К. Сэнсом - Горбун лорда Кромвеля

– Клянусь мучениями Спасителя нашего, я умираю с голоду, – заявил Марк.

– Я тоже. Но думаю, от пива нам с тобой лучше воздержаться. Ты знаешь, что согласно правилам святого Бенедикта зимой монахам следует принимать пищу только один раз в день. Правда, он устанавливал свои правила для мягкого итальянского климата, но первоначально у нас, в Англии, его требования соблюдались столь же неукоснительно. Представь только, каково это – часами молиться в холодной церкви и лишь один раз в день иметь возможность подкрепить свои силы. Но с течением лет монастыри становились все богаче, а их уставы мягче. Поначалу монахи позволили себе вкушать пищу дважды в день, потом трижды, потом стали лакомиться вином и мясом.

– По крайней мере, они не оставили молитвы.

– Да, молятся они с прежним усердием. И неколебимо верят, что молитвы их помогают душам усопших обрести мир и покой. – Я вспомнил брата Гая, распростертого перед распятием, его страстную мольбу. – Но, увы, они пребывают в заблуждении.

– Признаюсь вам честно, сэр, от всех этих теологических вопросов у меня начинает кружиться голова.

– Значит, Марк, тебе надо укреплять свою голову, господь даровал тебе разум для того, чтобы ты его использовал.

– А как ваша спина? – спросил Марк, пытаясь сменить предмет разговора.

Про себя я отметил, что за последнее время он стал частенько прибегать к подобному приему.

– Сносно. Намного лучше, чем поутру.

Тут трактирщик принес нам пирог с кроликом, и мы занялись едой.

– Как вы думаете, что случилось с той девушкой из приюта? – спросил Марк, утолив голод.

– Это известно одному Богу, – пожал я плечами. – У нас в руках слишком много нитей, но все они обрываются. Откровенно говоря, разговор с Копингером не оправдал моих ожиданий. Так или иначе, мы с тобой знаем, что в монастыре женщины-служанки подвергаются грязным домогательствам. Кто из монахов особенно в этом усердствует? Нам известно, что приор Мортимус не давал проходу Элис, но, возможно, в монастыре есть и другие любители потешить свою похоть. Что касается исчезнувшей девушки, Копингер совершенно прав. Не существует никаких улик, указывающих на то, что Мортимус лжет и на самом деле Орфан вовсе не убежала с похищенными чашами. Старая смотрительница слишком привязана к своей воспитаннице и потому судит о ней пристрастно. А никаких доказательств того, что с девушкой случилась беда, нет, – заявил я и рубанул рукой воздух.

– А как вам понравился мировой судья Копингер?

– Он сторонник реформы, и этим все сказано. В меру своих сил и возможностей он помогает нашему великому делу.

– Он любит говорить о религии, осуждает монахов за то, что они мало помогают бедным, раздают скудную милостыню. А сам живет в роскоши и притесняет простых людей.

– Откровенно говоря, мне он тоже не пришелся по душе. Но тебе не следовало заводить с ним разговор о земле, которую арендовала мать Элис. В конце концов, тебя это не касается. Судья поставляет нам важные сведения, и я вовсе не хочу, чтобы он почувствовал себя обиженным. У нас и так немного помощников. Кстати, я рассчитываю, что он раздобудет для нас какие-нибудь любопытные факты относительно продажи монастырских земель. Тогда может оказаться, что в книгах брата казначея не все так уж безупречно.

– У меня создалось впечатление, что Копингер знает о контрабандистах куда больше, чем хочет показать.

– Несомненно. Я уверен, он берет с контрабандистов мзду. Но сейчас нас это не интересует. Я согласен с Копингером в одном: убийцу надо искать в монастыре, а не среди жителей Скарнси. Прежде всего под подозрение попадают пять старших монахов. – Я принялся считать, загибая пальцы. – Аббат Фабиан, приор Мортимус, казначей брат Эдвиг, ризничий брат Габриель и лекарь брат Гай. Все они отличаются высоким ростом и крепким сложением – за исключением брата Эдвига, которого в ночь убийства не было в монастыре. Все прочие вполне могли нанести Синглтону смертельный удар. И каждый из них имел возможность прикончить больного послушника. Разумеется, лишь в том случае, если рассказ брата Гая об отравлении белладонной соответствует истине.

– А зачем брату Гаю лгать?

Искаженное смертной судорогой лицо Саймона Уэлплея вновь возникло перед моим внутренним взором; мысль о том, что несчастного юношу отравили, чтобы не дать ему сообщить мне какую-то тайну, заставила мое сердце болезненно сжаться.

– Не знаю, – пожал я плечами. – Одно могу сказать: мы не должны доверять никому из монахов. Все слишком крепко повязаны со своей обителью. Подумай только, если монастырь закроют, разве брат Гай сумеет устроиться куда-нибудь лекарем с его-то смуглым лицом, которое отпугивает людей? Аббат меньше всего на свете хочет расстаться с теми благами, которыми пользуется сейчас. У остальных старших монахов наверняка тоже есть свои неприглядные секреты. Брат Эдвиг, вполне вероятно, занимается какими-то финансовыми махинациями. Подозреваю, на случай закрытия монастыря он уже сколотил изрядный капитал и хранит его где-нибудь в надежном месте. И возможно, ловкий казначей сделал это не без участия аббата, ведь для продажи земель ему необходима монастырская печать.

– А что вы думаете о приоре Мортимусе?

– Этому я ничего не могу поставить в упрек, кроме излишней властности и жестокости. Но признаюсь, он не вызывает у меня ни малейшей симпатии. Что до брата Габриеля, то змеи нечистого вожделения, терзающие его душу, до сих пор не угомонились, в этом я совершенно уверен. Слепой бы заметил, как он пожирает тебя глазами. Полагаю, прежде у него были привязанности среди монахов, и, наверное, больше всего его привлекал юный Уэлплей. Но стоило приехать тебе, показать бедняге Габриелю свои стройные лодыжки, поразить его воображение своим роскошным костюмом, и ты стал главным героем его мечтаний.

Марк, недовольно нахмурившись, отодвинул тарелку.

– Вы не слишком увлеклись деталями, сэр? – иронически осведомился он.

– Юристы должны учитывать все детали, не пренебрегая даже самыми грязными и отвратительными. Габриель производит впечатление вполне безобидного человека. Но мы не должны забывать, что он одержим искушением, а люди, одержимые искушением подчас способны на самые дикие и безрассудные поступки. К тому же над ним нависла смертельная угроза: если всплывет, что после своего покаяния он вновь предался содомскому греху, ему не миновать виселицы. Возможно, Синглтон своими бесцеремонными резкими расспросами привел брата Габриеля в смятение. Не исключено, что он мог решиться на отчаянный поступок, желая защитить тех, кого сам вовлек в грех. Но не забывай, есть еще брат Джером. Сегодня я непременно поговорю с ним. Любопытно понять, почему он называл Синглтона лжецом и клятвопреступником, а не как-нибудь иначе.

Марк, по-прежнему хмурясь, ничего не ответил.

– Ты что, заснул? – проворчал я, охваченный приступом внезапного раздражения. – Или счел себя оскорбленным, потому что ризничий воспылал к тебе грешной страстью? Думаю, бояться тебе нечего. Скорее всего, он все же сумеет сдержать свои порывы и не будет домогаться твоей задницы.

В глазах Марка сверкнула искра обиды.

– Я боюсь вовсе не за себя, сэр, – отчеканил он. – Я тревожусь за Элис. Та пропавшая девушка тоже была помощницей брата Гая.

– А ты что, думаешь, это обстоятельство от меня ускользнуло?

Марк перегнулся ко мне через стол.

– Может, будет разумнее, а главное, безопаснее арестовать всех старших монахов и брата Джерома заодно? – шепотом предложил он. – Отправить их в Лондон и там вытянуть все, что они знают?

– Позволь спросить, на каком основании? И как ты собираешься вытягивать у них показания? При по мощи пытки? Мне казалось, ты осуждаешь подобные методы.

– Конечно, я против пыток. Я имел в виду всего лишь жесткий допрос.

– А если мои подозрения ошибочны и ни один старших монахов не имеет отношения к убийству? К тому же арест шести человек невозможно сохранить в тайне.

– Но время не терпит, сэр. И пока убийца на свободе, все мы в опасности.

– Спасибо за предупреждение. Без тебя я этого, конечно, не знал, – саркастически заметил я. – За помни: тот, кто пытается брать подозреваемых на испуг, никогда не узнает правды. Именно так обычно действовал Синглтон, и сам знаешь, к чему это привело. Для того чтобы развязать узел, нужна ловкость, а не сила, и поверь мне, такой запутанный узел, как здесь, не попадался мне никогда прежде. Но я развяжу его. Непременно развяжу.

– Прошу прощения, сэр. Я всего лишь хотел спросить…

– Спрашивай сколько угодно, Марк, – с раздражением сказал я. – Но мне хотелось бы слышать от тебя разумные вопросы.

Досада придала мне энергии. Я поднялся и бросил на стол несколько монет.

– Идем, хватит прохлаждаться. Мы и так полдня потратили зря. В монастыре нас ждет увлекательная беседа с безумным старым картезианцем.