К. Сэнсом - Горбун лорда Кромвеля

– Да, господин Копингер, вы правы. Лорд Кромвель привык действовать решительно, и слова у него никогда не расходятся с делом. О, вот и наши плащи!

Я с удовольствием прервал разговор: меня утомило откровенное подобострастие судьи.

Приют для бедных располагался на дальней окраине города, в длинном одноэтажном здании, явно требующем ремонта. Напротив дома несколько человек сгребало снег с улицы под наблюдением надзирателя. На них были серые блузы, украшенные городскими гербами, слишком тонкие для столь холодной погоды. Увидав Копингера, все работающие почтительно поклонились.

– Прежде все эти люди промышляли подаянием, – сообщил мировой судья. – К счастью, главный смотритель нашего приюта каждый день занимает своих подопечных достойной работой.

Мы вошли в дом, нетопленый и такой сырой, что штукатурка на стенах во многих местах облупилась. В просторной комнате несколько женщин занималось шитьем и прядением шерсти, а в дальнем углу дородная матрона средних лет перебирала сваленные в кучу вонючие тряпки; ей помогали тощие бледные дети. Копингер подошел к ней, сказал несколько слов, и она провела нас в крошечную чистенькую каморку, где представилась как Джоан Стамп, смотрительница, в ведении которой находятся призреваемые в приюте дети.

– Чем могу служить вам, господа?

Ее морщинистое лицо лучилось доброжелательностью, но карие глаза смотрели испытующе и настороженно.

– Господин Шардлейк расследует все обстоятельства, связанные с монастырем, – процедил Копингер. – Его заинтересовала судьба юной Орфан Стоунгарден.

– Бедное дитя, – вздохнула смотрительница.

– Вы хорошо ее знали? – спросил я.

– Я ее вырастила. Ее оставили во дворе этого дома девятнадцать лет назад. Тогда ей было несколько дней от роду. Мы назвали сиротку Орфан. [8] Мы всегда называем так найденышей. Кто родители малютки, выяснить так и не удалось. Главный смотритель дал ей фамилию Стоунгарден, потому что мы нашли ее на дворе, вымощенном камнем.

– Понятно. Значит, девочка росла под вашим присмотром?

– Я забочусь обо всех детях, живущих в нашем приюте. Многие из них недолго задерживаются на этом свете, но Орфан оказалась сильной и выжила. Она всегда была такой веселой, такой прилежной и старательной и вскоре стала моей помощницей…

Внезапно пожилая дама смолкла и прислушалась к детским голосам, доносившимся из большой комнаты.

– Продолжайте, госпожа Стамп, – нетерпеливо бросил Копингер. – Я всегда говорил, что вы слишком мягкосердечны с этими маленькими пройдохами.

– Многим из этих детей отпущен на земле слишком короткий срок, – с жаром возразила смотрительница. – Почему бы за свою жизнь им не испытать хотя бы немного радости?

– Лучше отправиться на небо в младенчестве, чем дожить до старости, стать закоренелым грешником и попасть в ад, – процедил Копингер. – Те ваши питомцы, кому удается выжить, в большинстве своем превращаются в воров и нищих. Продолжайте.

– Когда Орфан исполнилось шестнадцать, главный смотритель решил, что она должна оставить приют и найти работу. Я так думаю, с бедной девушкой поступили жестоко. У нее уже был ухажер, сын мельника, и если бы все сложилось иначе, она была бы сейчас замужем и жила своим домом.

– Насколько я понял, Орфан была хороша собой?

– Да, сэр, очень хороша. Маленькая, хрупкая, с белокурыми волосами и милым нежным личиком. За всю жизнь мне не доводилось видеть более прелестного лица. Но брат одного из наших надзирателей работал в монастыре и сообщил, что в лазарете нужна служанка. Вот Орфан и послали в монастырь.

– Когда это произошло, госпожа Стамп?

– Около двух лет назад. Каждую пятницу, в свой свободный день, бедная девочка непременно приходила сюда, чтобы меня проведать. Она была очень ко мне привязана, так же, как и я к ней. В монастыре ей не слишком нравилось, сэр.

– Но почему?

– Об этом она ничего не говорила. Я всегда внушаю детям, что им не следует отзываться дурно о вышестоящих, ибо это большой грех. Но я видела, что Орфан испугана.

– Какова же была причина этого страха?

– Не могу вам сказать, сэр. Я пыталась выведать у девочки, что ее тревожит, но она молчала. Сначала она работала под началом старого брата Александра. Потом он умер, и его место занял брат Гай. Вы его наверняка видели сами и знаете, что наружность у него не из приятных. Девочка на него и взглянуть боялась. А самое главное, она больше не хотела встречаться с Адамом, сыном мельника. Он приходил сюда, чтобы с ней увидеться, но Орфан всякий раз просила меня отослать его прочь. – Смотрительница метнула на меня многозначительный взгляд. – А когда такое происходит, значит, с девушкой обращаются недостойным образом.

– Вы не замечали у нее каких-либо ссадин или синяков?

– Нет, но всякий раз девочка становилась все более унылой и подавленной. А где-то через полгода после того, как Орфан поступила в монастырь, она перестала приходить ко мне. Пропустила одну пятницу, потом другую.

– И тогда вы встревожились.

– Да, сэр. Я решила сама отправиться в монастырь и выяснить, что случилось с девочкой.

Я кивнул, представив себе, как эта кругленькая пожилая женщина ковыляет по ухабистой дороге и колотит в ворота, охраняемые неприветливым господином Багги.

– Поначалу меня не хотели пускать, но я подняла такой шум, что монахам пришлось позвать приора Мортимуса. Ох, до чего грубо со мной разговаривал этот шотландский невежа! Он заявил, что Орфан украла из церкви две золотые чаши и сбежала из монастыря.

– Возможно, именно так все и произошло, – раздраженно заявил Копингер. – Отродья, выросшие в приюте, имеют наклонность к воровству.

– Орфан не могла так поступить, сэр, она была доброй христианкой, – горячо возразила госпожа Стамп и повернулась ко мне. – Я спросила приора, почему они сразу не сообщили мне о случившемся. На это он ответил, что не обязан знать, с кем девчонка водила знакомство. Еще этот жестокий человек пригрозил, что, если я немедленно не уйду, он сообщит о краже властям и Орфан поймают и арестуют. Я рассказала господину Копингеру об исчезновении Орфан, но он отказался заниматься этим делом. Сказал, нет никаких свидетельств того, что в монастыре с девушкой обращались дурно.

– И я был совершенно прав, – пожал плечами Копингер. – Если монах грозился сообщить о краже властям, значит, с вашей ненаглядной Орфан и в самом деле не все чисто и в ее интересах не поднимать шум вокруг этого дела.

– Госпожа Стамп, а как вы полагаете, что на самом деле случилось с девушкой?

– Я боюсь об этом думать, сэр, – ответила она, глядя мне прямо в глаза.

– Но судья Копингер совершенно справедливо заметил: не существует никаких свидетельств того, что с ней плохо обращались в монастыре.

– Я понимаю. Но я слишком хорошо знала Орфан. Она не могла украсть.

– Но возможно, она попала в отчаянное положение…

– Будь это так, сэр, она пришла бы ко мне. Воровать она в любом случае не стала бы. Так или иначе, девочка пропала, и вот уже полтора года о ней нет ни у ни духу. Как сквозь землю провалилась.

– Да, печальная история. Спасибо, госпожа Стамп, что вы уделили нам столько времени.

Я со вздохом поднялся; все мои подозрения по-прежнему оставались лишь туманными предположениями. Мне так и не удалось выяснить ни одного важного факта, проливающего свет на убийство Синглтона.

Госпожа Стамп провела нас в комнату, где дети по-прежнему перебирали ветхое тряпье. Когда мы вошли, они повернули к нам свои худые бледные лица. В воздухе стоял тошнотворный запах старой заношенной одежды.

– Чем занимаются ваши питомцы? – осведомился я у смотрительницы.

– Разбирают вещи, которые принесли нам добрые люди, выискивают такие, что еще можно носить. Завтра в монастыре день раздачи подаяния, и нам понадобится теплая одежда. Погода стоит холодная, а путь предстоит не из легких.

– Да, совершать пешие прогулки по такому холоду не слишком приятно, – кивнул я. – Благодарю вас, госпожа Стамп.

Мы оставили приют для бедных, а пожилая леди вернулась к детям, чтобы вместе с ними перебирать жалкие лохмотья.

Мировой судья Копингер предложил нам пообедать у него в доме, но я отказался, сославшись на то, что мы должны вернуться в монастырь. Хрустя башмаками по снегу, мы вновь двинулись по городским улицам.

– Боюсь, сегодня мы останемся без обеда, – с печалью в голосе предположил Марк. – Когда мы придем в монастырь, будет слишком поздно.

– Ты прав. Давай зайдем в трактир.

Неподалеку от городской площади мы нашли приличное на вид заведение. Хозяин провел нас к столу, стоявшему у окна, откуда открывался вид на пристань. Я заметил, что груженная шерстью лодка, которую мы видели прежде, теперь медленно двигается по каналу в сторону моря, туда, где ее ждет корабль.

– Клянусь мучениями Спасителя нашего, я умираю с голоду, – заявил Марк.