К. Сэнсом - Горбун лорда Кромвеля

Досада придала мне энергии. Я поднялся и бросил на стол несколько монет.

– Идем, хватит прохлаждаться. Мы и так полдня потратили зря. В монастыре нас ждет увлекательная беседа с безумным старым картезианцем.

ГЛАВА 16

На обратном пути в монастырь мы с Марком почти не разговаривали. Небо над нашими головами стремительно затягивали серые мохнатые тучи. Я злился на себя за недавнюю вспышку; разумеется, юристу в любом случае следует сохранять самообладание, но нервы мои были напряжены до предела, и идиотское предложение Марка относительно ареста старших монахов вывело меня из себя. Твердо решив, что буду принимать исключительно разумные и взвешенные решения, я быстро шагал по дороге до тех пор, пока не споткнулся, поскользнувшись на ледяной корке. Марк успел поддержать меня, тем самым пробудив во мне новый приступ досады. К тому времени как мы подошли к стенам монастыря Святого Доната, поднялся резкий ветер и с неба вновь повалил снег.

Я бесцеремонно заколотил в дверь сторожки Багги; привратник появился, вытирая рот засаленным рукавом.

– Я хочу поговорить с братом Джеромом. Немедленно.

– Лишь приор может допустить вас к нему, сэр. А он сейчас на службе.

И привратник указал в сторону церкви, откуда доносилось едва слышное пение.

– Тогда позовите приора! – потребовал я.

Привратник удалился, что-то недовольно бормоча себе под нос. Мы с Марком ждали его, плотно закутавшись в плащи, уже припорошенные снегом. Вскоре Багги появился в сопровождении приора Мортимуса, хмурого и недовольного.

– Вы хотите увидеть брата Джерома, сэр? Судя по тому, что вы оторвали меня от церковной службы, произошло нечто чрезвычайное?

– Ничего чрезвычайного не произошло, – отрезал я. – Я просто не желаю терять времени даром. Где брат Джером?

– После того как он оскорбил вас, он содержится взаперти, в своей келье.

– Прошу вас, отведите нас к нему. Я должен задать ему несколько вопросов.

Приор повел нас к братскому корпусу.

– Надеюсь, сэр, вы понимаете, что никто из монахов нашего монастыря не разделяет воззрений этого безумца, – не преминул сообщить приор. – Если вы решите, что его слова являются призывом к государственной измене, и заберете его отсюда, вы окажете всем нам большую услугу.

– Вот как? Насколько я понимаю, брат Джером не пользуется расположением других монахов?

– Вы совершенно правы, сэр.

– Быть окруженным неприязнью – печальный удел. Такой же выпал и на долю послушника Уэлплея.

Приор скользнул по мне ледяным взглядом.

– Я пытался просветить заблудший дух Саймона Уэлплея, – процедил он.

– Лучше умереть молодым и попасть на небо, чем дожить до старости, закоснеть в грехе и очутиться в аду, – вполголоса пробормотал Марк.

– О чем вы? – переспросил приор.

– Эту мудрость мы с господином Поэром сегодня слышали из уст одного городского чиновника, убежденного реформатора, – пояснил я. – Кстати, мне сказали, что вчера утром вы навестили Саймона.

– Я зашел, чтобы помолиться над ним, – побагровев, сказал приор. – Я вовсе не хотел его смерти. Я хотел лишь, чтобы он очистился от овладевшего им дьявольского наваждения.

– Очистился ценой собственной жизни?

Приор остановился, резко обернулся и с вызовом посмотрел на меня. Погода на глазах становилась все хуже; снег валил вовсю, и порывистый ветер раздувал наши плащи и черное одеяние приора.

– Я не хотел его смерти! – рявкнул приор. – Я тут ни при чем! Мальчишка был одержим дьяволом! Дьяволом! Это все его происки! А мне не в чем себя упрекнуть!

Я не сводил глаз с его искаженного злобой лица. Возможно, вчера он пришел помолиться над больным послушником, потому что ему не давало покоя тщательно скрываемое чувство вины? Нет, вряд ли. Приор Мортимус, несомненно, относится к числу тех людей, которые всегда, при любых обстоятельствах ощущают себя правыми. Как ни странно, непоколебимая самоуверенность этого католического монаха напоминала некоторых убежденных последователей Лютера, с которыми мне доводилось встречаться. И уж конечно, изворотливый ум приора без труда изобретал увертки, позволяющие преследовать беззащитную молодую девушку и не испытывать при этом ни малейших угрызений совести.

– Идемте, – проронил я. – Слишком холодно, чтобы вести дискуссии на воздухе.

Не проронив более ни слова, приор подвел нас к братскому корпусу, длинному, двухэтажному зданию, ходящему во внутренний двор. Из множества труб на крыше в небо поднимался дым. Никогда прежде не бывал в дортуарах монахов. Из «Комперты» я узнал, что длинные общие спальни, в которых жили первые бенедиктинцы, в большинстве монастырей давно уже превратились в отдельные комнаты. Разумеется, так было и в обители Святого Доната. Мы прошли по длинному коридору с множеством дверей. Некоторые из них были открыты, я видел затопленные очаги и удобные кровати. После пронизывающего холода приятно было очутиться в теплом помещении. У одной из дверей приор Мортимус остановился.

– Мы постоянно держим его под замком, чтобы он не отправился бродить по монастырю, – сообщил он, распахивая дверь. – Брат Джером, эмиссар желает поговорить с тобой.

В отличие от келий, мимо которых мы проходили, жилище брата Джерома отличалось крайним аскетизмом. В очаге не горел огонь, голые беленые стены украшало лишь висевшее над узким ложем распятие. Старый картезианец сидел на постели, одетый лишь в исподнее, так что его скрюченный искореженный торс был полностью открыт нашим взорам. Изможденное тело старика не уступало в уродстве моему собственному, но виной тому были пытки, а не прихоть природы. Рядом с ним стоял брат Гай и куском ткани протирал покрывавшие кожу старого монаха бесчисленные рубцы, багровые и пожелтевшие от гноя. Вода в стоявшем на полу кувшине распространяла запах лаванды.

– К сожалению, я должен попросить вас оставить вашего больного, брат Гай, – заявил я.

– Мы почти закончили, – кивнул лекарь. – Теперь, брат Джером, боль должна уменьшиться.

Картезианец сверкнул глазами в мою сторону, а потом повернулся к лекарю.

– Будь добр, подай мне чистую рубашку.

– Ты себя совсем замучаешь этими власяницами, – вздохнул брат Гай. – По крайней мере, надо вымочить рубашку в воде, чтобы шерстинки немного смягчились.

И он подал брату Джерому рубашку из грубой серой ткани, на изнаночную сторону которой были вшиты жесткие, колючие шерстинки животных. Старый картезианец с трудом натянул рубашку, а затем свое белое одеяние. Брат Гай поднял с пола кувшин, поклонился и вышел прочь. Брат Джером и приор обменялись полными ненависти взглядами.

– Что, брат Джером, ты по-прежнему умерщвляешь свою плоть? – усмехнулся приор.

– Да, во искупление своих тяжких грехов. Но в отличие от некоторых, брат приор, я не занимаюсь умерщвлением плоти своих ближних.

В ответ приор лишь злобно сверкнул глазами и вручил мне ключ.

– Когда кончите, сэр, отдайте ключ Багги, – буркнул он, повернулся и вышел, громко хлопнув дверью.

Я внезапно осознал, что мы находимся в тесном замкнутом пространстве наедине с человеком, взор которого пылает неутолимой ненавистью. Я огляделся по сторонам, высматривая, куда бы присесть. Но вся обстановка комнаты состояла из кровати брата Джерома, и я остался стоять, опираясь на свой посох.

– Что, горбун, спина болит? – неожиданно спросил старый монах.

– Так, слегка. Нам пришлось долго идти по заснеженной дороге.

– А ты знаешь, что говорят в народе? Прикосновение карлика приносит удачу, а прикосновение горбуна – несчастье. Ты – насмешка над человеческим обличьем. И, судя по тому, что тебя послал Кромвель, душа твоя так же отвратительна, как и твое тело.

Марк сделал шаг вперед.

– Богом клянусь, сэр, вам лучше придержать язык.

Я сделал Марку знак молчать и пристально посмотрел на монаха.

– Почему ты так стремишься оскорбить меня, Джером из Лондона? Все твердят, от истязаний ты лишился рассудка. Так ли это? И защитит ли тебя твое безумие, если я прикажу схватить тебя за подстрекательство к измене и бросить в Тауэр?

– Если это случится, горбун, будь спокоен, я не стану искать защиты. Я буду счастлив, если Господь дарует мне возможность пострадать за Святую Церковь. Принять мученическую смерть во имя Церкви – вот воистину высокий удел. И я прямо говорю тебе, что презираю короля Генриха, посягнувшего на власть Папы. – Он издал отрывистый смешок. – А ты знаешь, что даже ваш Мартин Лютер не слишком жалует короля Генриха? Он говорит, что шустрый Хайнц непременно кончит тем, что объявит себя Господом Богом.

Марк судорожно вздохнул. Услышанных нами крамольных слов было вполне достаточно, чтобы отправить Джерома на виселицу.

– Как же ты принял присягу и признал короля главой церкви? – вполголоса осведомился я. – Ты должен был сгореть со стыда.