовщины постоянно случаются вокруг нас. А мы не хотим в них верить, валим на стечение обстоятельств. Разве так уж правдоподобно, когда одно за одним случаются несчастья с членами дружной семьи и в течение короткого времени от нее остается один инвалид? Наверное, правдоподобнее то, что семья в силу каких-то причин лишилась защиты Господа, и этим тут же воспользовалась нечистая сила. На память Филофею пришла трагедия семьи Земфировых, начавшаяся с того, что два старших брата разбились на мотороллере, из них один насмерть, затем по любовной причине застрелился средний брат, а дело кончилось смертью младшего парня от водки. И остался от четверых парней один инвалид. Как это понять? Может, поискать в истории семьи какие-то причины? Может, были на ее счету лет шестьдесят назад преступления против Бога, а сегодня скорбную жатву пожинают дети? Но разве Господь так жесток, чтобы наказывать детей за отцов? Нет, Филофей, вопрос неверно поставлен. Господь всемилостив, он никого не наказывает, но за тяжкие грехи может попустить наказание. И, оставленные без божественной защиты люди предоставлены только сами себе да произволу бесов. Либо они понимают, в каком положении оказались, и стремятся вернуться к Господу, либо страдают от бесовщины.
Да, город давно и надолго отвернулся от Иисуса Христа. Окаменели сердцем, углубились в собственный эгоизм, потеряли Бога. И сейчас продолжается все та же история. Нет в глазах земляков небесного света, нет в их голосах отклика колоколов, нет в душах золотого луча. Господи, Господи, помоги нам выбраться на верную дорогу!
30. По наклонной, к краю пропасти
Ежиков забыл, что когда-то жил сладкой жизнью «золотой молодежи», не обремененной ни трудовыми мозолями, ни думами о хлебе насущном. Та чудная, волшебная, неповторимая жизнь ушла во мрак, а на смену ей пришло ежедневное ярмо шпионажа, которое день ото дня становилось все невыносимее. Англичане превратили его в послушного робота, обязанного точно выполнять указания, поступавшие по радио. Любые отклонения от их заданий наказывалось жесткими внушениями и напоминанием о его полной зависимости от их воли. Две вещи приковали Юджина к СИС: деньги и возможность вырваться в Великобританию. Две этих вещи оказались жизненно необходимыми ему. Необходимыми как кислород, потому что советский период его биографии заканчивался с неотвратимой неизбежностью. Инстинкт самосохранения подсказывал Евгению, что опасность ходит рядом и однажды может постучать в дверь, если он не успеет вовремя смыться. Юджин печенкой чувствовал, что вокруг него идет работа и он может оказаться за решеткой. Поэтому нервы его находились на пределе напряжения, и он постоянно просил англичан в своих шифровках о выводе из страны. В ответ же получал жесткие требования работать дальше и успокоительные сообщения о том, что никаких данных об ухудшении обстановки вокруг него не имеется. Наружное наблюдение «Джет», и вправду, больше не видел. Он не мог знать, что теперь в наблюдении за ним не было необходимости. Когда контрразведчики установили, что мимо дома Ежикова регулярно проезжает автомашина резидентуры СИС, они взяли ближний эфир под контроль и выявили сеансы БАРСа. Расшифровать примитивный цифровой код для 15 Управления, которое щелкало даже электронные шифраторы, было несложным делом. Вскоре все переговоры «Джета» с резидентурой стали ложиться на стол разработчиков, а оперативное дело на него начало ускоренно толстеть. В целом, доказательств по статье «шпионаж» было набрано более чем достаточно, и шла подготовка к передаче дела в следственное управление.
ФСК установил также и то, что «Джет» употребляет наркотики. Его поставщик Семен Соткин был у чекистов давно на примете и гулял на свободе только потому, что его квартира являлась явкой для нигерийских дилеров из университета им. П. Лумумбы. Она находилась под постоянным прослушиванием, что позволяло получать массу информации по наркотрафику. Однако кокаин шел с перебоями. Частенько по курьерам били американцы на том конце маршрута, и тогда Семен предлагал «Джету» афганский героин, которого в Москве становилось все больше и больше. Это зелье было несравнимо отвратительнее «кокса». Среди кокаинистов бытует распространенное убеждение, что, при необходимости, от кокаиновой зависимости можно освободиться. У «кокса» высокая степень очистки и синдром не такой болезненный. Афганский же героин, как правило, грязный, делал человека «невозвратным» в три приема. После первой же инъекции наступала такая дикая ломка, что выйти из нее без нового укола было почти невозможно. Вскоре Юджин обнаружил, что период нерегулярного приема кокаина закончился, а на смену ему пришла постоянная зависимость от героина. Без приема дозы он не мог уснуть. Проклятые страхи наваливались безжалостной глыбой. «Джет» вскакивал с постели, метался по комнате, пробовал прогнать страх спиртным, но в конце концов доставал шприц, делал инъекцию и расслабленно засыпал. А утром, до обеда, надо было выгнать ломку от вчерашнего. К концу дня опять наступало повторение пройденного. Ежик знал, что такая дозировка очень велика, и что многие наркоманы умеют колоться раз в двое суток. Только они, видимо, не являются агентами СИС, а у «Джета» при одном воспоминании об этой службе возникало желание «уколоться и упасть на дно колодца». Под влиянием стресса и наркотиков нервная система Евгения окончательно выходила из строя. Он бешено реагировал на любой раздражитель, а через полминуты уже терял силы, оседал на стул, покрывался потом и хватался за стакан с водой. В то же время, психика продолжала обманывать его. Он знал, что героиновый наркоман практически неизлечим и может прожить всего несколько лет, но убедил себя в том, что как только сбежит в Англию, то использует оставшееся время на лечение, а потом начнет новую главу своей жизни. Зависимость Ежикова с каждым днем становилась все более очевидной, и видавшие виды сотрудницы его секретариата однажды поняли, в чем дело. О нем поползли вполне обоснованные слухи. Черт с ними, с сотрудницами, эка невидаль – баловство с наркотиками. Наступало время, когда в аппарат правительства начала заползать такая помоечная публика, что грех Ежикова ничем особенным уже не казался. Какие-то особи с золотыми зубами и лагерными замашками выдвигались с родины Бориса Николаевича, не претендуя на первые роли, но цепко захватывая должности поменьше, зато понаваристее. Среди этой публики царили животные нравы, искусное владение непечатной лексикой и лихоимство. Власть Ельцина утверждала на проворовавшемся российском Олимпе такого безоглядного и наглого Вора, какого в истории страны не было никогда. Теперь здесь все лихорадочно устраивали свои дела, как правило, заключавшиеся в дележе и разграблении партийного имущества, насчитывавшего миллиарды долларов. Эта ситуация была на руку Юджину. До его проблем не было дела никому, и он мог в меру оставшихся сил разбираться с ними самостоятельно. Евгений вознамерился решительно потребовать от англичан отправки в Лондон, но на сей раз в ситуацию неожиданно вмешался его папик.
